– Как вы получили эти чеки? – просто спросил Роберт.

Он так смотрел на нее, что ей хотелось раскрыть перед ним душу, поделиться самым сокровенным. Попытка сопротивляться власти этих глаз, ответить дерзостью и тем поставить на место не слишком ей удалась.

– Я устраиваю вечера, – сказала она. – Джентльмены платят за честь быть моими гостями.

– Вечера, где джентльмены встречаются с женщинами, не являющимися их женами? – уточнил Роберт.

– Вечера, на которых они встречаются с моими подругами. Я не отвечаю за то, что они делают, когда покидают мой дом.

– Вы так считаете?

Укор, прозвучавший в его голосе, заставил ее покраснеть.

– Вы говорите, как моя тетя Беа. Она тоже была брюзгой, всем отравляла жизнь.

– И это вы называете жизнью? – скептически сказал он и повел рукой, подразумевая не только дом.

В горле у нее перехватило, вдруг захотелось плакать. Такого давно с ней не случалось, и она разозлилась. Захотелось сказать ему то же, что она говорила Кэт, – о своих роскошных нарядах и драгоценностях, о чувстве надежности, которое дают деньги, но слова не шли с языка.

– Я не таков, как ваша тетя Беа, – возразил Роберт. – И она не знала, что такое жизнь, тут вы правы. Она была занудой. Ей не следовало браться за воспитание двух юных девушек. Но это в прошлом. Вы взрослая женщина и можете выбирать, как вам жить.

– Так же, как Кэт, полагаю.

– Да, как Катрин. Почему бы нет?

– Вот те на! Вижу, у вас с Катрин нет секретов друг от друга. Наверно, вы думаете, что все знаете обо мне. Я не нуждаюсь в вашей жалости, Роберт Кордес. И ничего не хочу от вас. А теперь прошу меня извинить, я очень занята.

– Не уходите, Эми. Пожалуйста, давайте по говорим.

Ей надо было бы немедленно убежать, но что-то, она сама не знала что, удержало ее.

– О чем поговорить?

Он неопределенно пожал плечами.

– Ни о чем. Обо всем. Я плохо знаю Лондон и думал, вы покажете мне его. Может быть, на той неделе? Скоро мне предстоит уединение для духовных упражнений, которые назначил духовный наставник.

«Духовные упражнения? Духовный наставник?» Эти слова ужаснули ее. Она покачала головой.

– К какому же совершенству вы стремитесь?

Роберт вновь посмотрел на нее взглядом, рождавшим в ней ощущение, что он видит ее насквозь, и ужасное, ужасное чувство вины. Но тут же он улыбнулся, и у нее сердце перевернулось от этой улыбки.

– Вы полагаете, что у Господа есть чувство юмора?

Она озадаченно посмотрела на него. Роберт казался ей взволнованным. Когда он заговорил, голос его звучал необыкновенно искренне:

– Я думал, что радость более недоступна мне. Но, войдя в эту комнату, увидел вас и понял, что ошибся. Понимаете, я молился, чтобы Господь дал мне знак, что он действительно существует. И он внял моей мольбе. Я потерял веру, и Господь вернул ее мне, но я не ожидал, что это произойдет именно так. Вижу, вы испуганы. Я слишком тороплюсь? Простите меня, но я не умею ухаживать за женщиной. Вам придется научить меня этому, Эми.

Эми не сразу нашлась что ответить.

– Я не испугана, растеряна. Я знаю, кто я такая. Кроме того, я старше вас. Между нами ничего не может быть, нас разделяет пропасть. Не заглядывайтесь на меня, Роберт Кордес. Заглядывайтесь на кого-нибудь еще, помоложе, вроде Кэт.

Она резко повернулась и, едва сдерживая рыдания, бросилась из комнаты.

Спустя несколько минут Эль Гранде покинул Дом, причем не через парадную, а через заднюю дверь, чем изрядно удивил швейцара. Прежде чем выйти, он бросил быстрый взгляд по сторонам, а идя по улице, несколько раз оглядывался, чтобы убедиться, что никто за ним не следует.

Он заставил себя не думать об Эми и сосредоточился на Катрин и ее задании.

Самонадеянность подвела его. Он никак не ожидал столкнуться с Ротемом. Карузерс сообщил ему, что граф и Катрин находятся на пути в Уорвик-шир. Должно быть, что-то задержало их отъезд. В следующий раз он сперва удостоверится, что их нет в городе, прежде чем возвращаться в Лондон.

Никакой слежки за собой он не обнаружил и на Черинг-кросс кликнул кеб. Роберт откинулся на сиденье и закрыл глаза, снова возвращаясь мыслями к Эми.

