Кейт рыдала не переставая: она не только скорбела о преждевременно умершем единокровном брате, но и оплакивала свою собственную участь — смерть Эдуарда дала выход ее чувствам. Мысли о предательстве любимого и приближающейся свадьбе вызывали у нее все новые и новые приступы рыданий; внутри нее снова образовался неиссякаемый источник слез.

Скорбь ее отца и мачехи почти граничила с безумием. Потрясение было страшным, и ничто не могло утешить их в этой потере. Они никого не хотели видеть, заперлись от двора в своих приватных покоях. Кейт могла только надеяться, что они смогут хоть как-то утешить друг друга. Ей хотелось пойти к ним, однако воспоминание о том, как мучительно исказилось лицо отца, когда он сообщил дочери это страшное известие, и о том, какой нечеловеческий крик боли он издал, согнувшись пополам и приказав Кейт как можно скорее оставить его, неизменно удерживало девушку от этого шага.

Она проводила долгие часы на коленях в часовне, молясь Господу, который теперь казался ей не добрым и любящим, а жестоким и мстительным. В один из дней Кейт, рыдая, простояла на коленях час или даже больше, когда вдруг почувствовала, что чья-то рука легла на ее вздрагивающее плечо. Это был Джон.

— Мне так жаль, — сказал он тихим голосом. Кейт чувствовала, что это было нечто большее, чем обычное изъявление соболезнований. — Скажи, могу я тебе хоть чем-то помочь?

— Боже мой, Джон! — сквозь рыдания выкрикнула она и упала в его распростертые объятия. Линкольн держал ее, пока поток слез не иссяк. — Я столько плакала в последние недели — удивительно, что еще что-то осталось. Как все это ужасно! Эдуард был их единственным ребенком. А ты — моя единственная любовь, и тоже потерянная.

— Эдуард к тому же был и наследником твоего отца, который должен был продолжить династию. А твоя мачеха — она не производит впечатления сильной женщины. Может быть, с Божьей помощью она и выносит еще одного ребенка, но боюсь, ей это не по силам.

— Она так любила Эдуарда, — вновь заплакала Кейт.

Джон все еще не отпускал ее, прижимая к себе с такой силой, будто собирался держать вечно. И она, несмотря на все свое горе, наслаждалась этой близостью, зная, что, возможно, одни только эти воспоминания и будут служить ей опорой долгие годы.

— Когда свадьба? — спросил он внезапно охрипшим голосом.

— Не позже праздника Архангела Михаила. День еще не назван. Господи, хоть бы он никогда не наступил!

— Я бы тоже всем сердцем желал, чтобы церемония не состоялась, — выдохнул Джон, еще крепче прижимая девушку к себе. — Но надежды на это мало. Брачный контракт подписан, Хантингдон получил земли и должности, его ждут новые блага, насколько мне известно. Нет, король не отступит от своего слова.

— Мне невыносима эта мысль, — прошептала Кейт. — Мне не нужен никто, кроме тебя. Джон… Послушай, ты сделаешь кое-что для меня? Всего одна-единственная просьба. Клянусь, больше я тебя никогда ни о чем не попрошу.

— Не сомневайся, любовь моя. Я сделаю все, что в моих силах. — Он неуверенно посмотрел на нее. — Чего же ты хочешь?

— Любимый, скоро я должна возлечь на брачное ложе. Я страшусь этой мысли. Но мне будет легче смириться с неизбежным, если прежде я познаю настоящую любовь. — Ее бледные щеки порозовели. Кейт знала, что ступает на гибельную стезю и наказания, которые могут обрушиться на нее, неисчислимы. Боялась она и того, что Джон может счесть ее распутницей. Но теперь это почти не имело значения.

— Ты просишь меня взять твою невинность? Похитить ее у твоего мужа? — На лице Джона отразились самые противоречивые эмоции.

— Да. По крайней мере, у нас будет хоть это — воспоминание, которое мы будем лелеять до самой смерти.

— А если ты забеременеешь?

