Екатерина Николаевна была в черном элегантном костюме, который стройнил ее полнеющую фигуру. На кухне она показала Тане, что подать на десерт, где лежит заварка и другие мелочи. Ровно в пять раздался звонок. Максим открыл дверь, и квартиру затопила смеющаяся, орущая толпа. Екатерина Николаевна вспомнила, что забыла нарезать хлеб. На кухню забежали Аврора со Светой — не помочь ли чем-нибудь. Их отправили отнести хлеб, а следом в гостиную вошли Таня с Екатериной Николаевной с мясом и картошкой. На столе не было никаких салатов, да и зачем строгать овощи, отнимая у себя уйму времени и сил, если в природе существует множество других закусок. Кроме соленых грибов, томатов и огурцов, в больших количествах были нарезаны красная рыба, сыр, копченые колбасы, мясо разных сортов, названия некоторых Таня даже не знала. А красную и черную икру даже не разложили на бутерброды, а выложили в маленькие вазочки. Мать Максима попрощалась со всеми и ушла.

За столом никто завистливо не восторгался обилием редких для многих из них закусок, но и не делал вид, что это они едят каждый день на завтрак. Смуглый парнишка с восточными глазами, которого Таня раньше не видела, рассказывал, чем его кормили в армии, извиняясь за свой аппетит:

— Я до армии так гречку любил, но дома она бывала редко — дефицит. А в армии нас последние полгода этой гречкой кормили каждый день, а то и по два раза, из каких-нибудь запасов, срок годности которых заканчивался. Меня за это время от одного ее запаха воротить стало. Вернулся домой, мать само собой, хочет побаловать сыночка, нашла где-то гречку и сварила. Что делать? Сидел, давился, еще нахваливал, чтобы матери угодить.

Парень сидел рядом со Светой, бросающей на него быстрые, осторожные взгляды. Таня вспомнила, что Светлана рассказывала о своем парне в армии, и поняла, что это Женька отслужил свой срок. Но Света почему-то не выглядела счастливой. Два года — большой срок, люди меняются, особенно в армии, и им придется узнавать друг друга заново.

Аврора — сегодня уже с фиолетовой челкой, — попросила поставить кассету с видеофильмом, но через пятнадцать минут просмотра какого-то западного боевика внимание гостей рассеялось, все начали болтать, и Максим мудро поменял фильм на кассету с видеоклипами. Начались танцы. Таня пересела ближе к телевизору — клипы были еще редкостью. Она довольно долго с интересом смотрела зарубежные клипы, пока не включили магнитофон и не вырубили звук у видика — не под все клипы можно было плясать. Максим повел ее танцевать, а затем увлек ее в свою комнату. Там, не включая света, он обнял ее.

— Ой, совсем забыла, твоя мама просила меня согреть чайник и принести на стол торт. Мне надо на кухню, — «вдруг» вспомнила Таня, и, выскользнув из его рук, вышла из комнаты, оставив Максима одного.

До конца вечера она старательно избегала Максима. В первом часу начали собираться, хотя Екатерина Николаевна еще не пришла. Все толпились в прихожей, Таня тоже стала одеваться. Максим вышел их проводить, наблюдая в стороне за сборами. Сегодня он мало шутил и весь вечер был необычно серьезен. Таня долго не могла найти левый сапог, сначала она думала, что не заметила его среди многочисленной обуви, стоящей в прихожей. Но когда все обулись и оделись, пара к ее правому так и не нашлась.

— Девчонки, посмотрите на ноги, все ли свои сапоги надели? — приказал Саша. — Помните, Вовка ушел однажды раньше всех, и надел один сапог свой, а другой Костика.

— Он тогда так напился, что не заметил, что его сапог был на каблуке, а у меня на прямой подошве, — подхватил Костя, — и до дома ведь шел пешком.

Вспомнив этот забавный случай, принялись искать второй сапог с новым рвением, советовали Тане шарить в самых неожиданных местах, отодвигали полки и открывали ящики прихожей, даже подняли половик, и поискали на полке для шапок.

— Как же я пойду? — сокрушалась Таня.

— Надо меньше пить, тогда бы не забыла, куда сунула сапог, — сказал Максим. — Ладно, вы идите, а то мы только мешаемся друг другу, — обратился он к остальным, — без вас мы его мигом найдем.

— Подождите меня на улице, — попросила Таня.

Когда все вышли, в коридоре стало просторно, но это не помогло.

— Где теперь его искать? — спросила Таня.

— Может быть в моей комнате, — предложил Максим.

«Дура, как же я сразу не поняла, — мысленно обругала себя Татьяна. — Точно, надо меньше пить».

— Отдай мне сапог, — распорядилась она.

— Как? Я не знаю где он. Лучше запоминай, куда обувь ставишь.

— Ты — больной.

— Татьянчик, не сердись. Я, правда, не знаю где твой сапог. Пойдем, поищем, вдруг он в моей комнате под кроватью.

— Давай искать уж сразу в кровати.

— Ты у меня — умница.

Таня сняла пальто и шапку, и прошла за Максимом в его комнату. Максим включил магнитофон, полилась приятная мелодичная музыка. Он был настроен на лирический лад.

— Ребята будут ждать на улице, — сказала Таня.

— Я думаю, они поймут, — Максим выключил верхний свет.

В комнате лишь колыхались нежные огоньки светильника на световодах, и горел индикатор магнитофона.

— Ты смотри-ка, Татьяна, сапог-то твой, пока мы его искали в кровати, все время лежал под ней, — Максим свесил голову и заглянул под кровать, — я же сразу сказал, что надо шарить под кроватью. Это ты сбила меня с толку — давай поищем в кровати, — поддразнивая ее, он с довольным видом извлек сапог из-под кровати.

— Кто бы мог подумать, — устало сказала Таня, застегивая замок на юбке.

Она вышла из комнаты, следом за ней — Максим. Таня направилась в ванную и увидела на кухне Екатерину Николаевну. Татьяна растерялась, они не слышали, как она пришла.

— Здравствуйте, — поздоровалась Таня еще раз.

— Мам, я пойду, провожу Татьяну.

— Нет, сначала попейте со мной кофе, а потом идите. Я сейчас сварю, — предложила Екатерина Николаевна.

— Мам, некогда.

— Максим, мы недолго, вода сейчас уже закипит.

— Мамуля, уже пора спать, мы пошли.

— Максим, ты даже не спросил девушку, хочет ли она кофе. Танечка, выпьешь со мной кофе? — обратилась Екатерина Николаевна к Тане.

Таня не смогла прямо отказать женщине.

— Не знаю, — замялась она

— Вот и хорошо. Проходи. Садись сюда, сейчас кофе будет готов.

Екатерина Николаевна провела Таню к столу и усадила на стул. Бросив на Татьяну сердитый взгляд, Максим сел напротив. Екатерина Николаевна налила всем кофе в чашки. Сама она кофе почти не пила, расспрашивая Максима, как прошел вечер. Тане не понравилось, как Максим настойчиво выпытывал у Екатерины Николаевны что она пила с сестрой, и та, как девочка, оправдывалась перед сыном:

— Мы выпили только шампанское. Могу я отметить день рождения сына?

— Разумеется, — лицо Максима передернула болезненная гримаса.

Екатерина Николаевна заметила это, и как-то заискивающе обратилась к сыну:

— Симочка, ты только папе ничего не говори. Хорошо, милый?

— Делать мне больше нечего, как докладывать, кто сколько выпил, и кого с кем видел, — фыркнул Максим.

— А с кем ты его видел? С кем он поехал в командировку? — встрепенулась Екатерина Николаевна.

— Мама, не надо понимать все буквально. Никого я ни с кем не видел, просто к слову сказал.

— Максим, у вас там, наверное, коньяк остался на столе, принеси сюда, — попросила Екатерина Николаевна.

— Ты что, еще выпить хочешь? — спросил Максим.

— Нет, что ты, — стала оправдываться Екатерина Николаевна, — я хочу немного в кофе добавить. Буквально несколько капель для аромата.

— Там ничего не осталось, — отрезал сын.

Тане неловко было присутствовать при этом разговоре, обнажающем семейные тайны. До нее доходили слухи, что председатель горисполкома — бабник, любит погулять на стороне, но она не придавала им значения — чем выше по положению человек, тем больше о нем болтают. А сегодня она убедилась, что это не только правда, но и увидела, как страдает его жена. Жгучая волна ненависти к этому человеку поднялась в ее душе, это он превратил жену в пьяницу, а сына воспитал уродом.

— Таня, ты тоже учишься в политехническом? — Екатерина Николаевна решила сменить тему разговора.

— Нет, — ответила Таня.

— Татьяна, между прочим, твоя коллега, матушка, — сказал Максим. — Она учитель математики, — и обратился к Татьяне, — а мама методист по русскому языку и литературе в строительном техникуме. Ты в школе сколько лет работала? — обратился он к матери.

— Шесть лет. А в какой школе, Танечка, ты работаешь? Ах, в двадцать пятой. А Слинкова Тоня там еще работает? Как она?

— Работает. У нее все хорошо.

— Как она выглядит, не постарела? — Екатерина Николаевна была не удовлетворена ответом Тани.

— Выглядит всегда прекрасно. Очень приятная женщина. Про вас как-то рассказывала, то есть про вашу семью, — Таня замолчала, после того, как Екатерина Николаевна нервно схватила чашку кофе и, отпив глоток, поставила на стол. Не такого ответа она ждала от Тани. Сама Екатерина Николаевна выглядела старше Слинковой, хоть и была ухожена и хорошо одета.

Только теперь она поняла причину не стихающего интереса к ее персоне со стороны Антонины Сергеевны. Она, как и обещала, никому не рассказала, что видела Таню с Максимом, но сама постоянно расспрашивала Таню о Даниловых, оставшись с ней наедине. Таня отвечала, что не бывает у Даниловых, но Слинкова через некоторое время снова возвращалась к этой теме. Неожиданно до Тани дошло, что Антонина Сергеевна была бывшей любовницей Данилова-старшего, и ее до сих пор мучают воспоминания прошлого, так же как и Екатерину Николаевну, желающую сопернице пораньше состариться.

— Максим, пожалуйста, принеси, что-нибудь выпить со стола, — попросила мать сына.

— Там, ничего нет, все выпили, — ответил Максим.

— Симочка, сходи, посмотри, может, что-нибудь осталось, токайское, например.

— Я же знаю, что ничего не осталось, ты когда-нибудь видела, чтобы после нас что-то оставалось? И нам всем уже хватит, поздно. Мы пойдем, — Максим встал из-за стола.

— Спасибо, кофе был чудесный, — Таня отодвинула чашку

— Посидите еще, мне так хорошо с вами, — не хотела отпускать их Екатерина Николаевна.

— Мама, уже два часа ночи, а Таня живет далеко. Нам пора. А ты ложись спать, на столе ничего не трогай, там девчонки немного прибрались, а остальное потерпит до завтра. Лады?

Максим подошел к матери сзади и обнял ее за плечи, прижавшись щекой к ее щеке. Екатерина Николаевна подняла руку и обхватила его за шею.

Когда-то красивые, тонкие, как у Максима, черты лица Екатерины Николаевны начали расплываться, но сходство матери и сына все еще бросалось в глаза: те же брови, тот же лоб, разрез глаз, прямой нос. У них, наверное, и волосы были одного цвета, только Екатерина Николаевна красила свои.

— Да-да, больше не буду вас задерживать. Иди скорей, — и она оттолкнула его.

Таня с удивлением наблюдала за этой сценой. Что-то человеческое проявилось у Максима. Он жалел мать, не стыдился ее, не злился, а именно жалел.

Вдвоем они прошли в коридор.

— Надеюсь, ты не потеряла второй сапог, — сказал Максим.

— Если только ты не спрятал его, как первый.

— Как ты могла про меня такое подумать! — возмутился Максим.

За порогом квартиры Максим сразу стал серьезным. Они пошли в соседний двор в гараж.

— Ты собираешься в таком состоянии сесть за руль? — спросила Таня.

— Я уже почти трезв, движения ночью никакого нет, доедем. Или ты хочешь идти до дому пешком? Автобусы уже не ходят.

— А вдруг ГАИ?

— Не смеши меня.

Уже на дороге Максим с досадой ударил рукой по рулю:

— Черт! На столе осталась недопитая бутылка коньяка, я совсем про нее забыл, надо было спрятать.

— Может вернуться?

— Поздно, мать ее, наверно, уже нашла. Завтра она не встанет. Ну, я и дурак!

— Ты ее любишь?

— Не задавай идиотских вопросов, — пресек ее Максим.

После недолгого молчания он начал сам:

— Никто не знает, что она пьет. Когда ко мне приходят, она не вылезает из спальни, если напилась.

— Я учту это и не буду распространяться, или ты убьешь меня за то, что я узнала семейную тайну?

— Тебе смешно?

— Подумаешь, выпила женщина в день рождения сына, — она понимала, что Максим прав, но почему-то ей было жалко его мать и хотелось защитить её. — Посмотри на себя, сколько ты сам пьёшь. Я за это время выпила больше, чем мы с Ольгой вместе за весь прошлый учебный год.