Сарина Боуэн - Он

Я в срочном порядке меняю тему, потому что разговоры о минете, похоже, запутали мое тело.

— И что, ты типа совершил каминг-аут? Теперь все официально? Твои родители знают?

Он отвечает с тяжелым вздохом.

— Да. Знают.

Я жду продолжения. Он молчит. Что ожидаемо, поскольку разговаривать о своей семье Вес не любит. Я знаю, что его отец инвестиционный банкир и большая шишка, а мать возглавляет кучу благотворительных комитетов. В тот единственный раз, когда отец Веса привез его в лагерь, я помню, как пожал ему руку и подумал, что человека холоднее я еще не встречал.

Мне так интересно узнать, как они относятся к тому, что их сын оказался геем, но я знаю, что, если спрошу его, он не скажет. Просто с Весом всегда и все обязано происходить исключительно на его условиях.

— А что твоя команда? — рискую я. — В Торонто знают?

— В «Северном Массе» у нас было что-то вроде «Не говори — не спросят». Я ничего не скрывал, но и не трепался об этом. И всех это устраивало. Но в Торонто… — Он стонет. — Даже не знаю. Мой план — просто как можно дольше избегать этой темы. Вернусь, наверное, на какое-то время в чулан. До тех пор, пока не почувствую, что знаю этих парней. Пока не стану для них таким ценным, что им будет плевать, кого я шпилю в свободное время. Это займет года три-четыре, не больше.

Все это звучит невероятно жестко.

— Мне жаль.

— Нет, это мне жаль. Мне жаль, что я так херово поступил с нашей дружбой, Джейми.

Черт. Вес назвал меня «Джейми». Такое бывает только в моменты, когда он на сто процентов искренен и серьезен. Его тело излучает почти ощутимые волны раскаяния, и, когда они добираются до меня, я чувствую, как моя злость осыпается, точно песчаный замок. Не могу я злиться на этого парня. Даже когда я считал, что он выбросил нашу дружбу, точно ненужный мусор, то все равно был не в состоянии его ненавидеть.

Я сглатываю.

— Ладно, мужик. Дело прошлое.

— Да?

— Да. — Выпустив долгий вздох, я кладу под голову локоть и бросаю на него взгляд. — Так что у тебя нового? Расскажи, что было за это время.

Он хмыкает.

— Все выходки Райана Весли за четыре года? Чувак, это разговор на всю ночь. — Он делает паузу, и его тон становится немного стесненным. — Я лучше послушал бы про тебя. Как поживает клан Каннингов? По-прежнему словно в эпицентре торнадо?

Я улыбаюсь в темноту.

— Угу, как всегда. Мама продала свою картинную галерею и открыла… короче, такое место, куда приходишь и целый день лепишь из глины вазы, пепельницы и прочую хрень.

— Как думаешь, часто она ловит людей за повтором той сцены из «Привидения»? — В его голос прорывается смех.

— Минимум раз в день, — со всей серьезностью отвечаю я. — Кроме шуток. — Я вспоминаю, что же еще случилось, но просеять все события за четыре года довольно сложно. — О, моя сестра Тэмми родила ребенка, так что я теперь дядя… Что еще… Джо — мой старший брат — он развелся.

— Фигово. — Вес, похоже, искренне огорчен. — Ты вроде был на их свадьбе шафером? — Внезапно он издает смешок. — Помнишь, какой галстук-бабочку я прислал тебе специально для церемонии?

Я сдерживаю стон.

— Тот ярко-красной с розовыми члениками? Угу, помню. И, кстати, охерительное тебе спасибо. Джо стоял рядом, когда я открыл коробку, и от мысли, что я это надену, его чуть не хватил удар.

— То есть, мой подарок пропал? Ну ты и засранец.

— Не, я надевал его на мальчишник.

Мы оба смеемся, и мою грудь сжимает чем-то жарким, чем-то знакомым. Как же мне не хватало разговоров с Весом. Смеха с Весом.

— Свадьба вышла веселая, — прибавляю я. — Мы со Скоттом и Брэди были шаферами, Тэмми — одной из подружек Саманты, а моя сестра Джесс получила сан и вела церемонию. Вот она отжигала там.

Вес усмехается.

— Чувак, и как ты еще не спятил? Я с таким количеством сестер и братьев просто не выжил бы.

— Не-е, я их обожаю. Плюс я ведь самый младший. Когда я родился, родители разрешали мне делать буквально все, потому что на воспитание шестого ребенка у них уже не осталось сил.

Он ничего на это не произносит, и я вновь ощущаю в воздухе напряжение, словно он хочет что-то сказать, но боится.

