— У вас там все в порядке, мистер Геррик? — послышался за дверью мужской голос.

— Да. А кто это?

— Хоулмстед. Хозяин пансиона.

— Да, у меня все в порядке, — заверил его Мэтт. — Какой-то пьянчуга по ошибке пытался проникнуть в комнату моей сестры. Она пробовала отговорить его, но не смогла, так что мне пришлось выстрелить разок в воздух для острастки. Утром я заплачу за ущерб.

И тут он вспомнил, что платить ему нечем, в том числе и за комнату. А это значило, что утром его ждет еще один ад кромешный, хотя и другого рода.

— А она в порядке? — поинтересовался Хоулмстед. — Здесь лежит разбитая лампа и разлит керосин.

— Да. Как я понял, она пыталась ударить его лампой по голове. Дело в том, что слова на него не действовали.

— Но вы уверены, что с ней все в порядке?

— Как только мне удастся ее успокоить, она снова пойдет к себе спать.

— Мне очень жаль, что так получилось, мистер. В городе творится черт знает что, но мы с моей хозяйкой стараемся, чтоб в нашем заведении все было достойно и прилично. Мы не допустим, чтобы у нас здесь приставали к женщинам.

Последовала многозначительная пауза, но, поскольку Мэтт не отвечал, хозяин сделал вывод, что можно заканчивать разговор:

— Ну что ж, раз с ней все в порядке, пойду принесу ей в комнату другую лампу, а потом снова лягу спать.

— Да, конечно.

Ожидая, пока не утихнут шаркающие шаги хозяина, Мэтью легонько поглаживал плечи Верены, унимая не до конца утихшую дрожь. Когда он решил, что тот окончательно ушел и их снова никто не слышит, он возвратился к прерванному разговору:

— Тебе удалось рассмотреть хоть одного из них? Ты узнала бы их, если бы еще раз увидела?

— Нет, но я узнала один из голосов.

— Для начала и это неплохо.

— Этот тип — из тех двоих, чей разговор я слышала на ранчо Гуда, когда стояла там в коридоре.

— Ну а другой голос?

— Нет, тот звучал иначе.

— Получается, их уже трое, — задумчиво проговорил Мэтт. — Ну хорошо, а услышала ли ты что-нибудь такое, за что мы могли бы уцепиться?

Она некоторое время колебалась, не зная, стоит ли ему говорить об этом, но затем решительно кивнула:

— Мне это показалось какой-то чушью, Мэтт, но они не переставали повторять, что не тронут меня, что хотят помочь мне и что я получу свою долю того, чем, по их мнению, владею.

Судя по всему, речь шла о деньгах. Им снова овладели сомнения: ведет ли она с ним честную игру, или попросту хочет его использовать?

После некоторых колебаний она добавила:

— И еще одна странная — страшная вещь. Они опять упомянули какого-то Гиба, как и на ранчо Гуда. Один из них сказал буквально следующее: «Если не пойдешь вместе со мной и Ли, то попадешь в лапы к Гибу, и тогда тебе крышка».

— А фамилия? Они не назвали фамилию Гиба?

— Нет, и у меня сложилось впечатление, что они почему-то уверены, будто я должна ее знать. Но откуда, спрашивается? Я вообще никого из них не знаю.

Подняв голову, она бросила на него нерешительный взгляд и еще раз глубоко вздохнула.

— Мне страшно, Мэтт, по-настоящему страшно, — призналась она. — Нет, я должна обо всем сообщить шерифу, иначе они схватят и убьют меня.

Это было бы слишком рискованно для него — он это хорошо понимал. Если она сообщит в полицию, начнется расследование, и он вынужден будет бежать, оставив ее одну. А как раз сейчас ему даже это не удалось бы сделать. Он отрицательно покачал головой:

— Пока что ты не можешь сообщить ему ничего конкретного, Рена. Ты ведь не можешь никого из них описать; ты даже не сможешь дать ему никакого реального мотива для этого. А без веских доказательств он скорее всего подумает, что все это — плод твоего воображения.

— Но ты же видел этих типов своими глазами и прекрасно знаешь, что я ничего не выдумываю.

— Видеть-то видел, но толком не успел рассмотреть. — Неохотно выпустив ее из своих объятий, он отступил на шаг и добавил: — Послушай, я лично тебе верю, но, если ты расскажешь все это шерифу, ему твоя история покажется не очень-то убедительной.

— И все равно я не собираюсь спокойно ждать, пока они снова попытаются меня убрать, — решительно заявила она. — Знаешь, в следующий раз тебя может не оказаться рядом, и некому будет спасать меня. Не знаю, в чем там причина, но эти двое готовы на все — уж можешь мне поверить.

