– Что все это значит? – вполголоса изумленно спросила Катрин Дэвида.

Тот, не поднимая глаз от тарелки, ответил:

– Маркус приказал убрать все спиртное, а Пенн обнаружил это только сейчас.

Вскоре три дамы в весьма подавленном настроении отправились в гостиную, джентльмены же остались в столовой. Катрин гадала, разрешит ли Маркус принести традиционные портвейн и бренди, и решила, что не разрешит. У него был столь непреклонный вид, когда Пенн сверлил его взглядом. Маркус твердо вознамерился отучить Пенна от пьянства, даже если ему ради этого пришлось бы разбить все бутылки в доме. Но таким способом добиться ничего нельзя. Пьяница всегда найдет где выпить.

Вдовствующая графиня беспомощно посмотрела на Катрин, улыбнулась и сказала:

– Мы так рады вам, Катрин. Жаль, что так получилось. Пенн не всегда так ведет себя. Просто он сердится, оттого что Маркус предложил Дэвиду более высокую цену за лошадь, которую он сам хотел купить.

– Я не виню Пенна за несдержанность, – сказала Саманта. Это были первые слова, которые Катрин услышала от нее за весь вечер. – Маркус должен был бы понять, что из этого выйдет. Пени знает, как вести хозяйство в Ротеме, Маркус же здесь просто гость.

– Саманта!

– Это так, мама, – порозовев, с вызовом ответила девушка и обратила взгляд к Катрин, ища поддержки.

– Нет, Маркус был не прав, – искренне сказала Катрин. Помолчала, подыскивая верные слова, и добавила: – Я все понимаю, поверьте. – Она действительно все понимала – и намного больше, чем дамы могли себе представить.

Теперь, когда появилась возможность получше присмотреться к сестре Маркуса, она увидела, что первое ее впечатление было не совсем верным. Саманта поначалу показалась ей тихой, как мышка, но было очевидно, что девушка была всей душой предана брату. И даже больше. Саманта любила Пенна, и, если Маркус не поостережется, его кроткая сестра превратится в львицу.

– Вы играете в вист? – спросила Элен.

– Нет, мадам.

Карты, как говаривала тетя Беа, тоже были изобретением дьявола. Конечно, если верить тете Беа, то чуть ли не все на свете – изобретение дьявола. Катрин поразила неприятная мысль: возможно ли, что она до сих пор невольно соотносит свои поступки и мысли с тем, что внушала ей тетя?

– Но я могу научиться, – добавила она.

– Прекрасно! – лучезарно улыбнулась Элен.

Саманта, листавшая газету на крышке рояля, чертыхнулась.

– В чем дело, дорогая? – спросила вдова.

– Опять в «Джорнэл» нет колонки Э.-В. Юмен. Должно быть, она все еще в отпуске.

Катрин от неожиданности выронила карту, которую ей только что сдала Элен.

– Э.-В. Юмен? – сказала она. – Я была уверена, что это джентльмен!

– Я тоже так думала, – откликнулась Саманта, – но мама убедила меня в обратном.

Катрин не смогла сдержать изумления. Насколько она знала, никто еще не высказывал предположения, что под именем Э.-В. Юмен скрывается женщина.

– Что навело вас на такую мысль? – спросила она вдовствующую графиню.

– Просто у меня такое чувство. – Увидев, что Катрин не очень интересуют карты, она положила колоду на стол. – А вы читали эти статьи?

Катрин кивнула.

– Вы заметили, что их автор смотрит на все глазами женщины? Иногда мне кажется, что она смотрит на мир моими глазами.

– Правда? – удивленно спросила Катрин. – Но она, то есть он, был в Ньюгейте и в таких местах Лондона, которые благородная дама не осмелится посетить. – «Не говоря уже о борделях, которые растут, как грибы, в „Ковент-Гардене“ и вокруг него», – подумала она.

– Это не изнеженная светская дама, – продолжала развивать свою мысль Элен. – Это мне в ней и нравится. А еще ее смелость и дерзость. Ее не останавливают никакие препятствия. Когда ей нужны сведения, она идет и добывает их. Не удивлюсь, если она переодевается мужчиной.

Катрин в самом деле иногда подумывала об этом, но была слишком миниатюрна, чтобы сойти за взрослого мужчину.

– И это вас не шокирует? – Катрин посмотрела сначала на мать, потом на дочь.

Вдовствующая графиня отвела глаза.

– Я завидую ей, – сказала она. – Подозреваю, что эта журналистка самостоятельная женщина, должна быть самостоятельной, иначе, будь в ее жизни мужчины, они никогда не дали бы ей такой свободы. Она может уходить и приходить, когда захочет. – Видно было, что Элен увлекала идея женской свободы. Она задумалась, а потом заговорила снова: – Подобная женщина должна уметь заботиться о себе. Она не позволит себе быть в чем-то зависимой от мужчин.

