Сарина Боуэн - Он

В кафе очередь, но я точно знаю, что успею на каток вовремя. Бывают дни, когда все идет как по маслу.

Во-первых, на выходных наша команда выиграла две первые встречи в плей-офф НАСС^[1], и теперь нас ждет «Замороженная четверка»^[2]. Во-вторых, я каким-то чудом получил четыре с минусом за работу по истории, которую написал в полукоматозном от переутомления состоянии. И в-третьих, шестое чувство подсказывает мне, что парень впереди не собирается заказывать ничего сложного. Тип он, судя по одежде, простой.

Сейчас все идет в точности как мне надо. Я в струе. Мои коньки остры, а лед гладок.

Очередь продвигается, и Скучный Тип делает заказ.

— Просто обычный черный.

Видали?

Через минуту подходит и моя очередь, но стоит мне открыть рот, как девчонка-бариста испускает восторженный писк.

— О боже мой, Райан Весли! Поздравляю!

Я не знаю ее. Но куртка, которая на мне надета, минимум на неделю делает меня рок-звездой.

— Спасибо, куколка. Можно двойной эспрессо?

— Сейчас будет! — Выпалив мой заказ своей коллеге, она прибавляет: — Давай в темпе! Тут у нас будущий чемпион! — И знаете, что еще? Она даже отказывается брать у меня пять баксов по счету.

Я запихиваю их в банку для чаевых, потом тащу свою задницу на улицу и двигаю на нашу первоклассную базу на территории кампуса, а там все в том же изумительном расположении духа заруливаю в помещение, где мы смотрим записи игр. Я обожаю хоккей. О-бо-жа-ю. Жду не дождусь, когда через каких-то четыре месяца стану профессионалом.

— Дамы, — приветствую я своих товарищей по команде, плюхаясь на свое обычное место. Ряды сидений расставлены полукругом лицом к большому экрану. Кресла обиты кожей. Да-да, детка. Вся роскошь первого дивизиона, как она есть.

Мой взгляд останавливается на Лэндоне, одном из наших новых защитников.

— Мужик, ты чего такой зеленый? — хмыкаю я. — Животик еще бо-бо?

Лэндон показывает мне средний палец. Выглядит он хреново, и я нисколько не удивлен. Вчера он сосал из бутылки виски так увлеченно, будто пытался заставить ее кончить.

— Чувак, ты бы видел, что он выкинул по дороге домой, — подает голос первокурсник по имени Донован. — Спустил штаны и попытался отыметь всухую статую напротив библиотеки.

Все вокруг, включая меня, начинают ржать, потому что та статуя — здоровенный бронзовый конь. Я называю его Сибискитом^[3], но наверняка это просто памятник в честь каких-то неприлично богатых выпускников, которые сто лет назад попали в олимпийскую сборную по конному спорту.

— Ты попробовал присунуть Сибискиту? — Я усмехаюсь, и на щеках у новичка проступает краска.

— Нет, — бурчит он угрюмо.

— Да, — поправляет его Донован.

Ржач продолжается, но я отвлекаюсь на ухмылку, адресованную уже мне — и любезно предоставленную Шоном Касселем.

Со стороны Кассель может показаться моим лучшим другом. Из всех ребят в команде я сблизился только с ним, плюс мы общаемся и за пределами хоккейной площадки. Однако я не разбрасываюсь такими терминами, как «лучший друг». Не, у меня есть друзья. Хренова туча друзей на самом-то деле. Можно ли сказать, что кто-то из них по-настоящему меня знает? Наверное, нет. Но Кассель подобрался к этому чертовски близко.

Я закатываю глаза.

— Что?

Он пожимает плечами.

— Вчера не только Лэндон хорошо провел время. — Он понижает голос, но мог бы и не стараться. Ребята слишком увлечены добиванием Лэндона за его вчерашний номер с конем.

— В смысле?

Его рот дергается в усмешке.

— В смысле я видел, как ты исчез с тем куском мяса. И вы еще не вернулись, когда в два часа Эм утащила меня домой.

Я приподнимаю бровь.

— Не вижу проблемы.

— Ее и нет. Просто не знал, что ты теперь взялся развращать натуралов.

Из всей команды Кассель — единственный, с кем я обсуждаю свою личную жизнь. Будучи единственным известным мне хоккеистом-геем, я решил придерживаться золотой середины. В смысле, если кто спросит, то я не стану отпираться и лезть в чулан, но добровольно распространять эту информацию тоже не собираюсь.

Правда, в команде моя ориентация — так себе секрет. Парни в курсе. Тренеры в курсе. Просто им все равно.

Касселю не все равно, но в другом смысле. Ему плевать на то, что мне нравится трахаться с чуваками. Но далеко не плевать на меня. Он не раз и не два говорил мне, что переходить от одной случайной связи к другой значит зря растрачивать свою жизнь.

— Кто сказал, что он натурал? — говорю я насмешливо.

Вид у моего приятеля становится заинтригованным.

— Серьезно?

Я опять выгибаю бровь, а он смеется.

По правде говоря, я сомневаюсь в том, что студент, которого я подцепил вчера, был геем. Скорее би-любопытным, и не стану врать, для меня это плюс. Проще мутить с теми, кто наутро притворится, будто тебя не существует. Ночь ни к чему не обязывающего веселья, минет, секс — все, с чем разрешит им поэкспериментировать их пьяная смелость, — а потом они испаряются. Ведут себя так, словно в предшествующие этой ночи часы не облизывались на мои татуировки и не представляли свой член у меня во рту. Словно не шарили жадными руками по всему моему телу и не умоляли потрогать их.

Связи с настоящими геями потенциально куда сложнее. Они могут захотеть большего. Типа обязательств. Или обещаний, которые я неспособен дать.

— Стоп. — До меня доходит, что он сказал раньше. — Что значит — Эм утащила тебя домой?

Челюсть Касселя напрягается.

— То и значит. Пришла на вечеринку и увела меня. — Черты его лица расслабляются, но ненамного. — Просто она беспокоилась, вот и все. Сотовый сдох, и я не отвечал на ее смски.

Я молчу, потому что уже давно забросил попытки открыть Касселю глаза на эту телку.

— Если б она не пришла, я бы напился. Так что… да, наверное, с ее стороны было правильно забрать меня, пока я не надрался в хлам.

Я прикусываю язык. Не-а, не стану я лезть в их отношения. Тот факт, что Эмили — самая прилипчивая, самая стервозная и ненормальная телка на свете, еще не дает мне прав вмешиваться.

— Ну и потом, я знаю, как она относится к вечеринкам. Мне вообще не следовало туда идти.

— Блядь, вы же с ней не женаты, — выпаливаю я.

Черт. И почему я не умею держать рот на замке.

Кассель затравленно глядит на меня, и я торопливо включаю заднюю.

— Извини. Просто… забудь, что я это сказал.

Втягивая щеки, он работает челюстями так, словно хочет стереть свои коренные зубы в пыль.

— Нет. В смысле, ты прав. Мы не женаты. — Он неразборчиво бормочет что-то еще.

— Что?

— Я сказал… по крайней мере, пока.

— Пока? — в ужасе повторяю я. — Мужик, умоляю, умоляю тебя, скажи, что вы с ней не обручились.

— Нет, — отвечает он быстро. Потом опять понижает голос. — Но она все твердит, как ей хочется, чтобы я сделал ей предложение.

Предложение? Бр-р. Аж мороз по коже. Черт, я просто уверен, что он позовет меня шафером.

Можно ли сочинить свадебный тост, не упоминая невесту?

К счастью появление тренера О’Коннора прерывает этот идиотский разговор до того, как я окончательно тронусь.

Как только он заходит, воцаряется мертвая тишина. Тренер у нас… внушительный. Не. Внушающий ужас. Метр девяносто пять, вечно хмурая физиономия и голова, которую он бреет не из-за лысины, а потому что ему нравится выглядеть, как ходячий страх.

Он начинает собрание с перечисления наших ошибок на вчерашней трене. Что совершенно лишнее, потому что у меня и после вчерашнего разноса еще не остыли кишки. Я проиграл одно вбрасывание, пропускал пасы, которые нельзя было пропускать, промазал в пустые ворота — короче, бывают такие дерьмовые тренировки, когда все идет наперекосяк, и я уже поклялся ему собраться, когда завтра мы выйдем на лед.

Остались две решающие игры, а значит я обязан быть максимально сосредоточен. «Северный Масс» пятнадцать лет не выигрывал в чемпионате, и я, как ведущий бомбардир, твердо настроен увенчать свой выпускной год победой.

— Ладно, поехали, — объявляет тренер, закончив расписывать нашу никчемность. — Начнем с последней игры «Рейнера» против «Сиэттла».

Когда на экране появляется застывшее изображение университетской арены, один из наших крайних нападающих морщит лоб.

— Почему мы начинаем с «Рейнера»? Нам же в полуфинале играть с «Дакотой».

— «Северную Дакоту» разберем в другой раз. Меня гораздо больше волнует «Рейнер».

Тренер дотрагивается до ноута на столе, картинка оживает, и по комнате разносится гул толпы.

— Если мы встретимся с ними в финале, нам придется несладко, — мрачно говорит тренер. — Я хочу, чтобы вы понаблюдали за их вратарем. У этого парня глаз как у ястреба. Нам надо определить его уязвимые места и использовать их.

Мой взгляд переходит на вратаря в черно-оранжевом снаряжении. Ну да, внимательный. Цепко схватывает все происходящее на площадке. Раз — и перчатка захлопывается, останавливая первую пущенную в его направлении шайбу. Быстрый. С хорошей реакцией.

— Смотрите, как он контролирует отскок, — приказывает тренер, когда команда соперника делает очередной удар по воротам. — Все четко. Предельно собранно.

Чем дольше я смотрю на экран, тем тревожнее мне становится. Не могу это объяснить. Понятия не имею, почему волоски у меня на шее вдруг встают дыбом. Но есть в этом вратаре нечто такое, отчего мои инстинкты начинают гудеть.

— Идеально сгруппировывается. — Голос у тренера задумчивый. Почти восхищенный.

Я тоже под впечатлением. В этом сезоне я не следил за западным побережьем. Был целиком сосредоточен на командах своей конференции, изучал записи матчей, чтобы найти способ их переиграть. Но теперь, когда полным ходом идет плей-офф, пришло время оценить команды, с которыми мы можем столкнуться в финале.

Я все смотрю на этого вратаря. Изучаю его. Черт, мне нравится, как он играет.

Нет. Я знаю, как он играет.

И в один момент со словами тренера на меня обрушивается прозрение.

— Этого парня зовут…

Джейми Каннинг.

— …Джейми Каннинг. Он на последнем курсе.

Пиздец.

Просто пиздец.

Мое тело больше не гудит, а дрожит. Я знал, что Каннинга взяли в «Рейнер», но в прошлом сезоне, когда я в последний раз искал о нем информацию, его отправили на скамейку, заменив на какого-то, по слухам непробиваемого, второкурсника.

Когда Каннинг снова начал выходить в основном составе? Не буду врать, раньше я отслеживал его дела регулярно, но потом, когда это начало попахивать сталкингом, перестал. В смысле, уж он за мной не следил точно — только не после того, как я убил нашу дружбу, как последний мудак.

Воспоминание о моем эгоистичном поступке — как удар под дых. Блядь. Я показал себя отвратительным другом. Отвратительным человеком. И если за тысячу миль от Каннинга со стыдом еще можно было как-то справляться, то теперь…

По моему горлу ползет ужас. Я увижу его в Бостоне на турнире. Может, даже сыграю против него.

Мы не виделись и не общались четыре года. Что мне сказать ему? Как извиниться перед человеком, которого ты без объяснений выкинул из своей жизни?

— Его техника безупречна, — говорит тренер.

Не так уж и безупречна. Он слишком торопится отступить. Это его старый косяк — забраться обратно в сетку, как только у голубой линии появляется вингер, и тем самым разрешить ему занять лучшую позицию для удара. И еще он всегда излишне полагается на щитки, давая нападению все шансы на добивание.

Мне приходится закусить губу, чтобы удержаться и не разболтать эту информацию. Это будет… как-то неправильно, что ли. Рассказывать о слабых местах Каннинга. Хотя надо бы. Точно надо, потому что на кону не хрен собачий, а «Замороженная четверка».

Но опять же, я несколько лет не выходил с ним на лед. За это время Каннинг мог отточить свою технику. Может, у него уже и нет никаких слабых мест.

В отличие от меня. Моя проклятое слабое место никуда не делось. Оно там, где было всегда, пока я смотрю на большой экран. Пока наблюдаю за тем, как Джейми Каннинг делает очередной головокружительный сэйв. Пока восхищаюсь грацией и убийственной точностью его движений.

Мое слабое место — он.

• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• …
• 39