— Пусть даже и так, но в этой истории не хватает чего-то очень важного. Во всем этом кроется что-то еще, кроме самого очевидного.

— Клянусь Богом, Мэтт, — у меня нет ничего такого, что могло бы кому-то так сильно понадобиться.

— Кроме, повторяю, самого очевидного.

— Ну, им было нужно совсем не это. Говорю тебе, они меня принимают за другую.

— Возможно.

— Вижу, ты все-таки мне не веришь.

— Ну что ты, конечно, верю, — солгал он. — Но убеждать тебе придется не меня.

— И тем не менее, Мэтт, я считаю, что мне стоит поговорить с шерифом. Хотя бы для того, чтобы, выслушав меня, он бы повнимательнее присматривался ко всему подозрительному.

Его лицо приняло страдальческое выражение:

— Неужели ты собираешься ему рассказывать, что по совершенно непонятной причине три — а может быть, и больше — абсолютно незнакомых тебе человека гоняются по всему восточному Техасу за какой-то обедневшей школьной учительницей из Филадельфии, угрожая убить ее? Звучит не очень правдоподобно, ты не находишь?

— Надеюсь, я смогу изложить это более убедительно.

— И все-таки твоя история сводится именно к этому, и, если ты хочешь, чтобы шериф помог тебе, ты должна предъявить ему хоть какие-то доказательства.

— Но больше мне нечего ему сказать! Понимаешь — абсолютно нечего!.. Впрочем, постой — ведь ты же их видел, — внезапно вспомнила она. — Пусть ты не сможешь их опознать, но ты ведь видел, что там происходило, Мэтт! Значит, есть кому подтвердить мои слова?!

Поскольку он никак не отреагировал, она вопросительно на него взглянула и проговорила:

— Или некому?

— Ты никого не сможешь убедить, Рена, если у тебя не будет более веских доказательств. Ведь ты не знаешь, ни как они выглядят, ни что им от тебя нужно. За исключением того, что кто-то пытался похитить тебя, ты больше ничего сказать не сможешь.

— Пытались, — уточнила она. — Но я просто должна успеть убедить кого-то, прежде чем меня убьют. Знаешь, — заявила она, и в голосе ее почувствовалось отчаяние, — что бы ты ни говорил, я все равно вижу, ты мне не веришь — это написано на твоем лице.

— Понимаешь, чтобы усмотреть хоть какой-то смысл во всем этом деле, пришлось бы очень долго ломать себе голову — и все равно ничего бы не вышло. Может быть, ты все-таки чего-то недоговариваешь… — Заметив, что ее лицо мгновенно приняло застывшее выражение, он тем не менее продолжал: — Ты не можешь не признавать, что в этой истории отсутствует какое-то существенное звено. Даже не знаю — может, ты просто выпустила что-то из памяти, Рена? А может, это прямо перед твоими глазами, а ты этого сама не сознаешь?

— Вот видишь? Как раз это я и хотела сказать. Получается, будто причина, по которой меня пытались похитить, заключается во мне самой.

— Ну что ты, я не это имел в виду.

Яркая луна бросала на землю холодный, призрачный свет; пройдя сквозь окно, он рассеивался по всей комнате, превращая каштановые волосы Верены почти что в черные, окутывая их серебристой, мерцающей паутиной. Взгляд Мэтта скользнул ниже, к ее поблескивающим в полумраке глазам, а затем еще ниже, к ослепительно белому обнажившемуся плечу и разорванной сорочке, к мерно вздымающейся груди, едва прикрытой тонкой, изящной рукой. На какое-то мгновение он забыл обо всем на свете, кроме этой изысканной красоты.

— А что же в таком случае ты имел в виду? — настойчиво спросила она.

Ее голос, эта несколько резкая интонация заставили его спуститься на землю, и он попытался собраться с мыслями, но не мог. Она почувствовала, что он неощутимым образом изменился, что в комнате возникла почти осязаемая напряженность. То, что она видела в его глазах, и кружило ей голову, и немного пугало ее. Она отступила еще на шаг, пытаясь убедить себя, что сказывается пережитое потрясение и это выражение его глаз — лишь плод ее воображения.

— С тобой все в порядке? — решилась она наконец спросить.

— Да, конечно. — Во рту у него пересохло, и выговаривал слова он с трудом. — Просто я хочу сказать, что идти к шерифу еще не время — во всяком случае, не сию минуту.

Поколебавшись еще немного, она в конце концов согласилась с ним:

— Что ж, пожалуй, ты прав: он был бы не в восторге, если бы его подняли среди ночи.

Мэтью продолжал неотрывно смотреть на нее, и она остро ощутила неловкость за то, как сейчас выглядит.

— Я… мне, пожалуй, надо возвращаться к себе и ложиться спать, — пробормотала она.

