– Ты чего ревешь-то, дочка? Обидел кто?

– Не-ет… Я влюбила-ась…

– Ну, тогда и правда горе! – И все качал головой: надо же, такая мелочь, а влюбилась.

Ира не спала всю ночь, а наутро пришла эсэмэска от Ваньки:

– Фейри, привет! Встретимся? – Ванька потихоньку влез в мобильник сестры и списал Иркин телефон.

Они стали встречаться. Впрочем, встречаться им было особенно некогда: каникулы кончились, начался очередной семестр, у Ваньки, кроме школы, оказался дополнительный английский и занятия с Анатолием, так что они виделись в основном по выходным, но ухитрялись иной раз и по будням урвать пару часов – Ира училась на Пироговке, в двух шагах от Плющихи, где жили Злотниковы. Погода прогулкам не сильно способствовала: конец января – начало февраля, ветер, снег, неожиданная слякоть. Они «повышали культурный уровень» – ходили по музеям и выставкам, сидели в кафешках, пару раз побывали в кино, где наконец и поцеловались первый раз – классически, сидя в последнем ряду полутемного кинозала.

И хотя у них, даже у Ваньки, уже был некоторый опыт, этот поцелуй потряс обоих – Ирочка чуть было не заплакала, а Ванька подумал: «Это было круто!» Это было настолько круто, что на обратной дороге они даже избегали прикасаться друг к другу и виновато отводили глаза. «Черт, надо бы притормозить». – Словно услышав Ванькины мысли, Ирочка вздохнула. «Притормозить» получалось плохо – единственный поцелуй разжег в обоих такую нестерпимую жажду близости, что оба промучились всю ночь и, не сговариваясь, решили некоторое время не видеться. За неделю их жар поостыл, и на дне рождения Муси они встретились как ни в чем не бывало. Праздновали в ресторане, народу было много, Ванька наспех объяснял Ирочке, кто есть кто, но она тут же запуталась – так и не поняла, кто такой Анатолий, который наткнулся на нее в дверях:

– О! А это что такое? Фрося, ты посмотри, какая прелесть! – Он даже нагнулся, чтобы рассмотреть Иру получше, а Фрося, смеясь, тянула его за рукав:

– Толя! Ты пугаешь девочку!

Анатолий отошел, посмеиваясь, а у Ирочки осталось странное впечатление, что он с трудом удержался, чтобы не взять ее на руки. Ира увидела наконец Ванькиных родителей – если бы она не знала, что Алексей Злотников художник, непременно приняла бы его за артиста, так вальяжен и хорош он был, а когда взглянул на нее смеющимися черными глазами, чуть приподняв бровь, Ирочка залилась краской. Мама Вани поразила ее сиянием волос странного «лунного» цвета и вообще была необыкновенно молода и женственна, хотя почему-то все время норовила всплакнуть. И еще Ирочка поняла, что та ласковая теплота, что шла волной от Муси и Ваньки, – свойство всех Злотниковых, даже Стивена, который уж никак не мог быть их родным сыном. Постепенно Ирочка успокоилась – они с Ваней сидели рядом, держались под столом за руки, потихоньку переглядывались и улыбались друг другу, не замечая, что на них внимательно смотрит элегантная дама, сидящая напротив. Это была Юля. Она довольно долго присматривалась к влюбленной парочке, потом, улучив момент, что-то сказала Мите, кивнув на Ваньку.

Торжественное застолье уже перешло в вольное гулянье: гости разбились на группки, кто-то танцевал, в соседнем зале Леший устроил хоровод с младшими детьми. Потом Стивен сел за фортепьяно, но Ирочка этого уже не видела: возвращаясь из туалета, она наткнулась на старших Злотниковых – они стояли обнявшись у окна, Марина плакала, а Леший ее утешал. Ира обошла их стороной, потом оглянулась: те целовались. Надо же – Ира была поражена, – как любовники целуются! Она вспомнила свой поцелуй и глубоко вздохнула, но тут Ваня, выглянув из-за двери, схватил ее за рукав:

– Ирка! Давай сбежим!

И они сбежали. На улице шел противный мокрый снег, идти никуда не хотелось, но Ваньку вдруг осенило, что дома никого нет – вообще никого!

– А пошли к нам?

Ирочка обрадовалась – она была в тонких колготках и уже замерзла. Ни Ира, ни Ваня ни о чем «таком» даже не помышляли – просто посидим в тепле, поговорим, и никаких поцелуев. Слишком взрывоопасно. Посидели, поговорили, даже чаю попили. Ванька рассказал, кто такой Стивен, кто дядя Толя – Ира слушала, приоткрыв рот: ей казалось, она попала в сказку. Или в бразильский сериал, которые обожала смотреть мама. Ванька увлекся, включил компьютер, стал объяснять Ирочке про акции, дивиденды и фондовую биржу. Ира не понимала ни слова. Честно говоря, она почти не слушала: просто любовалась и улыбалась, глядя на то, как он хмурит брови, моргает, что-то говорит, кивает… Она готова была просидеть так всю жизнь.

Волосы на макушке у Ваньки были темно-русые, а пушок на щеках и над верхней губой – золотистый; кожа чистая, тоже золотисто-смуглая; твердые скулы и крепкая шея. Сильные, совершенно мужские руки, длинные пальцы быстро бегали по клавишам, а «мышка» просто тонула в его ладони. Ирочка попыталась представить, каков он без одежды, и тут же себя одернула, покраснев.

– Вань, а маленьким ты, наверное, совсем светлый был, да?

– Ага!

– Вань, а что ты будешь делать после школы? Тебе еще год остался?

– После школы? Дядя Толя меня в Лондон посылает учиться, я десятый экстерном окончу. Почему я занимаюсь-то столько! И еще английский.

– Так ты что, уже в этом году уедешь?

– Ну да, осенью, – совершенно спокойно ответил Иван.

На Иру обрушилась, как снег с крыши, такая чудовищная тоска, что она даже прикусила себе палец, чтобы не застонать. Осенью! Она опомнилась: «О чем я размечталась, о чем я вообще думаю – Ванька еще мальчик, Муся права! Ему надо учиться, у него своя распланированная жизнь, и я тут совершенно ни при чем…» Ира сидела, печально глядя на увлеченного Ваньку, и одновременно видела все это как бы со стороны – словно она сама, совсем взрослая, смотрела из далекого будущего на этих детей и говорила юной влюбленной Ирочке: «Беги! Спасайся! Ты осознала: он тебя вовсе не любит! Ваня влюблен, он хочет тебя, он сходит с ума от желания прикоснуться к твоим губам, он выпьет тебя до дна – и остынет. Займется своими делами, своим компьютером, своей фондовой биржей. А ты – любишь и будешь гореть всю жизнь. Ты – только маленькая глава в книге его жизни. Твоя книга – вся о нем. Беги, пока не поздно. Пока эта глава еще не дописана, а пару черновых листочков вполне можно скомкать и выбросить в корзину. Беги!»

«Все безнадежно…» – подумала Ира и попыталась вычесть Ваню из своей жизни: они встречались всего месяц, виделись только раз шесть или семь – правда, часами говорили по телефону. Без Ваньки ее жизнь сразу превращалась в ледяную пустыню. А если вычитать Ваню – тогда и Мусю, без которой Ирочка тоже не представляла своего существования: это будет уже просто полюс холода. Тогда надо переводиться в другой институт или вообще переехать в другой город и остаться совершенно одной на всю жизнь в этом царстве стужи.

«Я не хочу бежать!» – решила она. Пусть! Что будет, то будет. Лучше так, чем потом всю жизнь жалеть. «Я постараюсь, – думала Ирочка. – Я не буду на нем виснуть, подстроюсь к нему, стану необходима, как воздух, и он полюбит меня по-настоящему, он просто не сможет не полюбить! Подумаешь, Лондон. Есть телефоны, скайпы и самолеты, в конце концов. Надо только продержаться. Не торопиться, подождать, хотя бы до его восемнадцати, поэтому – больше никаких поцелуев. Мы будем просто… просто дружить…»

Тут Ванька повернулся, увидел ее волшебные глаза, глядящие на него с тоской и любовью, хотел было что-то сказать, но не смог – нагнулся к Ирочке и поцеловал ее маленький рот, доверчиво приоткрывшийся ему навстречу. Ванька совсем не был сентиментален и романтичен – по крайней мере, так про себя думал, но после того поцелуя в кино он всю ночь вспоминал Иркины губы, такие нежные, что сравнить их можно было только с лепестками цветка. Утром он, сам себе поражаясь, прикоснулся губами к лепестку – большой букет желтых роз стоял в комнате родителей: ощущение было абсолютно одинаковое. Точно, она – Фейри!

Вот и сейчас – вся кровь бросилась ему в голову. «Короткое замыкание! – успел подумать Ванька. – Это как короткое замыкание!» Разряд тока, удар молнии – и они уже летели обнявшись вверх по вертикальной темной шахте, вроде лифтовой, в окружении разлетающейся от них одежды: упорхнуло Ирочкино платье, Ванькина рубашка унеслась, размахивая рукавами, как белая чайка, тяжело ухнули вниз джинсы – вместе с трусами; рассеялись колготки, трусики и лифчик…

Очнувшись, Ванька увидел прямо под собой обнаженную Ирочку: маленькая грудь с нежно-розовыми сосками, белое горло, запрокинутая голова в ореоле спутанных темно-рыжих волос – Ирочка дышала приоткрытым ртом и не отпускала Ваньку, вздрагивая от малейшего его движения. Опираясь на руки, Ванька опять задвигался внутри ее, и Фейри, выгнувшись, беззвучно закричала.

Они долго лежали, не говоря ни слова. Потом, когда раздался звук открываемой входной двери и гомон детских голосов – это вернулась Скороговорка с Совятами, – они вскочили и лихорадочно привели себя в порядок. Ванька разведал обстановку, и они сбежали из квартиры, так и не попавшись никому на глаза. Оба молчали всю дорогу, но, выйдя из метро, Ванька взял Ирочку за плечи и заглянул ей в глаза. «Если он сейчас скажет что-нибудь вроде: «Прости!» – я застрелюсь», – подумала Ирочка и опередила Ваньку:

– Не переживай! Оно того стоило!

А когда через две недели у нее-таки начались месячные, с Ирочкой случилась небольшая истерика: она вдруг осознала, что хотела ребенка! От Ваньки, который сам еще ребенок! Иван смотрел на рыдающую Ирочку и не знал, что делать. Рыдала она в пустой аудитории мединститута, куда он проник через никем не охраняемый черный ход. Сам он испытал огромное облегчение от того, что все обошлось – две недели ему мерещились всяческие ужасы и семейные разборки. Честно говоря, Ванька не ожидал, что Ирочка воспринимает его настолько всерьез, и даже слегка испугался.

Все вокруг Ваньки с младенчества причитали: «Ах, какой красивый мальчик!» Он это просто ненавидел, и, став подростком, чего только не делал, чтобы как-то спрятаться: его любимой одеждой были куртки с капюшонами; он чуть не налысо состригал свои густые волосы, оставляя какие-то дурацкие косые челки. Однажды Марина застала его в ванной с ножницами: он размышлял, не обрезать ли слишком длинные – девчачьи! – ресницы, и Марина с трудом его отговорила. Потом нашел старую отцовскую шляпу и не расставался с ней. Когда Марина видела сына в этой шляпе, в невероятных ботинках с заклепками и с «фенечками» на руках чуть не до локтя, она тихо страдала. Наконец она взяла с Ваньки страшную клятву, что тот не станет делать ни татуировок, ни пирсинга. Господи, когда ж он повзрослеет!

Ваня давно привык к тому, что девчонки не дают ему прохода, и научился обходиться с ними сдержанно и слегка иронично, ускользая и не даваясь в руки: ни одна ему до сих пор особенно не нравилась, хотя кое с кем он слегка пообжимался в полутьме школьной раздевалки. Марина даже одно время сильно волновалась по этому поводу: «Почему он совсем не встречается с девочками? Вот отец в его годы!» Но Муся развеяла материнские сомнения:

– Мам, перестань. Все с Ванькой в порядке. Ему просто еще никто не нравится. Эти девчонки так за ним гоняются, ты не представляешь! Что ему остается – только от них бегать! Ничего, вот встретит кого-нибудь…

И Марина впервые задумалась о том, что красивому мужчине, наверное, гораздо тяжелее жить, чем красивой женщине – если он не бабник, конечно, а Ванька бабником как раз и не был. Когда женщина отбивается от нежелательных поклонников, это в порядке вещей, а когда мужчина вынужден бегать от назойливо пристающих женщин, это выглядит странно и даже смешно. Она помнила, как иной раз ярился Лёшка, не в силах избавиться от какой-нибудь навязчивой дамочки, так что Марине приходилось ему помогать.

И вот Ваня наконец встретил свою Фейри. Ирочка была такая кроткая, нежная, беззащитная и хрупкая, что Ванька то и дело на нее умилялся, особенно на забавные ушки! Он готов был носить Фейри на руках и любить до умопомрачения. Но стать отцом он решительно не был готов и клял себя за то, что не подумал о возможных последствиях. Но честно же – и не собирался! Правда, выплакавшись, Ирочка просила прощения и умоляла забыть все, что успела наговорить:

– Я просто перенервничала.

Но Ванька задумался и решил поговорить со Стивеном. Митя пытался ему что-то такое внушить по поводу Иры, но Митю Ванька не воспринимал в качестве советчика – выросли вместе, почти ровесники, а Стивен был старше и опытнее по женской части – с его-то обаянием! Они встретились в кафе. Выслушав путаный Ванькин рассказ, Стёпик только покачал головой:

– Ну, Ванька! Господи, и когда ж ты вырос?

– Что нам делать, Стёп? Я не могу, я все время только о ней и думаю. И она…

– Да это ясно.

– Ты не сомневайся, я все понял. Про ответственность и всякое такое! Я не знаю, как так вышло – вроде и не хотели.

– Не хотели! – Стивен засмеялся. – Вань, да вы сейчас только об этом и можете думать. А ответственность – она разная бывает. Ответственность за ребенка – это одно. Обеспечить, воспитать, это все понятно. Ну, случайно получилось, всякое бывает, да? Но ты понимаешь, что ребенок связывает мужчину и женщину навсегда? И ты, допустим, эту женщину не любил по-настоящему, или уже не любишь, или даже ненавидишь, но ты с ней связан. Она – мать твоего ребенка. И ничего с этим не поделаешь. Ты посмотри на папу и Риту!