Юлия Зеленина - Он и Она

– Я, пожалуй, пойду, – с тоской произнес Он.

Она молча кивнула, утирая слезы. В прихожей робко спросила:

– Могу я проводить тебя до вокзала?

Он отрицательно покачал головой, выдавив:

– Не думаю, что это хорошая идея.

Свое знакомство подытожили неловким рукопожатием… Оба вдруг осознали, что остались у разбитого корыта: за спиной два разрушенных брака, впереди пугающая неизвестность. Они разбрелись каждый в свою жизнь. Медленно… ссутулившись… сжимая в кулаке прах иллюзий-грез-фантазий.

Наши судьбы пересеклись случайно, в самый неподходящий момент: моя подруга ждала ребенка, а ты планировала выйти замуж за хорошего человека. Я боролся с симпатией к тебе изо всех сил, притворялся отстраненным—отчужденным—незаинтересованным… Мне кажется, я прекрасно справлялся со своей ролью… Но ты рассекретила мою фальшь. Не потому ли, что и сама мастер носить маски? Мы оба пытались сделать шаг на встречу друг другу, но то ли не хватило смелости, то ли наглости, то ли желания… Наверное, все могло быть по-другому… у нас с тобой… Ведь не случайно люди встречаются. Давай я напомню, как все было… Мы ели мороженное, и ты испачкалась. Задавала много вопросов, а я с улыбкой разглядывал белое подсыхающее пятнышко на кончике твоего носа, формально отвечая на девичье любопытство. Ты уточнила, почему я без кольца, я недовольно ответил, что не верю в институт брака.

Я не торопился интересоваться твоими заботами-думами-размышлениями и радовался тому, что до завтрашнего отъезда мне будет, чем заняться. Я планировал соблазнить—охмурить—увлечь собой забавную горожанку той местности, куда меня сослали на важный семинар. И ведь могут так удачно разговориться два абсолютно незнакомых человека в очереди за пломбиром! Ты вдруг начала говорить о предстоящем замужестве и панике, которую вызывает у тебя это приближающееся событие. «Понимаешь, – еле слышно произнесла ты, посмотрев на меня так таинственно, будто приготовилась открыть самый страшный секрет на свете. – Нам с ним нельзя жениться. Мы будем несчастливы оба». Меня поразила твоя внезапная откровенность. Я что-то долго говорил о том, что самое важное в совместной жизни понимание. А ты призналась в своей неготовности прощать отчуждение. По твоим прогнозам, оно должно было накрыть вашу жизнь уже через пару месяцев после свадьбы. «Двум не любящим людям нельзя иметь детей. Иначе что-то пойдет не так в судьбе потомства», – в твоем голосе слышалась боль. Острая—беспросветная-заунывная… Та боль, что подселяется в нашу душу и неустанно дует в клапаны сердечной мышцы. Я никогда не разговаривал на подобные темы с женщинами… Я вообще избегал таких бесед.

Разрывающийся мобильник вынимал меня из тумана ущербных мыслей. Моя подруга, лелея свой токсикоз, пыталась координировать мою жизнь даже на расстоянии. Она мучила меня бесконечными требованиями—заявлениями—ультиматумами. На меня полился водопад капризных реплик с применением ненормативной лексики, и я в сердцах вышвырнул мобильник в небольшой пруд, возле которого мы сидели с тобой на скамейке. Я предложил тебе совершенно дикую вещь: провести этот день так, будто он самый последний в нашей жизни.

– В нашей С ТОБОЙ жизни? – уточнила ты, затаив дыхание.

Я кивнул. И через мгновение твой мобильный телефон постигла та же печальная участь, – он обрел покой на дне пруда.

– Сколько у нас времени на счастье? – бодро воскликнула ты.

– Сутки! – смеясь, ответил я, глядя на часы.

Ты торопливо зашагала по улице в сторону магазинов, комментируя по пути свои действия:

– Нам нужен зонт, чтобы ничто не могло нас застать врасплох. Уж тем более проклятый мокрый дождь. Возьмем один большой на двоих, думаю его будет достаточно. К вечеру обещали осадки, а раз у нас планы на сутки, то не хочется, чтобы их смыла непогода. Я этого не позволю.