— Да, нам обоим не помешает поспать.

— И, знаешь, я хочу приставить к двери стул; поэтому, если ты услышишь, что он упал, ты сразу… то есть, я хочу сказать… в общем, ты сразу прибежишь ко мне, ладно?

Не было сомнений, что она еще не совсем оправилась от испуга, и для этого, подумал он, у нее было достаточно оснований.

— Знаешь что, — пришла ему в голову внезапная мысль, — давай я налью тебе немного настоящего теннессииского виски — оно из тех, которые приятно пить не спеша и смакуя. Садись-ка вон в то кресло и сиди там, пока хоть немного не успокоишься. Несколько глотков этого доброго старого виски — и ты будешь спать как убитая.

— Да, но я не думаю, что…

— Ты мне должна верить, Рена. — Протянув к ней руку, он коснулся тыльной стороной ладони ее подбородка и слегка приподнял его. Лунный свет, отражаясь в ее глазах, дробился на крохотные яркие точечки, напоминающие звезды на темном небе. Нет, он должен отбросить такие мысли, сейчас для этого совсем не то время. — Я хочу, чтобы ты осталась здесь на ночь.

— Но как ты можешь?..

— Погоди-ка минутку, прежде чем набрасываться на меня, как дикая кошка, дай мне договорить до конца.

— Но ты же…

— Так вот, после того как ты окончательно придешь в себя, я отправлюсь спать в твою комнату. Таким образом, если эта парочка вернется сюда, им придется иметь дело со мной.

Она молча смотрела на него, и он чувствовал, что готов утонуть в бездонной глубине этих глаз.

— Верь мне, Рена, — мягко проговорил он и, опустив руку, добавил: — Я никому не позволю обидеть тебя.

Ей показалось, что он вот-вот ее поцелует, и, когда этого не случилось, она почувствовала облегчение, смешанное, однако, с некоторым разочарованием.

— Хорошо, только мне понадобится моя ночная рубашка. Так что мне нужно будет сходить за ней.

— Не беспокойся, я сам принесу ее, прежде чем лягу спать.

Он подошел к ночному столику, где стояла бутылка, вытащил зубами пробку, налил в глиняную чашку на три пальца виски и, возвратившись к Верене, сунул чашку ей в руки:

— Вот, держи.

Она сидела и с сомнением глядела на эту жидкость, казавшуюся в полумраке комнаты чуть ли не черной по контрасту с белой чашкой.

— Не знаю, стоит ли мне это пить, — пробормотала она. — Я едва только отошла от домашнего вина мистера Брассфилда и не горю желанием испытать нечто подобное еще раз. Ни сейчас, ни когда-либо в будущем.

— То было вино, а это — виски. Именно от вина чувствуешь себя так, будто твоей головой выстрелили из пушки, — но не от виски. Не бойся, — подбодрил он ее, — ты только попробуй.

Она чуточку отпила и, поморщившись, проглотила:

— Фу, какая гадость.

— Ничего, потом станет приятнее, — успокоил он ее. — Пей понемногу и без напряжения. И старайся не выпить все за один раз.

— Я не смогла бы, даже если бы захотела.

Видя, что он явно ожидает от нее дальнейших усилий, она решилась на второй глоток, на сей раз побольше. Ощущение было такое, будто ее внутренности обожгло огнем.

— Ну вот, уже лучше. А дальше пойдет само собой.

— Послушай, это вовсе не обязательно — я имею в виду, меняться комнатами. Я не совсем уж такая дурочка, чтобы открыть им второй раз, уверяю тебя.

— Здесь ты будешь чувствовать себя спокойнее. Итак, где же твоя ночная рубашка?

Он был слишком близко, комната слишком маленькой, а виски слишком обжигающим, чтобы она могла «чувствовать себя спокойнее», но вслух она этого не сказала.

— Она… она в саквояже, я думаю, — запинаясь, пробормотала она. — Я собиралась ее достать, но в комнате было так жарко…

Сама мысль о том, что он будет рыться в ее вещах, прикасаться к ее нижнему белью, казалась ей в высшей степени неприличной.

— Может быть, лучше схожу я?

Но ему необходимо было вырваться из этой комнаты, чтобы хоть на время отвлечь свои мысли от Верены.

— Нет, оставайся здесь. Через минуту я ее принесу тебе. Потом возьму кое-какие свои вещи, которые понадобятся на утро, и избавлю тебя от своего присутствия. Тебе лишь останется запереть дверь, надеть ночную рубашку и забраться в постель. Допивай свое виски и будешь спать как младенец, — пообещал он и для убедительности добавил: — Слово Мор… — Но вовремя спохватился: — Слово Маккриди!