— Говори уже, — командую я, когда тишина затягивается.

Он вздыхает.

— У нас все нормально?

— Да, Вес. Все хорошо. — И я не кривлю душой. Нам потребовалось четыре года на возвращение в эту точку, но теперь, когда это наконец-то случилось, я счастлив.

У меня снова есть лучший друг — по крайней мере на следующие полтора месяца.

Как мне тренерская работа? Оказалось, она сложнее, чем кажется.

Утреннее занятие с младшими проходит у меня как по маслу. Я показываю атакующим игрокам кое-какие приемы и гоняю их до седьмого пота. У меня на шее висит свисток, и они обязаны меня слушаться. Легкие деньги, скажете вы?

Ага, как бы не так.

На тренировке со старшим возрастом абсолютно все идет наперекосяк. И не потому что дети мало умеют. Нет, уровень их мастерства варьируется от впечатляющего до виртуозного. Но у них не выходит работать в команде. Они твердолобые и ведут себя иррационально. Слушают, что им говорят, а делают ровно наоборот.

Они тинейджеры. И спустя десять минут я практически бьюсь лбом об оргстекло и мечтаю поскорей сдохнуть.

— Пат, — молю я, — скажи, что я таким не был.

— Не-е, — крутит головой он. — Ты был раза в три хуже. — А затем этот предатель берет и уходит, оставляя на моем попечении тридцать взмокших, обезумевших от гормонов малолетних головорезов с клюшками.

Я в миллионный раз дую в свисток.

— Опять офсайд! Ну сколько можно? — спрашиваю я Шэня, заносчивого защитника, который всю тренировку цапается с вратарем. Эти двое словно объявили друг другу вендетту — когда вокруг и так хаос. — Вбрасывание.

Когда я роняю шайбу на лед, игра возобновляется. Подняв взгляд, я вижу, что к нам спускается Каннинг, помочь мне на тренировке. Слава богу. Его спокойное лицо — точно глоток холодной воды в жару.

Я перепрыгиваю через борт, чтобы с ним поздороваться.

— Ты почему не предупредил, какая тяжелая это работа?

Он усмехается, и мое сердце привычно тает.

— Тяжелая? Да ты даже не вспотел.

Уже, вообще-то, потею. Потому что Шэнь — несмотря на то, что я обернулся и наблюдаю за игроками — скользит задним ходом ко вратарю, над которым насмешничал, и сбивает его на лед. Причем явно намеренно, и Каннинг, видимо, тоже так думает, поскольку мы, не сговариваясь, перешагиваем через борт и отправляемся к ним.

— Какого… — начинает Килфитер, вратарь.

Шэнь ухмыляется.

— Извини.

— Китаеза ебаный, — сплевывает Килфитер.

— Пидор, — парирует Шэнь.

Мой свисток звучит так пронзительно, что Каннинг закрывает руками уши.

— Две минуты штрафа! — рявкаю я. — Обоим.

— Мне-то за что? — возмущенно вопит Килфитер. — Я его задницу и пальцем не тронул.

— За длинный язык, — отвечаю я резко. — На моем льду чтоб никакого мата. — Я показываю на штрафную скамью. — Двигай.

Но Килфитер остается стоять на месте.

— Такого нет в правилах. — Ухмылка у него такая же широкая, как опоясывающий бортик рекламный баннер.

Нас слушают абсолютно все, поэтому права на ошибку у меня нет.

— Дамы, такое есть в правилах. Две минуты на штрафной скамье за неспортивное поведение. Если б ты не раскрыл свою варежку после того, как он тебя ударил, то сейчас твоя команда играла бы в большинстве. Я делаю это для твоего же блага.

— Ну конечно.

Несмотря на это язвительное замечание, оба моих смутьяна все-таки доносят свои задницы до скамейки для штрафников, и я решаю оставить последнюю реплику за собой. Причем так, чтобы слышали все.

— Кстати… ученые доказали, что существует прямая взаимосвязь между употреблением слова «пидор» и крошечным пенисом. Так что подумай на досуге, хочется ли тебе афишировать этот факт.

Каннинг ничего не говорит. Тоже отъезжает в сторону, и я вижу, как он садится и наклоняется, словно собираясь перешнуровать коньки. Ну и ладно. Но потом я замечаю, что спина его вздрагивает.

Хоть кто-то понимает мои шутки.

Остаток тренировки длится по ощущению вечность. Когда наконец-таки наступает перерыв на обед, Джейми догоняет меня у раздевалки.

— Ученые доказали? — смеется он.

— Провожу исследования в свободное время.

— Ну-ну. Я подумываю пропустить сегодня столовку и перехватить бургер в городе. Ты как, хочешь прогуляться до паба?

— Блядь, еще бы, — отвечаю я.

Потом, морщась, оглядываюсь, проверяя, не болтаются ли поблизости дети. Не знаю, создан ли я для того, чтобы быть авторитетом. После четырех лет в «Северном Массе», где парни вставляли слово на букву «б» чуть ли не в каждую фразу, легко забыть, что в «Элитс» за своим языком надо следить. Тинейджеры и так ругаются как моряки — когда рядом нет Пата и тренеров, — но я отказываюсь портить молодежь своим грязным ртом.

— Блин, еще бы, — поправляюсь я.

Каннинг обводит жестом окружающее нас пустое пространство.

— Мы здесь одни, тупица. Можно говорить «блядь» сколько влезет. И вообще что угодно. — Ухмыляясь, он начинает сыпать ругательствами. — Хуй, говно, жопа…

— Ради всего святого! — взрывается позади нас громкий голос. — Каннинг, хочешь, чтобы я вымыл тебе рот с мылом?

Пока я давлюсь смехом, Пат, словно не веря своим ушам, качает головой и пристально смотрит на Джейми. Потом прищуривается и поворачивается ко мне.

— Хотя, о чем это я? Если б не ты, Весли, Каннинг никогда бы и не узнал таких слов. Стыдись.

Я сверкаю невинной улыбкой.

— Тренер, я чист, как свежевыпавший снег. Это Каннинг меня испортил.

Они хором фыркают.

— Ну ты, парень, и сказочник. — Пат хлопает меня по плечу и, уходя, добавляет: — Чтобы в присутствии детей не выражались, иначе надеру вам обоим жопы.

Смеясь, мы с Джейми заныриваем в раздевалку, чтобы скинуть коньки и переобуться в кроссы, потом выходим на улицу, и через несколько минут у меня возникает ощущение, будто я попал из бассейна с ледяной водой в сауну. Влажность такая, что не вздохнешь. По моей спине градом катится пот. Футболка липнет к груди словно пищевая пленка.

В итоге я сдергиваю ее через голову и заправляю за резинку своих спортивных шорт. Атмосфера в Лейк-Плэсид расслабленная — никого не волнует, что я иду по городу с голым торсом.

Каннинг не раздевается, но я ничуть не жалею. Футболка у него совсем тонкая и липнет к его телу в точности как моя, благодаря чему я могу наслаждаться малейшими движениями его твердых мышц. Черт, я опять ревную к его футболке. Я сам хочу распластаться на его широкой груди. Болезненное влечение к нему вызывает у меня вспышку вины.

Мы помирились. Мы снова друзья. Так почему мое вероломное тело не может принять это и угомониться? Почему я не могу смотреть на него без того, чтоб не представлять все те порочные вещи, которые мне хочется с ним проделать?

— Так что у тебя с той девушкой? — слышу я собственный голос. Я спрашиваю даже не ради ответа. Мне нужен холодный душ, напоминание о том, что влечение к этому парню ничем хорошим не обернется.

— С Холли? — Он пожимает плечами. — Да, в общем-то, ничего. Мы просто спим вместе. Точнее, спали. Мы же выпустились, так что вряд ли будем теперь часто видеться.

Я выгибаю бровь.

— Просто спали? С каких это пор ты стал любителем секса по дружбе?

Еще одно движение плечом.

— Это было удобно. Весело… Я не знаю. Просто прямо сейчас мне не хочется ничего серьезного. — В его голосе появляются вызывающие нотки. — А что, ты не одобряешь?

— Да нет, я только за.

Около магазина игрушек мы расходимся в стороны, пропуская двух мам с колясками. Обе женщины чуть ли не сворачивают шеи, разглядывая мои тату. Но не оскорбленно, а с интересом. То же самое повторяется через квартал, когда стайка девочек-подростков, проходя мимо, при виде меня замирает на месте. «Какие мышцы! А какие татушки!» — щекочет нам спины их шепот.

Джейми издает смешок.

— Точно не хочешь свернуть на бисексуальную дорожку? От телочек отбоя не будет, можно даже не сомневаться.

— Спасибо, не надо. Плюс направить лыжи в сторону кисок будет несправедливо по отношению к парням-натуралам. Против меня у них нет шансов.

Выражение его лица становится задумчивым.

— Я видел раньше, как ты мутил с девчонками. И вроде как искренне.

Я знаю, он вспоминает обо всех наших вылазках в город, когда по вечерам мы убегали из лагеря, чтобы пофлиртовать с местными. Но тогда нам было лет по пятнадцать или, может, шестнадцать, и я все еще экспериментировал, все еще проверял себя.