— Мы должны сделать все возможное, чтобы узнать друг друга, — заявил Стэнли.

Люсиль, сидевшая на диване, кашлянула.

— Ты, я смотрю, совсем забыл обо мне. Или ты тоже потерял память?

Стэнли посмотрел на жену.

— Прости меня. Я, кажется, забыл о приличиях. Люсиль, дорогая. — Он подошел к ней. — Я счастлив представить тебе моего брата Эмори Джеймса Олторпа. Его не было в Англии целых шесть лет, и вот наконец он вернулся. Эмори хотел поклониться Люсиль, но она вскинула брови.

— Эмори Олторп? Тот самый предатель? В комнате воцарилась гробовая тишина, и когда Флоренс постучала тростью по ножке стола, это произвело такой же эффект, как если бы грянул выстрел.

— Его вина пока не доказана, — заявила Флоренс. — Он брат вашего мужа и мой друг, и я прошу относиться к нему с уважением. Во всяком случае, в моем доме.

Люсиль вжалась в спинку дивана, опасаясь, что Флоренс снова ударит тростью по ножке стола, и взяла мужа за руку.

Стэнли сжал ее нежные дрожащие пальчики.

— Люсиль, не надо так говорить, — взмолился он. — Особенно сейчас.

— Ничего страшного, — сказал Эмори. — Я знаю, что меня считают персоной нон грата.

— Нон грата? — взвизгнула Люсиль. — Солдатам приказано в вас стрелять, как только вы появитесь!

Флоренс так стукнула тростью по ножке стола, что подскочили не только лампа и две фарфоровые статуэтки, но и все находившиеся в комнате.

— Но это правда! — настаивала Люсиль. — Солдаты патрулируют улицы, к тому же награда за его поимку живым или мертвым увеличена до тысячи фунтов!

Флоренс взглянула на Стэнли.

— Боюсь, что это так. Полковник Рэмзи снова расспрашивал того рыбака и показал ему набросок портрета. Он уверен, что человек, изображенный на портрете, и тот, которого видел рыбак, — одно лицо. Более того, он утверждает, что когда «Беллерофонт» придет в порт, Наполеона попытаются спасти… — он умолк и посмотрел на брата, и главным в этом заговоре будет Эмори.

— Пресвятая Дева Мария, Матерь Божья, — пробормотала Флоренс. — Делать ему, что ли, больше нечего, как плести интриги? Неужели ему здесь не хватает женщин, чтобы развлечься?

— Погодите. — Эмори потер висок. — Этот человек взят под стражу на английском военном корабле, в английском порту и под мощной охраной английских солдат. Как же я мог совершить такое чудо?

— А как ты сделал это на Эльбе? — с горечью спросил Стэнли. — Его охраняли три тысячи английских солдат, но говорят, что ты каким-то образом вытащил его оттуда.

— Вина Рори не доказана, — напомнила ему Флоренс.

— Рэмзи утверждает, что есть свидетели, они клянутся, что преследовали именно «Интрепид» и подошли к нему достаточно близко, чтобы завязать бой, но потом из-за плохой погоды потеряли этот корабль из виду.

Эмори нахмурился.

— «Интрепид»?

— Твой корабль, будь он неладен. Твой проклятый корабль! Судно, на котором ты совершал кругосветные путешествия в поисках приключений, вместо того чтобы находиться дома и заниматься делами семьи!

Он умолк, заметив удивление на лицах Флоренс и Аннели, в то время как Люсиль торжествовала.

— О Господи, Эмори, зачем я это сказал? Я не вправе винить тебя за поступки, о которых ты, может быть, и не слышал, находясь за тысячу миль от того места. И уж тем более сейчас, когда ты даже имя свое забыл. — В голосе Стэнли звучало искреннее раскаяние.

Аннели показалось, что Эмори пошатнулся. Она вскочила и бросилась к нему, опасаясь, как бы ему не стало плохо.

— Нет, — резко сказал он, стиснув зубы и через силу улыбаясь. — Я в полном порядке. — Он накрыл ладонью холодные пальцы Аннели и посмотрел на Стэнли. — Не нужно извиняться. Если я подлец, то лучше услышать об этом сначала от своей семьи.

— Вы хотя бы сядьте, — сказала Аннели. — Может, выпьете вина или бренди?

Флоренс привычным движением махнула тростью и попала прямо в колокольчик, висящий на стене.

— Прекрасная идея. Мы все могли бы выпить чего-нибудь покрепче чая. Когда успокоимся, обсудим ситуацию без всяких глупостей и сцен. Стэнли, вы принесли одежду?. Позвольте заметить, что бриджи, которые надеты на вашем брате, были бы впору подростку. Он даже не может в них сидеть.