13

Маркус вернулся домой разозленный. Он не только потерял из виду Эль Гранде, но и не нашел у модистки Катрин. Ради ее безопасности он должен был в каждый момент знать, где она находится, а Катрин грубо пренебрегла этим.

Войдя в холл, Маркус услышал доносящийся сверху, из гостиной, громкий смех, смех Катрин. В первое мгновение он почувствовал облегчение, потом вернулась злость.

Перепрыгивая через две ступеньки, он взбежал по лестнице наверх и услышал мужской голос. Она нарушила еще одно правило – никого не принимать, когда его нет.

Он вошел в гостиную и увидел Тристама и их кузена Дэвида. Они сидели с бокалами в руках и, как ему показалось, когда он бросил взгляд на графин на столике у стены, приканчивали его лучший щерри. Тристам сидел молча и затуманенным взором смотрел на Катрин, которая вовсю кокетничала с Дэвидом.

– Ирландия – такая красивая страна, – проговорила она с едва уловимым испанским акцентом, – просто не верится, что Маркус там никогда не бывал. Конечно, я постараюсь уговорить его принять ваше любезное приглашение. Не хотите еще печенья?

Дэвид отказался, но Тристам кивнул, и она поднялась и направилась к столику. Маркус изумленно смотрел на нее. Катрин шла, вихляя бедрами, как уличная женщина. Он взглянул на кузена и брата. Они глаз не сводили с ее аппетитного зада.

– Маркус! – воскликнула Катрин, увидев его, и мужчины повернули головы в его сторону.

Он приветливо поздоровался с молодыми людьми, но взгляд, который он бросил на Катрин, был красноречив. Она сделала вид, что не замечает его недовольства, взмахнула ресницами и снова предложила Тристаму печенье. Маркус по глазам кузена видел, что его все это забавляет; похоже, Дэвид кое-, что знал об отношениях супругов.

– Дэвид пригласил нас приехать к нему в Ирландию. Как это мило, правда? – сказала Катрин.

– Боюсь, в настоящее время это невозможно, – сдержанно ответил Маркус. – Слишком много будет дел в Ротеме.

– Тогда, – повернулась Катрин к Дэвиду, – вы должны навестить нас там.

– Я готов, – сказал Дэвид, улыбаясь ей. – Надеюсь, что Маркус сдержит свое обещание. Если, конечно, это была не шутка, Маркус, и вы действительно можете предложить мне кое-что получше, чем Пени.

– О, Маркус никогда не отказывается от своих обещаний, – подал голос Тристам.

Маркус в это время наливал себе шерри, и его настроение не улучшилось, когда он обнаружил, что шерри в графине осталось только на донышке. Он взглянул на Тристама.

– Разве мы не решили, что тебе следует за сесть за книги, чтобы ты смог вернуться в университет в середине семестра?

– Но я уже сел. Я занимаюсь.

– Тогда что ты делаешь здесь?

– Зашел засвидетельствовать почтение твоей супруге.

– Маркус, как ты можешь быть таким строгим? – пропела Катрин, даря Тристаму ослепительную улыбку. – Кто способен корпеть над скучной латынью и греческим в такой чудесный день!

– Это семейное дело, Кэт, – огрызнулся Маркус. – Советую тебе не вмешиваться.

Добродушное выражение исчезло с лица Дэвида. Тристам посмотрел на Маркуса с упреком, Катрин – с гневом.

Жалея о своей несдержанности, Маркус сказал:

– Почему бы нам всем не отправиться в Ротем – завтра или послезавтра? А Тристам прав, Дэвид. Я всегда держу слово. Буду рад показать тебе наши конюшни.

Попытка Маркуса сгладить неловкость от своей резкости не удалась. Беседа не клеилась, и вскоре Дэвид и Тристам поднялись, собираясь уходить. Маркус повторил приглашение, и было решено, что все отправятся в Ротем на следующее утро.

Они ушли, и в комнате повисло напряженное молчание. Наконец Маркус нарушил его:

– Как ты не подумала, что я буду чувствовать, вернувшись к модистке и не найдя там тебя?

– Ха! Тебе следовало подумать об этом самому, прежде чем уходить с той женщиной. Я не вещь, которую можно оставить и забрать когда заблагорассудится.

– Я оставил тебя там, где ты была в безопасности. При тебе были кучер и лакей, которые могли защитить тебя в случае надобности.

– Защитить от кого?

– От Эль Гранде. Я сегодня увидел его из кеба. Погнался за ним, попытался поймать, но упустил.

В первое мгновение Катрин похолодела, но тут же вздохнула с облегчением.

– Ты видел Эль Гранде? Когда? Где?

Маркус рассказал о том, что произошло, и закончил строго:

– Так что теперь ты понимаешь, в какой была опасности. И еще я хотел бы знать, почему ты принимаешь гостей вопреки моему категорическому запрещению.

