– Стёп, а что тогда у папы произошло? Почему так все?

– Это тебе только папа может рассказать, я не стану. И еще есть ответственность за человека, за женщину, которая тебя любит, понимаешь? Бывают отношения, которые лучше не начинать, если ты не можешь ответить таким же чувством. Полно женщин, которым ничего особенного не надо, просто развлечься, легко и без сильных чувств. Ирочка твоя, боюсь, не такая. Это серьезно, понимаешь? Слишком серьезно для твоего юного возраста. Взрослей, пора уже.

Ванька вздохнул.

– А ты что думал? Ладно, я дам тебе ключи от квартиры. Только звони сначала – я там все-таки иногда появляюсь, и чаще всего не один. И предохраняйтесь! Ты знаешь как? Еще я советовал бы рассказать маме. Она поможет, и тебе, и твоей – как ты ее называешь – Фейри?

Но Ванька решил начать с Муси, это было проще. Пока он придумывал, как преподнести это все маме, а Муся размышляла, где же встречаются Ваня с Ирой, Марина опять улеглась, как всегда, под бочок к мужу и, положив руку на его теплый живот, слушала, как Лёшка дышит. Она была счастлива. Леший действительно храпел, но Марина легко заснула и спала так сладко и крепко, как ей ни разу не удавалось за последние полтора года – так сладко, что утром ей не захотелось вставать:

– Леш… можно… я еще… а-аа! Посплю…

– Можно! Спи сколько влезет.

– Ты там… поруководи… хорошо?

– Хорофо! – передразнил он Марину и поцеловал в нос. – Спи, маленький. Приходи в себя.

– Я долго буду спать! Как тогда, помнишь?

– Давай, сколько надо, столько и спи. Я присмотрю за хозяйством.

Вечером Леший пришел, поглядел и почесал затылок: то ли ложиться, то ли пойти на другую кровать, чтобы не тревожить? Марина, не открывая глаз, сонно произнесла:

– Ну что ты стоишь? Иди ко мне…

И вздохнула. Она была такая томная, расслабленная, жаркая и мягкая, что Леший упал в нее, как в облако. Они любили друг друга медленно, нежно и самозабвенно, сливаясь, как сливаются две реки, смешивая свои воды в единый поток. Леший потом сразу заснул, а Марина так толком и не просыпалась. Утром Алексей заставил ее встать и позавтракать. Марина выползла в халате, что-то пожевала, все время зевая до слез, и заразила всех остальных, так что на следующий день Лёшка принес ей завтрак в постель. Марина спала еще четыре дня, и Ванька, который больше не мог мучиться, решился рассказать все отцу – тот сначала отвесил ему подзатыльник, а потом долго воспитывал, хотя украдкой от сына и улыбался.

Марине же снились светлые и яркие сны, похожие на лоскутное одеяло. То одна, то рука об руку с Лешим, то в окружении детей она гуляла по каким-то райским садам, где на ветках цвели белые и розовые цветы, осыпая лепестки под порывами ветра, и одновременно зрели красные плоды; или брела по цветущему лугу среди порхающих бабочек и птиц. Вместе с Лешим плыли они в узкой долбленой лодочке по медленной осенней реке: Лёшка греб одним веслом, а Марина сидела напротив, и ее длинные волосы струились по воде бледным золотом. Снова она видела себя в теплой ладони земли и во сне думала: «Надо Лёшке рассказать, пусть напишет…» Потом в светлой и радостной картинке сна стала появляться какая-то тень: что-то маленькое и черное быстро пробегало, не давая себя рассмотреть, и Марина никак не могла понять: кошка это, собака или крыса? Вдруг она заметила это черное существо в правом верхнем углу картинки сна и осторожно пошла туда – наискосок по осеннему парку, где с деревьев опадали разноцветные листья немыслимой яркости: красные, желтые, оранжевые, даже синие! Приблизившись, Марина увидела большую черную ворону, которая деловито ворошила клювом кучку опавших листьев. Марина хлопнула в ладоши:

– Кыш!

Ворона подскочила, взмахнув крыльями, и закричала на Марину:

– Карр! Карр!

– Кыш! Пошла прочь!

Ворона опять взмахнула крыльями, но не полетела, а побежала, по-мультяшному быстро-быстро перебирая лапами и вытянув вперед голову. Марина поняла, что пора просыпаться: что-то тревожное было в этой нелепой вороне. Она навела красоту и выплыла на кухню, где взрослые пили чай. Было четыре часа дня – это Марина поняла сразу, время она всегда знала и без часов, но что за день, не понимала. Оказалось – суббота.

– Ой, как есть-то хочется!