– Думаю, вы неверно представляете себе Э.-В. Юмен, если это действительно женщина, – сказала Катрин, не уверенная, что польщена тем портретом, который нарисовала вдова.

– Вы с нами не согласны? – подала голос Саманта. – Вы сами когда-то рисковали жизнью там, в Испании. Мне кажется, между вами и Э.-В. Юмен должно быть много общего.

Глаза Саманты горели восхищением. Катрин было открыла рот, но передумала. «Дьявол и преисподняя», – как сказал бы Макнолли, она нашла две родственных души, и где – в Ротеме!

– Да, согласна, – ответила она, – хотя не хотела бы, чтобы Маркус услышал меня.

Женщины рассмеялись, и тут у двери прозвучал голос, голос Маркуса:

– О чем мне нежелательно слышать, mi esposa?

Вошли мужчины, но Пенна с ними не было. Дэвид придвинул кресло ближе к Катрин.

– Теперь в этом доме царит трезвость, – прошептал он и подмигнул ей.

Катрин сделала вид, что не понимает его.

– Элен полагает, что Э.-В. Юмен – женщина, – сказала она.

– Э.-В. Юмен? – переспросил Маркус. – А, тот, что пишет в «Джорнэл». Я встречался с ним раза два.

– Встречался? – изумилась вдовствующая графиня. – И он… не женщина?

– О, он женоподобен, уверяю вас. Пожалуй, он напоминает мне старую деву.

Элен и ее дочь не могли скрыть разочарования. В отличие от них Катрин удалось не показать своей ярости.

– Расскажи нам о нем, – попросила она. – Мы горим желанием узнать о нем побольше.

Маркус не заставил себя упрашивать.

– Он очень строгих правил, страшный моралист. Не пьет, не играет в карты, не бегает по… короче, он ужасно правильный.

– Не вижу в этом ничего дурного, – заявила Катрин, понимая, что ее мнение и мнение мужчин в этом вопросе расходятся.

Вскоре в столовой накрыли чай, и разговор перешел на общие темы. Мужчины решили отправиться рано утром на охоту и взять с собой Триста-ма при условии, что он наверстает потом пропущенное. То один, то другой извинялся перед компанией и уходил в свою спальню.

Когда Катрин тоже собралась уходить, Маркус проводил ее до двери и сказал:

– Подожди меня, не ложись.

Она с недоумением посмотрела на него, кивнула и вышла из столовой.

Он нашел Пенна в конторе поместья, которая располагалась вне замка, в том же строении, что псарня и конюшня. Пени стоял у стола и листал гроссбух. Рядом стояла бутылка бренди, в руке Пенн держал грязный стакан, уже пустой. Завидев Маркуса, он схватил бутылку и наполнил стакан до краев.

– За возвращение блудного сына! – фыркнул он, выпил и вытер губы рукавом.

– Извини за Дэвида, – сказал Маркус, – он застал меня врасплох. Раз уж я пообещал ему, то не могу идти на попятную. Даю слово, больше такого не случится.

По лицу Пенна было видно, что он готовился услышать другое. Успокоившись, он ответил:

– Извинение принято.

Маркус прислонился плечом к притолоке.

– Когда привычка пропускать стаканчик превратилась у тебя в потребность?

– Ну вот, это больше похоже на тебя. Маркус, ты мне не отец. Нечего читать мне мораль. Нет у меня никакой, как ты говоришь, болезненной потребности.

– Я твой брат и чувствую ответственность за тебя, – прервал его Маркус.

– Брат по отцу, – поправил Пени. – И с каких это пор ты стал чувствовать ответственность за меня? Между нами никогда не было особой любви. Я был тебе нужен постольку, поскольку управлял твоим имением, пока ты был на войне. Или ты недоволен тем, как я веду хозяйство?

– Доволен, конечно, доволен. Ты прекрасный управляющий. Но задумываешься ли ты о будущем, Пени? Надо становиться самостоятельным. Я думал над этим… что, если я предложу тебе наше имение в Корнуолле? Перепишу его на твое имя. Можешь делать с ним что хочешь. Ты, наверно, рад будешь переменам в жизни.

– Не хочу от тебя милостыни.

Маркус заиграл желваками.

– Ты не ожидал, что я вернусь, так ведь, Пени? Думал, я погибну в Испании, и тогда ты унаследуешь все.

Пени внезапно засмеялся и так же резко оборвал смех.

