«Куда ты собираешься пойти? Что ты собираешься делать?»

Я понимаю, что буду сильно скучать без своих учеников. Еще как скучать!

Они приходят на мои занятия, теперь я вижу их практически каждый день. Приближается экзамен, и они стараются поменьше пропускать. Ну а если им хочется отдохнуть, они по-прежнему идут либо в «Изысканную кухню Теннесси генерала Ли», либо в «Эймон де Валера». На крайний случай в стейк-бар «Пампасы». Но, так или иначе, все их разговоры теперь вертятся вокруг будущего. Время обучения в Международной школе Черчилля почти закончено. Скоро они разлетятся в разные стороны, а я останусь. Но скучать по ним я начал уже сейчас.

Интересно, неужели так будет всегда? Начнется следующий учебный год, придут новые ученики, потом снова и снова… И так целая череда из «здравствуй» и «прощай»?

Вы отправитесь, вы познакомитесь…

Мои ученики счастливы. Они говорят о возвращении домой, об учебе здесь, в Лондоне, о путешествиях по дальним странам. Они молоды, у них впереди вся жизнь. Все восхищает их: учеба, путешествия, работа. Все, за что ни возьмись, кажется им увлекательным приключением. А я ощущаю, как на меня что-то давит, когда они с легкостью обсуждают свои планы на будущее.

Только начнешь привыкать к кому-либо, как тебя снова оставляют одного.


— Как же это все будет выглядеть? — спрашиваю я Джеки. — Ну, когда ты станешь студенткой, успешно сдашь экзамены и поступишь в Гринвичский университет. Как ты себе представляешь свою студенческую жизнь?

Она сидит возле окна и собирает со стола книги. Урок закончен. Экзамен не за горами. Ее учебники уже выглядят потрепанными. Дни становятся длинней.

— Ну, я даже не знаю. Я ведь не могу сказать наверняка, стану ли я вообще студенткой. И буду ли я учиться в Гринвичском университете, целиком и полностью зависит от результатов экзамена по английскому языку и литературе.

— Ты, наверное, шутишь! Я еще не встречал более прилежной ученицы. Ты обязательно добьешься своего. А теперь все-таки расскажи мне, какой ты себе представляешь студенческую жизнь. Ты, наверное, не раз задумывалась об этом.

Она смеется.

— Только последние двенадцать лет или что-то около того. Не знаю, на что это будет похоже. Я же окажусь намного старше остальных студентов. Я стану студенткой, успевшей побывать замужем, родившей и самостоятельно вырастившей ребенка. А ведь большинству из них мамы, наверное, будут по-прежнему стирать белье. А когда все остальные отправятся на дикие вечеринки, я буду работать. Придется.

— Но, как ты считаешь, ты станешь счастливей?

— Обязательно стану. Я же буду заниматься тем, чем хочу. И моя жизнь приобретет новый смысл. Я это делаю для себя и для своей дочери. К тому же мне будет очень интересно учиться. Великие писатели, их гениальные творения. Беседы об их мыслях, дискуссии, споры. Я буду окружена людьми, которые обожают книги, которые не концентрируются исключительно на себе. Жду не дождусь, когда все это произойдет!

Я уже вижу Джеки студенткой, вижу, как она превращается именно в ту личность, которой всегда мечтала стать. Я знаю, она понимает, что учиться ей совсем не поздно. Она достаточно молода и умна, чтобы воспользоваться своим шансом. И тогда все встанет на свои места. И все у нее получится. Да, конечно, она будет лет на десять старше всех остальных студентов, но она достаточно умна, чтобы выгодно выделиться в их компании. Никто не посмеет отпускать в ее адрес грязные шуточки, вроде «мисс Половая Тряпка». Потому что все студенты понимают, как сложно самостоятельно зарабатывать на жизнь молодым людям. Я представляю, как она будет блистать на занятиях, задавать умные вопросы, не боясь тянуть руку, пробуждая сонных учителей, вдохновляя их и даже где-то, может быть, бросая им вызов. Джеки будет прекрасно справляться с любыми заданиями. Юноши будут провожать взглядами ее точеную фигурку, облаченную в облегающие наряды. Но вполне возможно, что к тому времени она уже изменит свой стиль и будет одеваться по-другому.

— Я не хочу терять контакт, — говорю я и чувствую, что краснею.

— Что?

— Я не хочу, чтобы ты бесследно исчезала из моей жизни.

— Исчезала из твоей жизни?