Муся с Ванькой сразу забегали вокруг Марины, доставая что-то из холодильника, разогревая, подавая матери тарелки и ложки-вилки. Марина чуть усмехнулась – раньше она суетилась сама, а детям и в голову не приходило за ней поухаживать. Леший кивнул в сторону Вани и подмигнул Марине: «Все знает» – поняла она. Прибежала малышня, которая сразу полезла к Марине обниматься и тут же захотела и чаю, и супа, как у мамы, и котлету дай, и вот это, и пирожок, и это тоже хочу!

– Да вы только что полдничали! – заворчала Скороговорка. – Ну что за дети! Дайте маме поесть спокойно!

Поцеловав Совят в тугие щечки, Марина сунула всем по пирожку, а Лёсика посадила на колени:

– Кушай, детка! – Накормить Лёсика всегда было проблемой, а сейчас он вдруг запросил пирожок. – Знаете, что я придумала? Я хочу бал! На свой день рождения. Настоящий бал, с танцами! Как вы думаете? Нарядимся! Толя давно пристает, что мне подарить на юбилей, вот пусть и подарит нам бал. Что-то мне праздника захотелось.

– Ура! Бал! Мама, здо€рово! – Муся захлопала в ладоши.

– Это что, нам тоже придется наряжаться? – спросил Леший и потянулся за пирогом.

– Конечно! Ты мне так нравишься в смокинге! – Марина выразительно подняла бровь, а Леший усмехнулся.

– И мне, что ли, смокинг надевать? – с ужасом воскликнул Ванька.

– Обязательно! – Муся показала ему язык.

– Марин, а давай мы репетицию устроим? Давно мы что-то не пели.

И правда, после пожара еще ни разу не пели, не устраивали посиделок, а раньше очень любили: вдруг Леший ни с того ни с сего доставал гитару, дети кричали: «Ура, папа петь будет!» – и рассаживались прямо на полу, глядя на него с обожанием.

– А давайте. Завтра можно и сделать. Еще пирогов напечем, а то эти уже почти подъели. Как, Ксения Викентьевна? Муся поможет!

– И я помогу! – закричали в один голос Совята, которые обожали всякую праздничную суету.

– Ну вы-то наши главные помощники!

– И я, – тихо сказал Лёсик, глядя на Марину серыми печальными глазищами, и у Марины ёкнуло сердце: та тревожная тень из сна была связана именно с Лёсиком.

– Тетю Юлю с Митей позовем, да? – спросила Муся. – А дядю Толю?

– Да нет, Анатолия с Фросей пока не будем. Вань, а ты свою девочку пригласи, познакомимся поближе.

Ванька покраснел и опустил голову, а отец, выходя, взъерошил ему волосы.

– Мам, – Ванька жалобно посмотрел на Марину, – давай ты меня уже поругаешь, и все.

– А за что тебя ругать?

– Ну ты же знаешь!

– Да ладно, неохота мне. Тебя папа сильно ругал? Или в меру?

– В меру. Он… Мам, он мне про свой первый брак рассказал.

– Ах, вот оно что… Ты все понял?

– Понял. Папа сказал, что Рита теперь его крест на всю жизнь. Но мам, она же ему неродная.

– Не любишь Риту, да?

– А кто ее любит?

– Понимаешь, папа долго не знал, что Рита не его ребенок. Он очень сильно ее любил, очень. В детстве она такая милая была.

– Милая, как же. Меня от нее тошнит прямо. Она…

– Что? А-а! Неужели и с тобой заигрывала?

– Вроде этого. Дура!

– Ну ладно, Вань, бог с ней! А Иру пригласи на завтра обязательно, ладно?

– Мам, она застесняется. Она вас боится. Но я попробую уговорить. Я не сказал ей, что проболтался. А сейчас думаю: наверно, я нехорошо поступил? Не надо было вам рассказывать? Как-то… не по-мужски получилось.

– Молодец, что понимаешь. Есть такие вещи, которые касаются только двоих, это верно. Но у вас случай… неординарный. Да и потом – я же сама все узнала, без тебя. Так что ты не так уж и виноват перед Ирой. Ничего, разберемся. Не переживай.

Крест на всю жизнь… После пожара у Марины совсем не было времени на Риту, и она не сразу заметила, что та стала пропадать из дому – то на выходные, а то и на целую неделю. Она все так же мало занималась сыном, и все так же Марине казалось, что Рита Лёсика побаивается. Ему уже исполнилось семь, но по сравнению с крепенькими Совятами он казался чуть ли не четырехлетним. Заговорил поздно, зато сразу длинными правильными предложениями, напоминая этим маленькую Мусю, которая тоже вела серьезные разговоры, умиляя взрослых. Лёсик рано начал читать, и Марина только качала головой, глядя, как Совята, разинув рты, слушают крошечного Лёсика, читающего им «Чудо-дерево» Чуковского.

