– Что за очаровательный мужчина! – ядовито сказала Катрин и подумала: «Каков отец, таков и сын».

Маркус едва заметно улыбнулся и продолжал:

– Он был не первый вельможа, который считал себя выше закона, но теперь наступили другие времена. Катрин, не смотрите так на меня. Лично я не похищал молоденьких невинных девушек. Я рассказываю вам историю своей семьи. Уверяю вас, я совершенно не похож на отца.

– Думаю, вам следует начать сравнивать себя с кем-нибудь другим, – сухо сказала она.

– С кем, например? С Мелроузом Ганном?

Она нахмурилась:

– Маркус, давайте не будем отвлекаться на посторонние темы. Расскажите, что случилось после того, как ваш отец похитил мачеху. Взгляд его стал холодным.

– Они сочетались браком в часовне в Ротеме. Со временем она подарила ему двух сыновей и дочь. – Он помолчал, потом добавил: – Новая женитьба не исправила характера отца. Он изменял и моей мачехе и погиб на дуэли из-за чужой жены.

– Ваше детство, должно быть, было несладким, – посочувствовала Катрин.

– Вовсе нет. Я рос предоставленный сам себе. Отца почти никогда не было дома, и, когда он умер, я этого почти не заметил.

Катрин преисполнилась жалости. Когда умерла ее мать, казалось, рухнул весь мир.

– Почему же вашу мачеху не принимают в свете?

Маркус стоял, повернувшись к ней в профиль, и как будто был поглощен открывающейся панорамой. Внизу под ними лежала долина, по которой, извиваясь, текла река. Пламенели кроны деревьев. Он посмотрел на нее и сказал:

– Люди не желали верить, что Ротем женился на ней, дочери портного. Они предпочитали думать, что она так и осталась его любовницей. Поэтому, когда он приглашал к себе друзей, их жены оставались дома, чтобы не встречаться с моей мачехой.

– Но это жестоко! – возмутилась Катрин.

– Вы тоже так считаете? Я был тогда слишком мал, чтобы понимать, что происходит.

– Но ваш отец женился все-таки на ней?

– О, да. У Элен был прекрасный свидетель в лице священника, и запись о браке была занесена в церковную книгу.

– Как же тогда кто-то мог сомневаться в том, что они женаты? – Для Катрин в этой истории оставалось слишком много неясностей.

– Существует браслет, свадебный браслет Ротемов, фамильная реликвия, который по обычаю переходит к невесте очередного графа. Традиция пошла от первого графа Ротемского. Моя мать, на пример, получила его к свадьбе, как было принято, но отец не подарил браслет новой своей невесте, и никто не знает, куда он девался.

Последовало продолжительное молчание, во время которого Катрин размышляла над словами Маркуса.

– Ну что? – спросил он, улыбнувшись одни ми глазами. – Больше нет вопросов?

Она с упреком посмотрела на него.

– Мне нужно знать подобные вещи, раз я изображаю вашу жену. А теперь расскажите о ваших братьях и сестре. Я ничего о них не знаю.

– В этом нет необходимости. Скоро вы сами с ними увидитесь. Не забывайте только, что последние шесть лет я редко бывал дома. Мы с ними почти чужие. Так что не беспокойтесь, Кэт, у вас не будет трудностей с моими родственниками. И все у вас получится.

Он начал звать ее Кэт, и это ей не нравилось. Только Эми звала ее так. Это предполагало определенную близость и потому раздражало ее, но Катрин не осмеливалась возражать, потому что он все равно не послушал бы ее.

– Не у меня, Маркус, а у Каталины. Надеюсь, я смогу оправдать ожидания.

– Между вами и Каталиной не такая большая разница.

Ей бы хотелось, чтобы было иначе.

– Вы так разожгли мое любопытство, что мне хочется познакомиться с ней, – усмехнулась она.

Катрин не сопротивлялась, когда его рука опустилась ей на плечи. Она была уверена, что он ничего не подозревает, но все равно ощущала тревогу. Малейшая оплошность, любой неверный шаг могли разоблачить ее.

– У вас обманчивая внешность, – сказал он. – Вы кажетесь благопристойной дамой. Никто бы не предположил, что вы и есть Э.-В. Юмен, самый уважаемый обозреватель «Джорнэл», или что вы расхаживаете по городу с пистолетом, спрятанным в муфте. У Каталины тоже обманчивый вид. Никто бы не заподозрил, что она была партизанкой и могла сражаться наравне с мужчинами.

Катрин осторожно освободилась. Она не знала, что тревожит ее больше: восхищение, сквозившее в его взгляде, или то, что он постоянно находит что-то общее между ней и Каталиной, не подозревая, как близок к правде.