— Я хочу продолжать наше общение. Вот и все, что я хотел сказать. Не понимаю, почему мы не можем общаться и дальше.

Джеки кладет мне на руку свою теплую ладонь, и мне этот жест очень напоминает жалость.

— Что ж, мы всегда будем друзьями, — говорит она, и я понимаю, что потерял ее прежде, чем что-то вообще могло начаться.


Моя бабуля слишком больна и уже не может оставаться одна в своей маленькой чистенькой квартирке. Ее дом больше ей не подходит. Лестница, ванная, да и тот факт, что все мы слишком далеко от нее, — с такими сложностями можно бороться человеку старому, но не умирающему.

Если бы мы были семейством Чан, все решалось бы проще. Без лишних разговоров мы поселили бы ее в комнате над «Шанхайским драконом» и продолжали бы о ней круглосуточно заботиться. Но моя маленькая семья разбросана по всему городу. Да это уже, в общем-то, и не семья в традиционном понимании этого слова. Мама, папа и я — мы все живем отдельно и поодиночке. Так что совершенно непонятно, куда должна отправиться бабушка. В доме мамы очень много ступенек, а на съемных квартирах, где живем я и мой отец, недостаточно места.

Но мы хотим жить семьей. И это действительно так. Только уже слишком поздно что-то делать, все мы заняты своими собственными проблемами. Мы уже никогда не будем похожи на семейство Чан.

— В Китае взрослые дети ухаживают за старыми родителями, — объясняет маме Джойс положение дел у себя на родине. — А здесь у вас все наоборот. Пожилые родители все равно помогают своим давно выросшим детям. В этой стране все шиворот-навыворот.

Мы обсуждаем разные выходы из положения. Дом престарелых. Но моя бабушка слишком стара и больна, она не сможет чувствовать себя адекватно в доме престарелых. Хоспис. Но мы не можем даже и думать о том, что ее увезут в какое-то незнакомое, совершенно чужое место и оставят там умирать. И если только найдется другой вариант, мы с радостью ухватимся за него.

Разумеется, всегда можно положить бабушку в больницу. Но бабуля страшится этого места больше самой смерти. Или, по крайней мере, считает смерть и больничную койку равнозначными, поэтому, если только не найдем ничего лучше, мы ее никуда не отдадим. И хотя бабуля в последнее время почти ничего не ест и не пьет и за ней при этом все равно требуется круглосуточный уход, доктор радуется, узнав, что мы отказываемся помещать ее в больницу. Даже сейчас, когда сделать что-либо для нее медицина уже бессильна. Правда, мне непонятно, означает ли его реакция сострадание к умирающей женщине, или просто у него не хватает коек для всех желающих. Возможно, всего понемногу.

В конце концов решение проблемы берет на себя моя мама. Она звонит в маленькую фирму, которая строит лифты в частных особняках, и говорит, что у нее имеется срочный заказ. Наверное, эти люди уже привыкли к подобным просьбам. Потому что лифт в доме строят только в случае крайней, срочной необходимости. Тогда, когда ничего другого уже придумать невозможно.

Вскоре к нам является молодой рабочий и начинает прокладывать по лестнице нечто, напоминающее рельсы. В верхней части этого рельсового пути он устанавливает подобие кресла. На первый взгляд оно больше напоминает катапультируемое сиденье летчика. В связи с этим я тут же вспоминаю фильмы про Джеймса Бонда и авиаторов, выбрасывающихся из самолетов на вражеские территории. Похоже, эта штука обязательно должна быть связана с насилием и жестокостью. Но когда рабочий сам садится на кресло и включает аппарат, а тот начинает нежно урчать и поднимает его вверх, выясняется, что это самая деликатная машина в мире.

Чуть позже в дом прибывает бабушка. Она одета в свою любимую белую в красную розочку ночную рубашку от Маркса и Спенсера. Бабуля очень бледна, что объясняется не только ее болезнью, но и тем, что она уже долгое время никуда не выходит из своей маленькой квартирки. Тело ее стало настолько хрупким, что мне даже страшно до нее дотрагиваться. Мне кажется, что я могу сломать ее тонкие косточки, если вдруг неловко повернусь.

Мы все наперебой начинаем рассказывать ей про чудо-лифт, объясняя, как теперь ей будет удобно и приятно жить в доме моей мамы. Как будто перед нами стоит маленький ребенок и ему преподнесли на Рождество подарок, который он еще не в состоянии оценить по достоинству.