– Не ожидал, что ты скажешь такое. – Он взял стакан, отпил. – Во всяком случае, прямо мне в лицо.

Маркус понял, что говорить что-либо сейчас бесполезно. Он мог хвалить Пенна или ругать, все его слова пролетали впустую.

– Вижу, говорить с тобой не имеет смысла, – вздохнул он. – Но хочу, чтобы ты уяснил себе одно: я не потерплю пьянства в своем доме. – Пенн ничего не ответил, и Маркус продолжал: – Если не желаешь думать о себе, подумай о матери. Не ужели не видишь, что разбиваешь ей сердце?

– Черт подери! Я не пьяница! Нет! В любой момент могу остановиться, если только захочу.

– Уверен в этом? – сурово посмотрел на него Маркус.

Пенн взглянул на стакан в руке:

– Стоит только захотеть, и брошу пить, – не слишком уверенно пообещал он.

Войдя в покои Катрин, Маркус обомлел. Она сидела за маленьким столиком у камина и была настолько погружена в свое занятие, что не замечала его, застывшего в дверях и наблюдавшего, как она обмакивает перо в чернила и продолжает писать. Она переоделась в удобное домашнее платье, облегающее и невероятно женственное. Собранные в простой узел темные волосы подчеркивали тонкость и одухотворенность ее лица. На какую-то секунду, даже долю секунды он поверил, что перенесся в прошлое, в монастырскую келью Каталины в Испании.

Но, конечно, это была не та Каталина, которую он помнил. Лицо Кэт, ее фигура стали столь привычны, что уже невозможно было ясно представить себе Каталину.

Очнувшись, Маркус тихо спросил:

– Чем ты занимаешься?

– Записываю впечатления о твоем доме и твоей семье, – ответила она рассеянно.

– Ты ведешь дневник?

Перо перестало бегать по бумаге. Когда Катрин подняла наконец глаза, он увидел в них улыбку.

– Не дневник, Маркус. Просто записи. Ведь я писательница, а мы, писатели, никогда не доверяем памяти. Кто знает, может, пока я здесь, у меня появится желание написать статью для «Джорнэл». Садись. – Она жестом показала на свободное кресло у столика. – Так что ты хотел мне сказать?

Он сел.

– Ничего особенного. О, не смотри на меня так. Не забывай, Катрин, что для окружающих мы муж и жена. Что подумают люди, если мы не будем проводить время наедине? Я не задержусь надолго.

Она согласно кивнула.

Маркус глубоко вздохнул, вытянул ноги и положил их на медную каминную решетку.

– Приношу извинения за сцену с Пенном. Я знал, что он может выпить лишнее, но никогда не видел его в таком отвратительном состоянии. Больше этого не повторится. Я приказал дворецкому убрать все запасы спиртного и запереть в кладовой. Ключ у меня в кармане.

– Я испытала не отвращение, а скорее жалость.

Он резко ответил, уловив нотку укоризны в ее словах:

– Я уже извинился перед Пенном за то, что не спросясь его пообещал лошадь Дэвиду. Черт возьми, Кэт, я имел такое право. Я здесь хозяин.

– Думаю, Пени понимает это. Я не собиралась упрекать тебя…

– Продолжай, знаю, ты хочешь еще что-то сказать.

Он смотрел на ее записи, и Катрин не видела выражения его лица, но его слова давали возможность высказаться.

– Не уверена, что ты вел себя подобающим образом. Ты унизил его при всех тем, что велел слугам убрать со стола вино, а теперь, когда ты все запер, он станет лишь еще упрямей. Пока он сам не поймет, что превратился в закоренелого пьяницу, никто его в этом не убедит. Может быть, если бы ты постарался стать ему другом…

– Другом? Кэт, мы братья.

– Да, но, как ты сам говорил мне, у вас не слишком дружная семья. Может, отчасти в этом дело.

Он сверкнул глазами. Одно дело самому сознаваться себе в этом, а другое – слышать от кого-то другого, особенно от нее.

– Ты не пробыла в моем доме и суток, – он от досады щелкнул пальцами, – а уже не сомневаешься, что лучше меня знаешь, как нам жить?

– Ты спросил мое мнение, и я его высказала. К тому же я знаю, о чем говорю. Когда кто-то в семье пристрастился к вину, страдают все.

Маркус осторожно спросил:

– Ты только что говорила, что записываешь свои впечатления о моем доме и моей семье, что может пригодиться тебе для статьи в «Джорнэл». Что это за статья?

– Сельские очерки, что-то в этом роде. – Она непроизвольно заслонила рукой бумаги.

– Могу я взглянуть на твои заметки? Катрин покачала головой и с улыбкой ответила: