— А также везение?

— Да, и везение тоже. Но везению всегда можно немного помочь.

— То есть, насколько я понимаю, начать жульничать.

— Нет, Рена, я блефую, и мне это чертовски здорово удается.

— Если с повозкой, то в два захода, мистер, — крикнул им паромщик. — По доллару с каждого! За повозку — отдельная плата!

— По доллару с каждого из нас за переправу на этой развалине? — не веря своим ушам, спросила Верена. — Только за то, чтобы оказаться на том берегу?

— По-другому не переберетесь, — самодовольно заявил паромщик, — разве что вплавь.

— Не хватало еще этого. — И она, хоть и была потрясена непомерной стоимостью переправы, принялась развязывать шнурки на кошельке.

— Я обо всем позабочусь, — остановил ее Мэтт. — Спрячьте свои деньги — они вам еще пригодятся, чтоб заплатить за дилижанс.

— Нет, так не годится. Я еще не в таких стесненных обстоятельствах.

И все же, добавила она про себя, это настоящий грабеж. Она понимала, что по всей справедливости должна разделить все расходы поровну, включая и плату Эдуардо за его повозку. Но она просто не могла себе этого позволить.

— А знаете, — пришло ей вдруг в голову, — мне кажется, нет никакого смысла платить за то, что не понадобится нам в Колумбусе. То есть, я хочу сказать, мы можем прекрасно добраться от лодочной станции до города и пешком.

— А как же ваша голова?

— Если идти, она скорее всего меньше будет болеть, чем если ехать. По крайней мере, я смогу обходить всякие рытвины и ухабы.

— Что ж, ладно.

Мэтт спрыгнул с дощатого сиденья и достал из кармана пиджака деньги. Отделив десятидолларовую бумажку, он протянул ее изумленному пареньку:

— Вот, держи — per Eduardo.

Мальчишка молча смотрел на него, пока тот не повторил свои слова. Тогда Эдуардо взял бумажку, перевернул ее несколько раз, словно хотел удостовериться, что это не сон, а затем сунул ее между подметкой сандалии и подошвой ноги. Как только Вере-на слезла с повозки, он щелкнул кнутом над спинами своей диковинной пары мулов и, сделав широкий круг, направил повозку в обратный путь по оставленной ею колее. Громыхая и тарахтя, повозка исчезла в облаке пыли под возгласы «Пошел, Джейк! Давай, Ворон!».

— Не кажется ли вам, что это было чересчур уж щедро? — проговорила, откашливаясь, Верена. — Десять долларов — это больше, чем платят за две недели учительства.

Мэтт пожал плечами:

— Каждый должен получить свою долю в игре.

Затем, взяв Верену за локоть, он обратил ее внимание на паром:

— Кажется, нас ждут.

Подойдя к самой воде, она с сомнением глянула на посудину:

— Вы уверены, что он выдержит?

— Вы ведь сами видели, как он переплыл реку, не так ли?

Речная вода выглядела красной и мутной.

— Хотелось бы знать, здесь очень глубоко? — поинтересовалась Верена.

— Два билета, — сказал Мэтт паромщику, протягивая два серебряных доллара.

— А какая разница? — ответил паромщик на вопрос Верены. — Кажись, мы не собираемся переходить ее вброд.

Оказавшись на пароме, Верена заняла место посередине, ухватившись за опорный столбик лебедки. Паромщик тем временем принялся крутить рукоятку, натягивая таким образом канат. Не переставая скрипеть и стонать, паром нехотя отделился от берега и поплыл, оставляя за собой широкий след из невысоких красных бурунов с белой пеной сверху. Под ногами чувствовалось сильное течение, пытающееся сбить паром в сторону.

С другой стороны реки под видавшим виды причалом вода встречалась с красным, как кирпич, глинистым берегом. Во все время переправы Верена не сводила с него глаз.

— Чго делает землю такой красной? — спросила она.

— Это та же самая глина, что окрашивает реку. Между этими местами и восточной Джорджией — сплошная красная глина.

— Кажется, у нас в районе Филадельфии ничего подобного нет.

— Вероятно, вы правы. Ну а эти полосы глины идут до индейских резерваций, а потом и дальше, выше реки Канейдиан, через пустыню и всю территорию штата Нью-Мексико.

— Ну, и на этой глине что-нибудь растет?

— Да, если хватает воды. Во всяком случае, можно заниматься скотоводством.

— Интересно, возле Сан-Анджело такие же места? — пробормотала Верена.

— Сан-Анджела, — поправил ее паромщик. — Не Сан-Анджело, а Сан-Анджела.

— Но у меня есть письмо с почтовым штемпелем «Сан-Анджело», — уверенно сказала она.

— Что вы хотите — такое уж у нас правительство. Представляете, Де-Витт называет этот свой городишко Сан-Анджела в честь свояченицы, монашки по имени Анджела, а они берут и меняют это имя на мужское, потому как кто-то там подумал, что Анджела звучит неподходяще. Как будто им не все равно. Это все одно, как если б я назвал какое-то место Гусыня, а они б решили, что Гусак звучит лучше.

— А там земля красная?

— Не знаю, не бывал. Когда-то это место называлось Заречье, а потом мистер Де-Витт переименовал его, — добавил паромщик.

— Судя по тому, что я слышал, там нет ничего стоящего внимания — только несколько jacals[32] и парочка хибар.

— Насколько я знаю, шакалы здесь не водятся, — пробормотала Верена.

— А в них и не живут индейцы, — заявил он уверенно. — В основном мексиканцы и немного белых.

Она решила не продолжать этот разговор. Очевидно, он не имел в виду диких собак, живущих в Африке и Азии. А просветить его на этот счет до окончания переправы уже не оставалось времени. Увидев, что берег совсем близко, она вся подобралась, готовая ступить на землю. Паром ударился о сваи и дернулся, отчего Верену пронзила острая боль, стрельнувшая в шею, а затем в голову. На мгновение у нее появилось ужасное ощущение, что она может оскандалиться и ее вот-вот вырвет; и хотя паромщик привязывал веревку, ей казалось, что они все еще движутся.

— Ну вот, не так уж и страшно это было, — негромко проговорил Мэтью и тут же заметил, какое у нее зеленое лицо. — Быстренько перегнитесь через борт и пошире откройте рот, — посоветовал он.

— Я в порядке, — выдавила она сквозь стиснутые зубы.

Потихоньку разжав руку, стискивавшую столбик лебедки, Верена, осторожно переступая, сошла по перекинутой с парома доске на причал.

— Фу-у, — с облегчением выдохнула она, когда прошел приступ тошноты.

— Вам лучше?

— Намного, — и, переведя взгляд на красную дорогу с глубокими колеями, она решительно распрямила плечи. — Как только получу свой саквояж, приму ванну, а потом — в постель, и буду спать до тех пор, пока не проснусь сама, пусть это будет даже через сутки.

— А я-то думал, что, поселившись в гостинице, мы сначала где-нибудь поедим, а потом я сразу пойду выяснить, как там дела с нашим поездом.

Он взял ее за руку, и они пустились в путь. Когда они отошли достаточно далеко, чтобы их не слышал паромщик, Мэтью наклонился к Верене и тихо произнес:

— Если поезд не ушел, мы по-прежнему супруги Маккриди, если ушел — я все-таки считаю, что вам не мешало бы иметь и другое имя, кроме Верены Хауард — так, на всякий случай.

— Ничего подходящего мне сейчас в голову не приходит.

— Лиззи или Бесси ведь вам не нравятся?

— Нет.

— А как звали вашу маму?

— Мэри Вероника — и я от этих имен тоже не в восторге.

— Кэролайн?

— Звучит слишком по-южному.

— Джульетт? Уж более типичного для северянки имени не придумаешь.

— Нет.

— Как насчет Харриет? Той, которая Стоу[33]? — предложил Мэтью.

— Нет.

— Ну, на Марту вы не слишком похожи.

— Это уж точно.

— Кэтрин? Шарлотт? Энн? Маргарет? — Не услышав ответа, он вздохнул и спросил: — Ну хорошо, а как вы назовете своих детей?

Она бросила на него быстрый взгляд и сухо ответила:

— Поскольку я почти окончательно решила не выходить замуж, о таких вещах я просто не думаю.

— Куклы у вас были?

— Две — Эйми и Луиз.

— Так в чем же дело — выбирайте из них.

— Имя Луиз дала кукле мама, я не скажу, чтобы оно так уж мне нравилось. Ну а при мысли об Эйми я начинаю представлять себе какое-то маленькое, хрупкое существо.

— У меня есть сестра Мэгги, — предложил он очередное имя.

Она сделала глубокий вдох, а затем, выдохнув, сказала:

— Придумаю что-нибудь, когда будем регистрироваться в гостинице.

— Не кажется ли вам, что я должен знать первым?

— Ну а как насчет вас? За кого вы выдадите себя на сей раз? — ответила она вопросом на вопрос.

— Жду ваших предложений.

— Как вам нравится Ралф? Или Хейвуд? А может быть, Орсон?

— Хейвуд?