— Я… да, — кивнул Стэнли. — Я привез несколько пар ботинок и одежду. Они в сундучке в нашем экипаже — Ты знал? — спросила Люсиль, сверля его взглядом. — Знал, что он здесь, и ничего не сказал?

— Я узнал только в понедельник, когда госпожа Уиддиком послала за мной. А ничего не сказал потому лишь, что не хотел волновать тебя, моя драгоценная. Я ведь знаю, какая ты чувствительная. Это могло тебя расстроить, тем более что полковник Рэмзи бывает у нас чуть ли не каждый день и рассказывает всякие страшные вещи.

Флоренс фыркнула, и ее пергаментные щеки слегка покраснели.

— Полковник Рэмзи — настоящий джентльмен, — запротестовала Люсиль. — Он совсем не назойливый, и надеюсь, вы не думаете, что я могу причинить зло нашей семье.

— Нет, конечно, нет, дорогая. Я бы никогда…

— Прежде всего я верна тебе, Стэнли. И если расстроена, то лишь потому, что ты мне не доверяешь. И конечно же, я удивлена, что вполне естественно. Госпожа Уиддиком слишком строга ко мне. — Она прикусила губу, желая, видимо, показать, как ей сейчас тяжело. — Я не глупа. Просто я беспокоюсь. И о тебе, и о твоем брате.

— Конечно, дорогая, — простонал Стэнли, опустившись перед ней на колено. — У меня и в мыслях не было не доверять тебе. Просто я хотел уберечь тебя от ненужных волнений.

Немного успокоившись, Люсиль обратилась к Эмори:

— Дорогой Эмори, я не хотела тебя обидеть, надеюсь, ты простишь мне мою необдуманную жестокость. Поверь, я безмерно рада познакомиться с тобой. И если бы это было возможно, мы увезли бы тебя домой прямо сейчас.

Флоренс подняла трость, чтобы снова позвонить в колокольчик, но в этот момент в дверях появился Уиллеркинз.

— Слава Богу. Я думала, ты не услышал звонка.

— Я услышал трость, миледи.

— Будь так любезен, принеси из экипажа преподобного отца сундучок. И пожалуйста, скажи Милдред, чтобы приготовила еды на пятерых — вы ведь останетесь ужинать, не так ли?

Стэнли не посмел отказаться, к великой досаде Люсиль, которая вцепилась в его руку, дав ему понять, что хочет немедленно уехать домой.

Уиллеркинз поклонился.

— Что-нибудь еще, миледи?

— Вообще-то да. Насколько я помню, старый негодник Дюпре оставил нам бочонок прекрасного французского бренди в последний раз, когда я позволила ему спрятаться от таможенных судов в моей бухте. Бутылочка бренди нам сейчас не помешала бы. И немного пирожных, пока не готова курица.

После ухода Уиллеркинза Флоренс, положив руки на трость, обвела всех собравшихся взглядом и сказала:

— Еще до войны я полюбила французское кружево и целых двадцать лет использовала его. Сомневаюсь, что на всем Корнуолле найдется дом, где кладовка не была бы набита контрабандными товарами. И я не поверю, если вы скажете, что исследовали пещеры под Берри-Хэдом и не нашли там никаких следов сделок между солдатами. Потому что я помню… Ладно, не важно, что я помню. Гораздо важнее, что помнит Рори. Сегодня он выглядит намного лучше, чем вчера, а завтра будет чувствовать себя еще лучше, если мы поможем ему вспомнить радостные события.

Аннели ни на шаг не отходила от Эмори. Взгляды их встретились. Лицо Эмори было совершенно бесстрастным. Однако Аннели поняла, о чем он думает, когда заглянула в его темные бездонные глаза. Завтра его здесь не будет. В этом нет никакого сомнения. Она не знала, почему эта мысль пришла ей в голову, но была уверена, что не ошибается. Он покинет Уиддиком-Хаус при первой же возможности. Независимо от того, вернется к нему память или нет.

Аннели опустила глаза, не сумев скрыть разочарования. Ей так не хотелось расставаться с Эмори. Но ему следовало уехать до того, как еще кто-нибудь узнает о том, что он здесь. Аннели не верила Люсиль Олторп. Такие женщины заполняют бальные залы и клубы в Лондоне, и любая из них, прикрывшись веером, откроет тайну первому встречному, лишь бы произвести впечатление. А Люсиль, как говорит бабушка, мечтает стать графиней Хатерли и охотно шепнет пару слов кому нужно, устранив таким образом препятствия со своего пути.

Глава 10

Буря разразилась через два часа. Хлынул ливень. От порывов ветра дрожали стекла, сгибались пополам деревья. Уиллеркинзу ведено было принести дополнительно свечи и лампы в гостиную и спальни, расставить ведра и разложить тряпки там, где вода, просачиваясь через потолок, текла по стенам.

