— Знаешь, Фабиан, я только что сообразил, что мы оставили свои плащи и шлемы в пещере. А также, — продолжал он, — что меня вовсе не тянет за ними возвращаться. Госпожа волчица в своих владениях и думаю, она созовет на помощь всю родню.

Как бы в ответ они услышали со стороны холма долгий ужасный волчий вой.

Все трое замерли, прислушались, затем молча пошли.

— Итак, мы оказались в одной лодке с Квинтом, — через некоторое время заключил Дион. У нас нет ничего, явно подтверждающего, что мы римляне, кроме знака Четырнадцатого легиона, а его можно прикрыть.

— И ваших мечей, — сказал Квинт с легкой завистью, но не так, как мог бы сказать это вчера. Сейчас он уверенно сжимал копье.

— И наших мечей, — согласился Дион. — Хотя, надеюсь, нам не придется пускать их в ход — до самого сражения. Я понял, что приключения последних двух недель… как бы это выразиться… поубавили во мне тягу к острым ощущениям. Я обнаружил, что постыдным образом тоскую о мягкой постели, о теплом неаполитанском солнце, о музыке, о нежных веселых девушках… а главным образом о спокойной жизни.

— Тоскуй, да не отставай, — сухо сказал и Фабиан. Он размашисто шагал впереди, надвинув капюшон безрукавки, поскольку поднялся холодный сырой ветер.

Но в душе Квинта болтовня Диона пробудила пугающие воспоминания.

— У меня был… друг, в Девятом, который часто так говорил, — неуверенно произнес он, хотя сразу понял, как мало в действительности общего было между Дионом и Луцием. Нарочито жалобные сетования Диона не могли восприниматься всерьез. При всем видимом легкомыслии Дион обладал исключительной верностью долгу и высоким чувством ответственности, в то время, как Луций…

— С твоим другом что-то случилось? — спросил Дион. — Голос у тебя стал такой странный…

Квинту хотелось разделить с кем-нибудь боль и разочарование, которые он испытал из-за Луция, но он не мог заставить себя сказать: «Я очень любил его, и считал его другом, но он меня предал, и, что гораздо хуже, когда всех наших товарищей убивали, он сбежал». Поэтому он просто кивнул и уставился в спину Фабиана.

— Это плохо, — мягко сказал Дион. Он решил, что друг Квинта погиб при уничтожении Девятого легиона, и сменил тему: — Фабиан! Долго мы еще собираемся тянуть этот проклятый кусок волчьего окорока? Я так голоден, что готов съесть его сырым.

Старший гонец оглянулся.

— Надеюсь, до этого не дойдет. Здесь, в долине есть крестьянская хижина. Может они пустят нас к своему очагу.

Они взглянули вниз на одинокую британскую ферму. За частоколом виднелась круглая мазанка, крытая камышом. Над отверстием в крыше кудрявился дым. Они спустились с холма и приблизились к плетню, окружавшему двор. Внутри яростно залаяла собака, заблеяла коза, испуганно захрюкали свиньи. Римляне остановились у запертых ворот.

— Позвольте мне, — сказал Квинт. — Я достаточно знаю язык, — он закричал: — Привет! Привет! Мы друзья! Ответьте нам.

Собака рыча и гавкая, кидалась на ворота, однако иного ответа не последовало.

— Держи лучше, Квинт, копье наготове, — съязвил Дион. — Собака такая же злая как волк.

— Я уверен, что в доме кто-то есть, — сообщил Фабиан. — Разве это не ребенок плачет?

Квинт кивнул и снова закричал:

— Привет, друзья! Все, что нам нужно — немного огня из вашего очага! Мы заплатим!

При этих словах из-за оленьей шкуры, служившей дверью, высунулась старуха. У нее были длинные спутанные седые космы и тупое толстое лицо. Она обозрела пришельцев и прикрикнула на собаку, прекратившую бешено лаять.

— Чего вам надо? — буркнула она.

Квинт снова, объяснил. Старуха исчезла в доме, но через миг выкатилась во двор.

— Вы заплатите? Когда Квинт подтвердил, ее отвислые губы расплылись в глупой, довольной ухмылке. Она отперла ворота.

— Откуда вы? — спросила она, покуда они прокладывали дорогу между овцами, козами и свиньями, а собака тем временем с подозрением ворчала на Диона и прыгала, пытаясь достать волчатину.

— С севера, — уклончиво ответил Квинт.

— А, — заметила она, — вот почему ты говоришь не совсем так, как мы. Вы, наверное, тоже идете сражаться с римскими свиньями?

Она вошла в дом, а Квинт пробормотал нечто, способное сойти за согласие.