— Если мы с тобой правильно выберем время, то по закону отцом ребенка будет считаться мой муж. Он никогда не узнает правду. Мы с тобой двоюродные брат и сестра, так что сходство с тобой никого не удивит.

В душе Джона явно вели нелегкую битву два совершенно разных человека: аристократ крови и страстный влюбленный.

— Милая, как бы я тебя ни любил, но согласись: это будет непорядочно по отношению к твоему будущему мужу. Как ты потом будешь смотреть ему в глаза?

— Вот уж что меня совершенно не волнует! Хантингдон для меня ничего не значит! А наследник королевских кровей — твоей и моей, — что может быть лучше? Мой муж никогда ничего не узнает, Джон. Но если у тебя сомнения, то извини, что я тебя попросила.

Линкольн действительно сомневался. Несколько мгновений Кейт казалось, что разум в нем вновь одержит верх над сердцем. Но потом Джон лишь еще сильнее сжал любимую в объятиях.

— Разве я могу тебе отказать? — прошептал он и нашел ее губы.


Когда король и королева наконец прервали свое скорбное уединение и вновь появились на публике, они больше походили на призраков и напоминали лишь бледные копии себя прежних. На лице Ричарда застыла мучительная гримаса, Анна была бледна как смерть. Да тут еще повсеместно распространились разговоры о том, что смерть принца произошла неспроста, но по воле Провидения. Как-то утром, собираясь покинуть часовню, Кейт краем уха услышала разговор епископа Рассела и лорда Стенли. Они беседовали в примыкавшей к часовне комнате, где, вероятно, чувствовали себя в безопасности.

— Теперь мы ясно видим, насколько тщетны потуги человека, который пытается утвердить свои интересы без помощи Господа, — сказал епископ; он говорил тихим голосом, но Кейт отчетливо его слышала. — Некоторые считают, что это ему наказание свыше — око за око, так сказать. — От этих слов кровь в жилах девушки заледенела.

— Без наследника его положение становится еще более шатким, — пробормотал Стенли. — Я не сомневаюсь, что теперь многие перейдут на сторону моего пасынка Генриха Тюдора.

Подслушивать дальше было невыносимо. Какая жестокость, какая гнусность трактовать смерть принца таким образом… Отец прав: повсюду сплошные изменники. На кого же, спрашивается, надеяться королю, если даже его собственный канцлер ведет такие разговоры?


Клеветнические измышления не ограничились двором. Кейт и Мэтти как-то утром бродили в Ноттингеме по рынку и слышали, как люди, не таясь, выражают свое мнение: прибрав сына узурпатора, Господь откликнулся на мольбы ввергнутой в скорбь королевы Елизаветы. Некоторые бесстыдно утверждали, что принцев убили, причем кое-кто дошел до того, что заявлял, якобы Ричард самолично лишил жизни малолетних племянников.

— Нет, все было не так! — глубокомысленно покачивая головой, сказал толстый лавочник. — Принцев удушили между двумя перинами! А сделать это Ричард поручил сэру Джеймсу Тиррелу.

Подобной версии Кейт еще слышать не приходилось. Она немного знала сэра Джеймса Тиррела: он уже несколько лет служил ее отцу и она время от времени видела его при дворе. Почему люди думают, что именно он убил принцев, было для нее загадкой — девушке это казалось притянутым за уши. Гораздо тяжелее для нее было сознавать, что король потерял сердца подданных, если только они когда-то принадлежали ему. Она ощущала все возрастающую враждебность по отношению к отцу даже при дворе — некоторые из придворных едва могли скрыть радость, узнав о смерти королевского наследника.

— Я бы предпочел, чтобы нами правили французы: все лучше, чем быть под властью этого хряка! — сказал мясник в грязном переднике.

Толпа одобрительно рассмеялась.

— Пожалуй, теперь белого вепря нужно переименовать в кровавого вепря! — со смешком заметил кто-то.

— Долго Ричард не протянет, — заявил купец в отороченном мехом платье. — Судя по тому, что я слышал, ему удается удерживать при себе людей, только прибегая к устрашению или подкупу.

Кейт поморщилась, услышав это.