Стэнли говорил без умолку, уверенный в том, что поможет Эмори восстановить память. Аннели слушала его с увлечением. Это была история о попусту растраченной молодости третьего сына, взбалмошного и непокорного, не желавшего изучать философию и заучивать наизусть латинские тексты.

Флоренс как-то рассказывала, что Эмори не ладил с отцом, что отец его бил, особенно когда тот заступался за Беднягу Артура, которого отец буквально истязал даже тогда, когда тот уже был болен. Стэнли был уверен, что только из-за Артура Эмори не сбежал задолго до своего шестнадцатилетия.

В тот год граф умер от кровоизлияния в мозг, и главой семьи стал Уильям. Теперь за Артура можно было не беспокоиться, и через неделю после похорон отца Рори уже был на индийском корабле. Следующие шесть лет он провел в плаваниях по малоизвестным странам и вернулся в Уинзи-Холл с сундуками, набитыми экзотическими шелками и специями, о которых никто никогда не слышал. Он побывал в американских колониях, в Мексике и Перу. Плавал на Восток, прошел вдоль Великой китайской стены. Привез тигровые шкуры, китайский фарфор и чудесный резной меч, купленный у одного из известных самураев.

Артуру он привез большую золотую клетку с маленькими желтыми птичками. От их сладкого пения у Артура слезы выступали на глазах.

Несмотря на то что Уильям был рад Эмори, тот не смог прожить в тихом захолустье и месяца и присоединился к войскам, воюющим против Франции. Эмори служил лейтенантом на флоте Нельсона, но после победы под Трафальгаром занялся торговыми сделками, давшими ему возможность приобрести «Интрепид». Как раз в то время Стэнли и стал священником. Тринадцать месяцев назад скоропостижно скончался Уильям Олторп, и Артур, как следующий по старшинству сын, должен был унаследовать титулы и поместья.

Аннели внимательно наблюдала за реакцией Эмори. Он слушал брата с безучастным видом, словно все это совершенно его не касалось, словно речь шла о чьей-то чужой запутанной жизни.

Аннели устала за ним наблюдать, и мысли ее приняли совсем другой оборот. Она теперь только и думала о том, что произошло между ней и Эмори на вершине скалы. Ей легче было бы броситься под колеса экипажа, чем посмотреть ему в глаза после того, что случилось. Ведь это она сама спровоцировала его, требуя показать, на что он способен. Вот он и показал. И теперь она таяла от каждого его взгляда, от каждой улыбки.

Когда Уиллеркинз принес сундучок, привезенный Стэнли, Эмори взял его и пошел переодеваться. В сундучке лежала его одежда. Она хранилась на чердаке. Но он уже не был тем тощим подростком, который оставил дом и отправился на поиски приключений. Не был он и тем офицером-патриотом, который ушел на войну. Он раздался в плечах, и когда натягивал на себя синюю бархатную куртку, она буквально трещала по швам; Высокий белый воротничок сдавил горло, а пуговицы на кремовом шелковом камзоле грозили порвать вышитые петли. Бриджи сидели немного лучше, чем те, что были на нем, но облегали слишком плотно, почти как кальсоны, в которых Аннели нашла его на берегу и о которых хотела забыть.

Сейчас он выглядел точь-в-точь как пират с длинными черными волосами и мускулистым телом. Аннели представила его себе стоящим на палубе корабля, у штурвала, со злорадной ухмылкой на губах, под развевающимся на ветру флагом с изображением черепа и костей.

И все же Аннели отказывалась верить в то, что Эмори предатель, что он подлый, вероломный, коварный. Будь он хладнокровным убийцей, это проявилось бы как-то в его взгляде, в манерах. И уж конечно, он не остался бы равнодушным, когда Люсиль задавала ему провокационные вопросы о его жизни на корабле, а потом обвинила в предательстве.

В шесть часов, когда буря была в самом разгаре, Уиллеркинз доложил, что экипаж священника поставили в конюшню, чтобы его не унесло в море, и он позволил себе приказать, чтобы приготовили еще одну спальню. Люсиль ужасала мысль о том, что придется заночевать в Уиддиком-Хаусе, но, когда завыл ветер и дождь забарабанил по стеклу, ее опасения сменились хныканьем.

Ужин подали рано, в восемь часов: вареную курицу, пирог с бараниной и тушеные почки. Аннели не притрагивалась к еде, просто водила вилкой по тарелке, переводя взгляд с окна, за которым сверкала молния, на Эмори, Время от времени посматривала на Стэнли, который счел своим долгом заметить, что Эмори с детства не любил почки, маринованных угрей и терпеть не мог капусту, от которой пучит живот. Люсиль чем дальше, тем больше действовала Аннели на нервы, она то и дело заливалась визгливым хохотом, перебивала Стэнли, чтобы рассказать какую-нибудь пошлую историю.