— Мой двоюродный дедушка — отец моего дяди Элиота.

— О, нет. Я бы предпочел что-нибудь более выразительное.

— Джордж? Хенри? Фрэнк? Джон?

— Неужели я вам кажусь похожим на какого-то Хенри? — спросил он, делая вид, что оскорблен.

— Настолько же, насколько я кажусь вам похожей на Лиззи, — ответила она с милым выражением лица.

— Ну хорошо, на кого же я, по-вашему, похож?

— В данный момент? Скорее всего на какого-нибудь Эла — заметьте, не Альберта, а Эла.

— На Эла!

— Если честно, то вы сейчас больше всего похожи на уличного драчуна. — Несмотря на жуткую головную боль, она едва удержалась от улыбки. — А вы небось думаете о себе как о Стивене?

— Ну, он был слабым королем[34].

Сначала она не поняла, о чем он, но потом быстро сообразила:

— А, вы о сопернике Матильды?

— Ну да.

— А как насчет Ричарда Львиное Сердце[35]? Возможно, он не вызывает особенного восхищения, но в те времена никто, кажется, так не думал — за исключением, может быть, Леопольда, герцога Австрийского, и сарацинов[36]. А братец Ричарда Джон[37] был, без сомнения, еще похуже.

— Ричард… — После недолгого раздумья он кивнул: — Ладно — думаю, мне это подойдет. Хотя Беренгария[38] — имя малость устаревшее, на мой вкус.

— Вы же не могли все это узнать за карточным столом? — сказала она. — Равным образом как и на ферме в Теннесси.

— Нет, конечно. В общем-то, когда я попал в Новый Орлеан, я был просто-напросто неотесанным деревенщиной, и единственным моим достоинством была неплохая внешность.

— И самомнение.

— Пожалуй. Я глазел по сторонам и видел огромные дома, шикарные экипажи на улицах, быстрых лошадей…

— И шикарных женщин, — вставила она. — Я уверена, их было великое множество.

— Да, не без этого. Так вот, я понимал, что, если я захочу когда-либо попасть в общество джентльменов, мне нужно будет выглядеть, говорить и вести себя так, будто я из их числа. Я наскреб сколько мог, вывернув все карманы, отправился в район доков и нашел себе партнеров для игры в покер. А на следующий день, взяв с собой выигранные деньги, я нанес визит портному, приобрел абонемент в платную библиотеку и начал учиться вести себя как джентльмен. — Он прервал свой рассказ, взглянул на Верену с высоты своего роста и произнес: — У меня могут быть какие угодно недостатки, но я никогда не отступаюсь от поставленной цели. Через два года после того как речной пароход доставил меня в Новый Орлеан, я уже танцевал с первой светской красавицей на балу в одном из тех огромных домов.

— И вы вели такой образ жизни за счет игры в карты, — предположила она.

— В общем-то, да.

— Я вам не верю. Если бы вам так везло, вы бы не шли сейчас по дороге к захолустному техасскому городку.

— Что я могу сказать — видно, Госпожа Удача решила взять временный отпуск. Но мы слегка отвлеклись, как вы сами видите. Итак, мы с вами — Ричард и Элинор, ну а фамилия у нас какая?

— Вы говорите, Элинор?

— Ну да — в честь Элеоноры Аквитанской[39]. Она была сильная женщина, Рена, и вы этого не можете отрицать.

— Да, но…

— Как вам нравится фамилия Геррик?

— Тот, кто написал «Коринна стремит свой бег на майские луга»?

— Как видно, вы преподавали английский?

— Историю тоже — впрочем, как и почти все остальное. Это была школа-восьмилетка — всего одна комната и девятнадцать учеников от шести и до двадцати лет.

— Двадцати?

— Да, двадцати. Этот парень бросил школу в двенадцать, но после того как я была представлена на общем городском собрании, он сразу же объявил о своем намерении продолжать образование. К сожалению, он хотел скорее давать, чем брать уроки.

— Пылал к вам страстью?

— Да, и был слишком глуп, чтобы понимать слово «нет», так что в конце концов пришлось запустить ему в голову ведром с золой.

— Небось с горячими углями?

— Да, а потом я сама заявила об уходе, прежде чем меня выгнали.

— Что ж, за все, чему мы учимся в жизни по воле божьей, приходится платить.

— Чьи это слова? — поинтересовалась она.

— Мои. Кстати, мы уже пришли, так что давайте решайте. Думаю, ничего страшного не случится, если вы станете на один день Элинор, сестрой Ричарда.

— Смотрите, Ричард, — надпись «Колумбусский дом». Нам здесь ни в коем случае нельзя останавливаться.