— Она принимает нас за британцев, будьте осторожны, — быстро прошептал он друзьям, прежде, чем они переступили порог хижины.

Когда глаза их привыкли к дымному полумраку, они увидели звериные шкуры, развешенные на стенах, и большой ткацкий станок, на котором молодая женщина с голым младенцем на коленях натягивала серые пряди грубой шерсти. Она была красива, с темными волосами и зелено-карими глазами, присущими западным племенам. При виде троих мужчин она подняла голову, и, зардевшись, хихикнула.

— Жарьте свое мясо здесь, — сказала старуха, указав на очаг. — Мы рады гостям. Нам с дочерью было одиноко, с тех пор, как все наши мужчины ушли на подмогу великой королеве иценов.

Молодая женщина вздохнула и сказала:

— Верно. Они ушли так далеко…

Квинт глядя на них, понял, что они обе — простые, бесхитростные женщины, вряд ли когда-либо отходившие дальше, чем за три мили от своего дома. Может, я смогу что-то у них выведать, — с внезапной надеждой подумал он.

— Когда это было? — спросил Квинт, спускаясь на колени рядом с Дионом, который жарил мясо. Фабиан тем временем сел на груду шкур, посматривая на Квинта. Он догадывался, что речь о чем-то важном, но не понимал слов. — Когда ваши мужчины ушли?

Старуха пожала плечами.

— Давно. Не знаю. Дни прошли…

— В тот день у Mora прорезался зубик, — охотно сообщила молодая мамаша, забыв про свою застенчивость. Вот сколько дней! — она загнула три пальца.

Не так давно, с нарастающим возбуждением подумал Квинт.

— И где они хотят найти королеву Боадицею? Мы хотим знать, идем ли мы верным путем..

Но обе женщины глядели бессмысленно.

— Где-то там, — сказала старуха, тыча на восток. — Мимо Великого Белого Коня, потом вдоль древней дороги малого народа, и дальше, на восход солнца.

Столь смутные указания разочаровали Квинта, но он скрыл это, подгребая угли к мясу в очаге.

— А почему другие не разговаривают? — внезапно спросила молодая женщина, переводя удивленный взгляд с курносой жизнерадостной физиономии Диона на худое, мрачное, веснушчатое лицо Фабиана.

— Ну, они, видишь ли, из далекой страны за горами, — быстро нашелся Квинт. — У их племени другой язык.

Женщины удовлетворились ответом, и Квинт подивился их наивности, пока не сообразил, что они вряд ли когда-нибудь видели римлян, и уж конечно, не без доспехов и полного вооружения. А что до него самого, то сейчас, с недельной щетиной, копьем, и в невыразимо грязном тартане он вполне мог сойти за подлинного британца.

Молодая женщина оставила пряжу, осторожно положила младенца рядом с Фабианом, который шарахнулся в сторону, принесла большой кувшин и вылила его содержимое в глиняную чашку.

— У нас есть козье молоко, — застенчиво сказала она Квинту. — Возьми.

— Не раньше, чем они заплатят! — перебила ее старуха.

Квинт снова заверил ее в этом, гадая, сколько же может заломить жадная старуха. Молоко он принял с благодарностью. Когда они выпили молоко и съели волчье мясо, Квинт понял, что пора уходить, но попытался получить еще какие-то сведения.

Он поставил кубок на стол и улыбнулся молодой женщине.

— А что, все мужчины атребатов ушли на войну с римлянами?

— Атребатов? — повторила она с некоторым удивлением. — Возможно. Не знаю. Они живут дальше, в Стране Великого Белого Коня. Мы — добунии, — гордо заявила она.

— Ясно… — страх коснулся Квинта. Итак, мятеж охватывает все новые племена. Сколько же их сейчас собралось под рукой Боадицеи? Где ее войско? Знают ли женщины об этом хоть что-нибудь? Непохоже. Однако интуиция подсказывала ему продолжить.

Дион глядел на него, явно удивляясь причине задержки, но боялся спрашивать по-латыни. Фабиан уже встал и ждал у выхода.

Квинт сделал им быстрый предупреждающий знак и покачал головой. Они сразу поняли, повернулись спиной и небрежно откинули входной полог, словно интересуясь погодой снаружи, и предоставил Квинту свободу действий.

— Нам нужно долго идти, чтобы успеть к сражению, — на сей раз Квинт сообщил чистую правду. — Так долго, что мы стали опасаться, что можем пропустить битву. Как вы думаете, может, великая битва между британцами и римским губернатором уже была?

Женщины внимательно смотрели на него, явно желая ответить, но то ли мысль его до них не доходила, то ли он сам не мог точно выразиться на своем ломаном кельтском.

Он попытался снова, тщательно подбирая слова. Старуха дернула плечом, и потеряв к нему всякий интерес, принялась мешать какую-то бурду, кипевшую в железном котелке над огнем. Но молодая, радуясь возможности отвлечься от повседневного однообразия, уловила, наконец, смысл вопроса и отрицательно замотала головой.

— Думаю, нет. Гонец, который пришел за моим мужем и братьями, сказал, что великая королева будет выжидать, пока вокруг не соберется столько племен, что земля станет черна от воинов, насколько сможет видеть глаз. И женщины тоже будут сражаться, — с завистью заметила она, — но мне муж не позволил пойти. Это не в обычае добуниев.

— Надеюсь, — пробормотал Квинт, обдумывая следующий вопрос.

Женщина подняла младенца, и прижав его к груди, воскликнула:

— Андраста, преславная богиня, пошлет нам победу, но у меня мурашки бегут, когда я думаю, как много римских чудовищ — так много, словно песчинок на дне реки.

«Хотел бы я, чтоб это было так», — уныло подумал Квинт.

— Я никогда не видела римлян, — продолжала женщина, — но слышала, что у них клыки, как у диких кабанов, а головы сделаны из золота и горят на солнце. Иценский гонец рассказывал, что, когда по пути сюда он проходил мимо их лагеря, то с холма видел одного — у него с головы спускался рыжий лошадиный хвост» а сам он весь переливался золотом.

Квинт прервал эти испуганно-восхищенные излияния.

— А где был лагерь, в котором гонец видел римлянина в золоте? Вдоль реки? Вдоль города?

Она выглядела озадаченной.

— Он этого не сказал… кроме того, что римские чудовища всегда останавливались в этом месте с тех пор, как пришел первый из них.

— Первый? Он назвал его имя? Юлий Цезарь?

— Может… да, я вспомнила, он сказал что-то вроде Цезаря. А зачем тебе нужно это знать?

— Просто мы с друзьями тоже хотим поглядеть на римских чудовищ прежде, чем встретимся с ними в битве…

— Милая женщина, ты и твоя мать были очень добры. Спасибо, но мы должны идти.

— Плата — проныла старуха, отрываясь от горшка. — За огонь… за козье молоко!

— Да, да… — Квинт потянулся за кошельком. — На трех монетах сойдемся? — Это было щедрое предложение. Он выложил деньги. Они были, разумеется, с изображением Нерона, но Квинт считал, что сможет сплести какую-нибудь историю, если женщины обратят на это внимание.

— Это еще что? — презрительно фыркнула старуха. — Простые кусочки металла! Ты обещал заплатить!

— Я и плачу, — возразил Квинт. — Это хорошие деньги, они имеют хождение по всей стране.

— Это не плата! — толстая физиономия старухи побагровела. Она в бешенстве ударила Квинта по руке, так, что монеты покатились по земляному полу. — Вы лживые воры!

— Эй, подожди, подожди! — Квинт разрывался между яростью и недоумением, а Дион с Фабианом, угадав неладное, молча подошли ближе. — Не понимаю…

— Конечно же, мама хочет брусок железа, — хмурясь сказала молодая женщина. — Маленький.

— Большой! — завизжала старуха, потрясая кулаками.

— Маленький или большой, я не знаю, о чем вы… — огрызнулся Квинт, но почувствовал, как его дергают за руку, и обернувшись, увидел, что Фабиан делает ему знаки. — Сейчас я поговорю с друзьями.

У выхода Фабиан очень тихо объяснил:

— Эти отсталые племена используют для расчета железные бруски — дело в этом, я угадал? Они никогда не видели денег.

— Как же нам быть?

— Постараемся им как-нибудь втолковать. Квинт вернулся к женщинам. Молодая женщина вскоре согласилась принять обстоятельство, что племя, из которого явились пришельцы, не пользуется железными брусками, и что монеты на полу — вполне достойная плата, но старуха — нет. Ее тусклые глаза заполыхали гневом.

— Лжецы! Воры! — продолжала она вопить, яростно мечась по хижине. — Платите! Платите!

Не заходя больше никаких доводов, Квинт бросил на молодую женщину извиняющийся взгляд, и повернулся, чтобы присоединиться к товарищам, но старуха в бешенстве выхватила из горшка половник и швырнула им в Квинта. В горшке была какая-то тушенка и обжигающее варево выплеснулось из половника. Квинт бросился наутек, и все трое обратились в позорное бегство через двор, в то время, как старуха призывала на них проклятия, а собака рычала и хватала их за пятки.