– Дэвида и Тристама вряд ли можно считать гостями. Они члены семьи. Как я могла не принять их?

Ее довод еще больше разозлил его.

– Так ли было необходимо вертеться перед ними, как штучка с Хеймаркет?

Она с вызовом взглянула на него.

– Будь любезен, объясни, что ты имеешь в виду.

– Зачем ты вихляешь бедрами и соблазнитель но улыбаешься бедному Тристаму? Всякий видит, что он без ума от тебя. Это доставляет тебе удовольствие? Мне – нет. Ты делаешь из себя посмешище. Не ожидал, что моя жена будет вести себя так развязно.

– Я вела себя так, как ты учил меня! Ты говорил, чтобы я вошла в роль несравненной Каталины. Я разве плохо сыграла?

Маркус стиснул кулаки.

– Это же была игра. Я просто поддразнивал тебя.

– Может быть, мне тогда было не смешно. – Она опустила глаза, с видом великой скромницы разглаживая платье на коленях. – А я считала, что это Дэвид неравнодушен ко мне. Так ты говоришь, Тристам тоже?

Это была последняя капля, переполнившая чашу его терпения. Он бросился к ней, намереваясь вытрясти из нее душу. Но к своему – и ее – удивлению стиснул Катрин в объятиях и прильнул к ее губам жадным поцелуем.

Она не вырывалась, не пыталась его оттолкнуть. Желая показать полное свое презрение к нему, Катрин предпочла равнодушие, пассивное сопротивление. И она сопротивлялась бы до бесконечности, если бы помимо воли ее не захлестнула волна наслаждения.

Скоро Маркус почувствовал, что она не сопротивляется, и железное кольцо его рук ослабло; губы его стали мягкими, ищущими, настойчивыми, они касались ее ресниц, шеи, подбородка, потом вернулись к ее губам, которые ответили их настойчивой просьбе: влажные, нежные, податливые. И в этом поцелуе без следа исчезли остатки его гнева.

Он откинул голову и неожиданно спросил низким охрипшим голосом:

– Кэт, скажи, что ты чувствуешь?

Что? Смущение. Потрясение. Страх. Эти руки, эти умелые руки, легко касаясь, мучительно медленно скользили от талии к груди. Стало трудно дышать. Ощущения настолько обострились, что платье, казалось, царапает кожу. Она беспомощно шевельнулась в его объятиях.

– Я чувствую… как кружится голова.

Она застонала, вцепилась в его плечи – комната кружилась перед глазами.

– Что?..

Маркус подхватил ее на руки и перенес на диван у камина, сел рядом и привлек к себе. Она сделала слабую попытку встать, но он остановил ее.

– Вот что ты делаешь со мной, – сказал он и, глядя ей в глаза, медленно расстегнул рубашку и положил ее ладонь себе на грудь.

Она ощутила, как колотится его сердце, и ее сердце часто забилось в ответ. Его мышцы напряглись под ее ладонью, и Катрин вся затрепетала.

– Я не должна этого делать, – едва слышно сказала она. – Ты не должен позволять мне этого. – Катрин прерывисто вздохнула, когда его ладонь легла ей на грудь.

– Почему? Что плохого мы делаем? Я просто хочу целовать тебя, обнимать, прикасаться к тебе. Разве тебе не нравится, что я делаю?

Катрин бессильно откинула голову ему на руку.

– Нет. То есть да. Не знаю. Я не в состоянии что-нибудь соображать, когда ты прикасаешься ко мне.

Он ничего не ответил и стал расстегивать пуговички. Катрин сделала движение, чтобы остановить его, но, когда Маркус поцеловал ее, она уступила, и ее покорность возбуждающе подействовала на него.

Не сдерживаясь больше, он уложил ее среди подушек и сам вытянулся рядом. Его руки ласкали ее, настойчиво, умело, упиваясь сокровенной нежностью крутых бедер, гибкой талии. Он принялся гладить большим пальцем ее соски, один и другой, и, когда она вздрогнула, успокоил ее поцелуем, не прерывая своего занятия.

Рука его скользнула под платье. Катрин тут же напряглась, и он поспешил ее успокоить:

– Тише, тише.

Немного выждав, чтобы она привыкла к его прикосновениям и расслабилась, Маркус раздвинул ей колени. Она не сделала попытки остановить его, и он почувствовал, что самообладание начинает изменять ему. Его пальцы двинулись выше, к заветной цели, нашли, задержались на мгновение, поглаживая, лаская, и проникли внутрь. Издав тихий стон, она вся задрожала, готовая принять его. Напрягшись до боли, его плоть стремилась к ней.