Она заставила себя беззаботно рассмеяться.

– Хорошо, что вы напомнили о ее талантах. Чтобы хоть немного приблизиться к Каталине, лучше будет сесть на Дейзи и еще потренироваться.

С этими словами Катрин направилась к привязи. Маркус последовал за ней.

– Я вот все думаю, Маркус, не напрасно ли мы все это затеяли? Мне никогда не научиться скакать на лошади так, как скакала бы ваша испанская воительница. Нельзя ли найти какую-нибудь отговорку, чтобы мне не ездить верхом?

– И какую же отговорку мы найдем?

– Уверена, если мы вместе подумаем, то найдем что-нибудь приемлемое. Что до языка, то над этим я тоже думала. Я по мере возможности не буду говорить по-испански. Можно всем сказать, что меня воспитывал гувернер-англичанин, поэтому я так бегло и чисто говорю по-английски.

– Каталина неважно владела английским, – возразил Маркус.

– Но ведь об этом никто не будет знать, верно? Маркус, если вы считаете, что невозможно обойтись без этого, может, лучше вам отказаться от своей затеи?

Он едва сдержал улыбку, когда она с надеждой взглянула на него. Отказаться от своей затеи? Ни за что. Он уже думал не только о том, чтобы воздать по справедливости Эль Гранде и Каталине, но и о том, что Катрин будет несколько месяцев жить в его доме. Это была привлекательная мысль.

Взяв ее за талию, он подсадил Катрин в седло.

– Уверен, все у вас получится, – сказал Маркус. – Не знаю, почему вы так беспокоитесь. Вы же прирожденная актриса.

Она отвела глаза.

– Может быть, вы правы, – только и нашлась она сказать.

Вечером того же дня Катрин закончила свои записи. Хотя предназначены они были для майора Карузерса, сейчас их можно было не прятать. Всякий, кому они попались бы на глаза, принял бы их за странички невинного дамского дневника. Завтра днем она как бы нечаянно забудет их в оранжерее. Остальное за нее сделают другие – ей нужно лишь упомянуть в записках пароль. Если возникнут какие-нибудь осложнения, поможет Кроу, один из садовников, прибывший сюда до их с Маркусом появления.

Пока все шло без сучка без задоринки, но настоящее испытание ждет ее, когда она перекрасит волосы. Надо что-то придумать, чтобы Маркус сразу же не узнал ее. Она глядела перед собой невидящим взглядом – прикидывая, обдумывая, решая.

Потрясенная, стояла Катрин перед зеркалом, откуда на нее смотрела Каталина. Волосы темные, хотя и не цвета воронова крыла, как в Испании. Все ее усилия перехитрить Маркуса пойдут насмарку. Он лишь взглянет на нее – и все поймет.

А Маркус уже стучался в дверь, горя желанием войти и посмотреть на результат. У нее не хватало смелости отпереть дверь и предстать перед ним в таком виде.

– Катрин?

Делать нечего, надо открывать. Придется пройти и через это.

Она схватила тазик, в котором разводила краску, и принялась брызгать на покрывала, кресла, даже плеснула себе на платье. Это было частью ее плана, который теперь казался безнадежным.

– Катрин, впустите меня.

Она окунула напоследок руки в краску и вытерла их о полотенце. Маркус окликнул ее в третий раз, и она, проведя рукой по еще влажным волосам, пошла открывать.

Он увидел ее, и улыбка застыла у него на губах. Глаза их на миг встретились, и сердце у обоих замерло. Чувство опасности тут же заставило Катрин опомниться.

– Убить вас мало! – закричала она и бросилась к зеркалу. – Только посмотрите на меня! Я стала похожа на ведьму из «Макбета». Разве это я, скажите? Была такая хорошенькая, а теперь! По смотрите, во что я превратилась по вашей милости! О боже, что я наделала?!

Маркус облегченно вздохнул. Он был просто ошеломлен, увидев знакомый образ, но теперь приходил в себя. Катрин была права, черные волосы не красили ее.

– Похожа на ведьму? Ну, это, пожалуй, слишком. – Тут он обратил внимание на то, в каком состоянии ее комната, и не удержался от смеха. – Кэт, что вы тут натворили!

– Вам легко смеяться! – накинулась она на него. – Я никогда еще не красила волосы, а эта ужасная краска летит во все стороны. Надо было мне краситься во время купания, а не над тазиком. О Маркус, ничего у меня не получится. Я не похожа на испанку. Все, чего я добилась, так только то го, что превратилась в дурнушку. Английскую дурнушку.

– Не все так плохо.

Показывая на свое отражение в зеркале, Катрин спросила с оттенком недоверия:

– Неужели ваша жена так выглядела? Маркус задумчиво изучал ее. Катрин с трепетом выдохнула:

– Ну что?

Он покачал головой.

– Когда теперь я думаю о Каталине, то ее лицо видится мне очень смутно. Все, что я вижу, это вас.

– Сомнительный комплимент!

– Но я точно помню, что у нее была родинка вот тут, – и он коснулся уголка ее губ.

– Родинка? – Никакой родинки у нее тогда не было. Уж не проверяет ли он ее?

– А может, и не было. Не помню точно.

– Вижу, – обернувшись к нему, язвительно сказала она, – вы не слишком интересовались своей женой, если не помните точно, как она выглядела. – Катрин разозлилась, сама не зная почему. – Бывало когда-нибудь, чтобы женщина по-настоящему вас волновала, Маркус?

Он плутовато улыбнулся:

– Конечно, и эта женщина – вы, Кэт.

Маркус привлек ее к себе, но она уперлась рука ми в его грудь.

– Дьявол! – Он выпустил ее и отступил на зад. – Ваше платье совершенно мокрое. – Маркус взглянул на свои перепачканные руки.

– Ой, на рубашке у вас пятна, – вздохнула Катрин, – и на сюртуке. Нет, не трогайте. Эта краска так пачкается.

Она взяла полотенце и принялась оттирать пятна, которые сама же и оставила.

– Ради бога, Кэт! Вы делаете только еще хуже! – И он поспешно шагнул к двери.

На голове у нее было что-то невообразимое.

– Вам надо что-то сделать со своими волосами, – сказал он. – Напомадьте их, что ли. Сделайте хоть что-нибудь. Не забывайте, завтра с утра мы отправляемся.

Когда дверь за ним закрылась, Катрин вздохнула и в изнеможении опустилась на кровать.

11

На другое утро Маркус и Катрин отправились в Лондон. Они выехали как мистер и миссис Литтон, а в дом Маркуса на Ка-вендиш-сквер прибыли графом и графиней Ротем. Катрин предстояло впервые появиться в обществе, в котором вращался Маркус, и пройти испытание в качестве леди Ротем прежде, чем он представит ее своим родственникам в Уорвикшире.

Первое их совместное появление в свете пришлось на обед в узком кругу в доме его крестной матери на Сент-Джеймс-сквер. В представлении леди Тарингтон узкий круг – это человек тридцать гостей.

– Не волнуйтесь, Кэт, – успокаивал Маркус, – вы можете достойно держаться в любом обществе.

Он помог ей сесть в карету, потом сел сам.

– Не могу не волноваться, – ответила Катрин. – У меня в Лондоне есть друзья. Что, если кто-нибудь из них узнает меня?

– Кто, к примеру?

Она подумала о сестре, но сказала:

– Моя приятельница Эмили, ее муж или Мелроуз Ганн.

– Они не бывают на таких обедах, – возразил Маркус. – Если им случится встретить вас в театре или в каком другом общественном месте, они увидят вас только издали. И увидят в вас ту, кого ожидают увидеть, – мою жену. – Неверно истолковав ее молчание, он продолжал: – Решающий шаг сделан. Лучший способ дать всем знать, что моя жена вернулась из Испании, это нам вместе по казаться в обществе. Это должно заставить призадуматься Эль Гранде и Каталину. После этого мы уедем в Ротем.

Маркус верил, может, только на словах, что, находясь в Ротеме, где любой новый человек или необычное даже небольшое происшествие не останутся незамеченными, им легче будет следить за ситуацией. Он не намерен был отдавать инициативу Каталине и Эль Гранде, а хотел лишь одного – чтобы они обнаружили себя.

– Я это понимаю, – сказала она, – но мне от этого не легче. А если кто-нибудь догадается, что я не та, за кого себя выдаю? Глаза-то у меня голубые. Вы об этом подумали?

– Не стоит чересчур волноваться по этому по воду. У Каталины были почти такие же глаза – темно-голубые. Сходство между вами просто поразительное, даже я иногда принимаю вас за мою жену, а уж я-то знаю, что это не так.

– Правда?

– Правда, – усмехнулся Маркус. – Но только до тех пор, пока вы не раскроете рот. Ваш испанский оставляет желать лучшего, что, уверен, вы знаете сами.

Она сделала вид, что возмущена его невежливостью.

– Я говорю по-испански не хуже вас! А если откровенно, то даже лучше.

– Да, но это ничего не значит, не так ли?