Мы с отцом аккуратно сажаем ее на кресло лифта, но неожиданно бабуля начинает крениться вперед. Она слишком ослабла. Опухоль вытянула из нее все силы. К тому же отсутствие нормальной пищи, свежего воздуха и физических упражнений сделали ее по-настоящему немощной. Мы оба бросаемся к ней, чтобы бабуля не упала. Почему-то никому из нас и в голову не пришло, что она может быть настолько больной и слабой, что управляться с домашним лифтом ей будет просто не под силу.

Затем моя мама подробно объясняет бабушке, как нужно пользоваться этим механизмом. Надо только чуть тронуть маленький рычаг — и машина придет в движение, а остановится тогда, когда уберешь руку. Поэтому тут невозможно получить травму. По крайней мере, теоретически. Наверху выстроена специальная деревянная площадка, так что теперь бабуле не придется преодолевать ни единой ступеньки. Я, правда, не уверен, какую часть данной информации в состоянии воспринять моя бабушка. Она совсем не похожа на одну из тех счастливых старушек, которые снимаются в рекламах домашних лифтов. У тех глаза сверкают счастьем, они разодеты в дорогие кардиганы и радостно улыбаются белоснежными вставными зубами. Моя бабуля выглядит так, словно никогда не предполагала, что жизнь ее будет заполнена только болью и дискомфортом. Одним словом, по ее собственному выражению, превратится в «сплошную мороку».

Но ради нас она улыбается, ей даже сейчас хочется доставить нам удовольствие. Бабуля старается выглядеть послушной гостьей и делает все, что ей говорят.

— Очень мило, — кивает она, что означает ее наивысшую похвалу.

Очень мило.

Затем она осторожно трогает рукой рычаг, и мы все хохочем от восторга, включая и саму бабулю, потому что лифт в ту же секунду начинает медленно перемещать ее наверх.

И вот она поднимается ввысь, похожая на маленького пожилого ангелочка, который возносится на небеса в белой ночной рубашке «Маркс и Спенсер». Бабуля улыбается нам, потому что ей все происходящее кажется забавным и приятным. Но больше всего ей хочется, чтобы мы не слишком за нее волновались. Она вовсе не намеревалась устраивать из-за своей персоны такую шумиху.

36

— Это не я. Это уже не я, — снова и снова повторяет моя бабуля.

И хотя я прекрасно понимаю, что она имеет в виду, считаю, что даже в последние дни своей жизни она по-прежнему остается собой.

Храброй. Самоотверженной и бескорыстной. Забавной. Заботящейся обо всех, кроме себя. Пожилой женщиной, которую я люблю всем сердцем.

— Что стало с той девушкой?

— С какой девушкой, бабуль?

— С той самой милой девушкой.

Я не могу сдержать улыбку. «С той самой милой девушкой». Мне кажется, она имеет в виду мою жену.

— Ты про Роуз? Она же погибла, помнишь?

Но бабуля нетерпеливо мотает головой:

— Нет, я не про Роуз. Я все знаю про Роуз. И не про японку. Я знаю, что она тебя в конце концов прогнала. Я имею в виду ту девушку, у которой дочка. Дочка с симпатичными глазками.

— Ты про Джеки?

— Да. Тебе, наверное, хочется быть с ней и дальше. Она хорошая.

— Ты права, бабуль. Она очень хорошая.

— Мне хочется знать, что у тебя все наладилось в личной жизни, Элфи. Я хочу видеть тебя женатым.

Кажется, что на родного умирающего человека вы будете смотреть с ужасом, но выясняется, что ничего подобного нет, а есть только одна безграничная любовь. Потому что каким-то образом все происходит так, что ужас исчезает, растворяется. Все мрачные чувства, вызванные бесконечными унижениями, связанными с раком, проходят. Или просто вы учитесь существовать вместе с ними. Но любовь остается, она перехлестывает страх, грусть и горе потери, это ужасное ощущение потери, хуже которого и придумать ничего нельзя.

День и ночь перестали иметь для бабули какое-либо значение, поэтому мы просто сменяем друг друга в течение суток. Я иду на смену отцу примерно в два часа ночи. Наверное, нечто подобное происходит в семьях, где имеется младенец. Среди ночи ты, часто моргая, пытаешься стряхнуть с себя сон и, стараясь не заснуть, исполняешь свои родительские обязанности. Наверное, так оно и было бы у нас с Роуз, если бы нам повезло и у нас родился сынок или дочка. Но дело в том, что сейчас мы находимся с противоположной стороны жизненного пути.