Лёсик рос с обостренным чувством справедливости и удивительной внутренней силой. С ним можно было разговаривать чуть не с самого младенчества: Лёсик внимательно слушал и говорил либо «да», либо «нет», и сдвинуть его с этого «нет» уже не удавалось. И это не выглядело простым упрямством. Лёсик был сложившейся личностью, и Марина видела его душу как нечто светлое и сияющее – странное живое существо, похожее на Винни-Пуха с крылышками, в отличие от Совят, души которых представлялись ей чем-то вроде детских резиновых мячиков – ярких, веселых, звонких, но пустых. Пока еще. Она даже жаловалась Юле, что Совята какие-то странные, хотя ничего особенно странного и неправильного Марина в них не видела.

– Да брось ты, – говорила ей Юля. – Они самые обычные дети, вот тебе и странно. Это все остальные у тебя неординарные. Особенно ваш Лёсик. А эти – обычные. Просто они близнецы, у них связь друг с другом сильней, чем с тобой. Такие уж самодостаточные дети получились.

Наконец проговорилась Ксения Викентьевна: оказывается, Рита в Петергофе завела роман с каким-то иностранцем, кажется англичанином, и даже исчезала на несколько дней, бросив Лёсика на Фросю. Марина стала выяснять: оказалось, действительно роман, но не с англичанином, а с голландцем, живущим в Германии, у которого бизнес в Петербурге, и он часто туда приезжает. Пользуясь тем, что Марине не до нее, а отцу тем более, Рита с головой погрузилась в личную жизнь. Так прошел год, и в августе, сразу после дня рождения отца, она запросилась в Петербург надолго – ее голландец приехал на полгода.

– Лёш, да пусть едет. Все равно от нее толку никакого, – сказала Марина. – Может, устроится как-нибудь.

И Рита умчалась, пообещав приезжать почаще – дорогу оплачивал Лёшка, хотя средства у Риты были: деньги за сдаваемую квартиру. Каждый раз, поскандалив, она уходила туда, забирая Лёсика, но не выдерживала и пяти дней, так что в конце концов возвратилась к Злотниковым. А квартиру стала сдавать. Сначала Рита честно приезжала из Питера раз в две недели, потом – раз в месяц: тискала Лёсика, задаривала его подарками, вываливала кучу своих новостей, без конца звонила по мобильнику и тут же уматывала обратно. Целовала на прощание сына и бежала по длинному коридору к входной двери, стуча каблучками. Лёсик спешил за ней, дверь захлопывалась у него перед носом, и он стоял, беспомощно опустив ручки. Марина подходила, сердце у нее просто разрывалось, а Лёсик поднимал на нее грустные глаза и спрашивал, показывая на дверь: «Мама?»

Марина брала его на руки и начинала рассказывать сказки про добрую и хорошую мамочку, которая очень-очень занята, но очень-очень любит своего маленького сыночка и скоро опять обязательно приедет. Лесик слушал, положив голову Марине на плечо, и вздыхал. Но добрая и хорошая мамочка «скоро» не приехала: ни в октябре, ни на Новый год, ни на Рождество. Сначала она еще звонила – Лёсик срывался с места при каждом телефонном или дверном звонке. Потом Марина попыталась сама поймать Риту, но та быстро бросала трубку или кричала, что ничего не слышит – связь плохая. Рита не появилась даже на день рождения сына, и, когда Марина завела привычную песню про хорошую и добрую маму, Лёсик закрыл ей рот своей маленькой ладошкой и серьезно сказал:

– Не надо. Она не приедет.

На воскресные посиделки Ирочка все-таки пришла – Муся уговорила, а Ванька съездил за ней и привез. Ира ужасно волновалась, но первым ее встретил Лёсик, который прибежал бегом, услышав, как хлопнула входная дверь, и с разбегу обнял Ваньку за ноги. Тот поднял малыша:

– Посмотри-ка, кто к нам пришел.

Лёсик серьезно разглядывал Иру, а она так и расплылась в улыбке:

– Ой, какой! Вань, это что – тоже твой братик?

– Ну, это сложно объяснить. Если коротко – да. Правда, братан?

– А ты, наверно, фея? – тихо спросил Лёсик, таращась на покрасневшую Иру.

– Не знаю… Вряд ли.

– Фея-фея! – подтвердил довольный Ванька и спустил Лёсика на пол. – Пойдем знакомиться, Фейри.

– Мама! – закричал Лёсик, уносясь по коридору, – мамой он называл теперь Марину. – Мама! Там Ваня фею привел! Только она без крылышков!

– Где твои крылышки, а? – серьезно спросил Ванька, быстро чмокнув Иру в макушку, но тут из кухни вышла Марина, вытирая руки о фартук:

– И что ж тут у нас за фея такая? Здравствуйте, Ирочка. Проходите. Хорошо, что решились прийти в наш сумасшедший дом. Вы не бойтесь, мы безобидные, хотя и шумные.