Ты шла очень быстро и говорила командным тоном, размахивая маленькими ручками. Мне пришла в голову мысль: в прошлой жизни ты явно была Наполеоном. Хрупкая, но решительная. Трогательная, но напористая. Ты зашла в магазин, а я остался курить возле крыльца. Я не слышал, как ты вышла, но почувствовал несколько слабых ударов. От удивления я чуть не проглотил сигарету и отпрыгнул в сторону. Ты била меня притворно строго зонтом и ворчала, что я не сказал тебе о засохшей капле мороженного на твоем носу. «Я ждал, пока слетятся мухи», – не очень удачно отшутился я, и это вызвало новую волну ударов. Ты размахивала купленной антидождевой тростью с таким азартом, что на мгновение мне показалось, будто ты действительно разозлилась. Ни одной женщине я не позволял поднимать на себя руку, даже в шутку. Но ты была уморительна. Словно пыль со старого ковра, с меня летели слои моей «взрослости» и я расхохотался непривычно громко, по-мальчишески озорно. Мы бежали по улице то и дело, налетая на скучных прохожих. Ты продолжала колотить меня зонтиком и выкрикивала безобидные угрозы. Затем мы катались на всевозможных каруселях в парке, сражались на палочках от воздушной ваты, кормили попкорном маленьких попрошаек и стреляли в тире мимо целей. Купили двухструнную балалайку у древнего старичка в переходе, после чего дали «грандиозный» концерт в центре города у памятника вождю пролетариата. Мы даже заработали горсть монет. Ты устала и захотела чаю с медом, и мы направились в кафе.

Ты попросила услужливую официантку приготовить яйца «в мешочек». «То есть вам вареные яйца положить с собой?», – вежливо уточнила густо накрашенная девица с лицом, не обремененным интеллектом. Своим вопросом она вызвала бурю веселья за нашим столиком. Я предложил тебе заказать что-нибудь другое, ведь яйца в мешочек—всмятку—вкрутую ты всегда можешь поедать в любых количествах за пределами наших счастливых часов. Ты вдруг стала очень серьезна и уткнулась в меню.

Когда мы вышли из кафе действительно пошел дождь. И мы бродили по улицам под огромным цветастым зонтом, напевая старинные народные песни. На балалайке лопнула струна, и ты расстроилась. «Это как напоминание, что день на исходе», – выдавила ты сквозь слезы. Мы вошли в холл моей гостиницы. Ты вдруг стала робкой и нерешительной. «Смелее! – бодрил я тебя. – У нас еще ночь впереди».

Ты бродила по просторному номеру, не выпуская из рук однострунный инструмент. Я сидел на кровати и наблюдал за твоим смятением. Должно быть в тот момент в твоем сознании шла невероятная борьба с собой, ведь ты была невестой другого мужчины. Я предложил лечь втроем, положив между нами несчастную балалайку. Мое предложение тебе явно пришлось по вкусу, в считанные секунды ты залезла на кровать и начала неистово скакать и бренчать на единственной струне, пока та не лопнула.

Мы спали лицом друг к другу, бережно сложив руки на подержанном музыкальном инструменте, который скорее сближал нас, чем разделял. Утром мы направились на вокзал. Ты вызвалась проводить меня. Шла чуть впереди и словно верный оруженосец торжественно несла в руках трость-зонт. Мне захотелось сказать тебе что-то особенное, и я робко пролепетал, смущенно разглядывая твое милое немного бледное личико:

– Ты самый необыкновенный человек, которого я когда-либо встречал. Может мы когда-нибудь…

– Береги ее! – резко выдохнула ты, не глядя на меня.

Я так и не понял: ты говорила о балалайке или… о той женщине, к которой я возвращался. Я медленно поднялся в тамбур и оглянулся, чтобы выкрикнуть на прощание важные слова, но тебя уже не было. На перроне остался раскрытый зонт. Ты рассеялась, как сон—туман—видение… «Была ли ОНА?», – спрашивал я себя всю дорогу по возвращении домой.

Прошло много лет. Я давно переехал заграницу со своей семьей. По иронии судьбы мне пришлось лететь в твой маленький городок. В самолете рядом со мной сидела грузная женщина. Она все время пила воду и много говорила, стараясь скрыть страх перелета. Крупная дама достала из сумки небольшую стопку фотографий и заочно познакомила меня со своими родственниками. Среди снимков оказался и твой портрет. Женщина поспешила убрать твою фотокарточку, а когда я спросил: «Кто она вам?», грустно ответила:

– Сестра. Она влюбилась по-настоящему прямо накануне свадьбы и отказалась выходить замуж. Отец прогнал ее, потому как посчитал ее поступок порочащим честь нашей семьи.

– Где ОНА сейчас? – спросил я, подавляя волнение.

Женщина разрыдалась, и я понял, что с тобой случилось что-то страшное… Оставшееся время полета мы провели в молчании, каждый погрузился в собственные мысли. Мы оба думали о тебе…

Я ждал багаж и снова оказался рядом с твоей сестрой. Заплаканная женщина посмотрела на меня тоскливо, пронзительно, после чего произнесла дрожащим голосом:

– Она умерла от отчаянья. Ее сердце настолько переполнилось любовью, что не выдержало и раскололось пополам. Я надеюсь, тот человек, ради которого она все бросила, достоин разбитого сердца моей младшей сестры.

Я смотрел вслед ссутулившейся от горестных воспоминаний женщине, которая совсем на тебя не похожа. Я ощущал пустоту внутри, словно все мои внутренности вынули разом. Это было настолько невыносимо, что я почти побежал в поисках барной стойки. Я хотел обжечь мой организм крепким алкоголем и снова почувствовать себя живым.

Разглядывая почти пустую бутылку коньяка, я снова и снова вспоминаю наши с тобой сутки счастья. Одинокий распахнутый зонт на перроне и старушку-балалайку… проклятье! Я ведь забыл ее тогда в поезде… Вру! Не забыл… Оставил умышленно. В моих мыслях я благодарил тебя миллионы раз за тот подарок – необыкновенный день. Я живу им. В самые трудные минуты моего существования, вспоминаю наши чудачества и согреваюсь ими, как одинокий промокший странник у теплого приветливого костра.

……

К столику подошла официантка и предложила нетрезвому мужчине перейти в другое заведение. Он с трудом встал и побрел в сторону выхода. Она со смехом рассказывала подружкам, как какой-то сумасшедший почти сутки разговаривал с самим собой за столиком кафе аэропорта.

Будучи человеком образованным, никогда не уходила в дебри суеверий и ложных надежд на чудеса. Случались необъяснимые вещи, но необычными они казались лишь на первый взгляд, позже им всегда находилось логическое объяснение. Это случилось весной прошлого года. Со своей приятельницей-богомолкой я отправилась в известный монастырь. Моя подруга, как выяснилось впоследствии, специально вытащила меня в эту поездку, дабы воздействовать на мою личную жизнь. Точнее на ее отсутствие. Пребывание в священном месте должно было стать панацеей и спасти меня от одиночества.

Неподалеку от монастырских стен находился святой источник и скит основателя набожного места. Укромная келья, в которой свои последние дни коротал великомученик, находилась прямо в горе. В скромную пещерку, укрытую от любопытных глаз, спешили паломники со всех концов света.

– Просто зайди туда и попроси Старца о помощи! – давала наставления подружка, волоча меня под руку к скиту. – Он добрый и отзывается на просьбы. Главное, будь искренней!

Я недовольно бурчала, что не верю во всю эту чепуху. На моей памяти не было ни одного случая, который послужил бы стимулом к тому, чтобы начать верить в сказки.

– Я тебе открою тайну: Деда Мороза не существует! – иронизировала я, боясь войти в распахнутую деревянную дверь скита.

Мудрая молодая женщина, сопровождающая меня, проигнорировала нотки язвительности в моем тоне. Ничего не ответив, она подтолкнула меня к пещере и предупредила, что будет ждать возле источника.

– Суеверия-сказки-притчи, – прошептала я тихо, делая неуверенные шаги в темное помещение.

Последнее пристанище Старца выглядело более чем скромно. В этом малогабаритном убежище почти ничего не было: разве что вырезанное из камня возвышение, накрытое куском ковра – ложе Святого. И еще мини-алтарь у стены с прикрепленной к ней фотографией седовласого человека с бородой. Я с любопытством рассматривала его немолодое лицо с лучистыми глазами. Не зная как вести себя (подробную инструкцию о том, что именно нужно делать, я не получила от моей набожной подруги), просто села на то, что было в прошлом кроватью и озираясь по сторонам начала поспешно формулировать, что именно мне необходимо. Я блеяла минут десять, пока не ощутила опустошение и от беспомощности расплакалась. Слезы катились по щекам, поливая пол святого пристанища. Мне вдруг стало стыдно пред почтенным человеком в возрасте за недоверие и за присутствие моего главного спутника, сопровождающего меня последние несколько лет – цинизм. Мне показалось, Старец на фотографии улыбнулся (видимо это был эффект от бликов горящих церковных свечей, огоньки которых беспечно выплясывали под портретом). В тот миг во мне что-то переключилось, словно сработал какой-то рычаг. Я честно призналась, что устала быть одна и давно созрела к полноценным отношениям. Мои предыдущие провальные попытки создать семью настолько измотали меня, что я перестала верить в то, что могу быть счастлива. И если так случится, что тлеющий костер в моей душе снова разгорится и наполнит мой тускнеющий мир теплом и светом, то ошибки-оплошности-просчеты с удовольствием оставлю в прошлом. Я пообещала, молчаливому седобородому человеку с черно-белого снимка, что выйду из этого скита обновленной и жаждущей положительных изменений в моей горемычной судьбе. Не знаю почему, но в моем сознании появилась мысль, что Старец слышит мои откровения… Я как будто вступила с ним в диалог…