— Он должен знать, что люди повсюду ропщут, поскольку недовольны им, — заявил владелец постоялого двора.

— Если Ричард невиновен, он может легко это доказать, — заявил торговец. — Пусть покажет живых принцев. Тогда слухи моментально прекратятся, а его враги будут заклеймены позором.

— Вот только сможет ли он это сделать? — вопросил мясник. — Не думаю.

Люди качали головами, раздались выкрики и осуждающий свист. Кейт попыталась закрыть уши.

Наконец вернулась Мэтти с покупками.

— Пошли отсюда скорее, — пробормотала Кейт и двинулась прочь.


— Джон, что тебе известно о сэре Джеймсе Тирреле? — спросила вдруг она вечером того же дня в часовне. Было уже за полночь, и большинство обитателей замка спали. Кейт украдкой пробралась по коридорам погруженного в темноту замка и, как только дверь часовни закрылась за ней, оказалась в объятиях Джона. Теперь они сидели на хорах.

— Это рыцарь, один из слуг твоего отца, приехал вместе с ним с севера, — ответил Джон, гладя ее волосы. — Теперь он служит во дворце, охраняет короля по ночам и выполняет многие его поручения. А почему ты спрашиваешь?

Кейт рассказала ему, о чем говорят люди в Ноттингеме. Линкольн нахмурился.

— Да что могут знать эти невежественные глупцы!

— Но почему они называют именно Тиррела?

— Понятия не имею. Простолюдины готовы подхватить и раздуть любой слух. Представляю, в какой ужас пришел бы сэр Джеймс, если бы узнал об этом. Забудь эти глупости, душа моя. У нас есть более приятные дела, чем обсуждать Тиррела. — Джон прижал губы к ее уху и притянул ее к себе. — Когда ты наконец будешь моей? Я изнываю от желания.

— Накануне свадьбы. Это единственное безопасное время, иначе я могу быть опозорена — приду с животом на свадьбу. Ах, любимый, я и сама очень хочу нашего совокупления, хотя и боюсь того, что может последовать за этим.


Позднее той же ночью, лежа в кровати и лелея в памяти сладкие минуты, проведенные с Линкольном, Кейт вспомнила, что он сказал о Тирреле, и подумала: а не знает ли случайно Мэтти этого человека? Ее горничная всегда была в курсе того, что происходило при дворе.

— Мэтти, ты спишь? — громким шепотом спросила она.

— Нет, — раздался в ответ веселый голос с тюфяка на полу. — Все думаю о Гае. — Гай Фримен был один из конюхов — красивый добродушный здоровяк, постоянно заигрывавший с Мэтти.

— Мне кажется, ты ему очень нравишься.

— Да, я тоже так думаю. Гай сказал, что из меня получится хорошая жена!

— Он может попросить твоей руки. — Кейт, хотя и радовалась за свою горничную, поневоле почувствовала укол зависти. Люди из той среды, к которой принадлежала Мэтти, могли заключать браки по любви и с кем угодно, совершенно не принимая в расчет соображения политического характера.

— Это всего лишь вопрос времени! — хихикнула горничная. — Вы что-то хотели спросить, госпожа?

— Тебе известно что-нибудь о придворном по имени сэр Джеймс Тиррел?

— М-м-м… да, известно, — пробормотала Мэтти изменившимся тоном. — Я, честно говоря, надеялась, что вы не узнаете.

— О чем именно? — не поняла Кейт.

— О том, что я близко знакома с этим мерзавцем. Прошу прощения, но иначе его и не назовешь.

— Ты хочешь сказать, что ты… и он?..

— Да, — призналась Мэтти. — Это случилось прошлым летом. Во время путешествия. Мне очень жаль, госпожа…

Я сама во всем виновата, вы имеете полное право выгнать меня после этого, но он уломал меня ласковыми словами и дешевыми побрякушками. И я ему позволила. Как же я теперь об этом жалею!

— А что случилось потом? — Кейт была ошеломлена подобным признанием, поскольку надеялась услышать совершенно другое. И бывают же такие совпадения!

— Он поехал на юг, в Лондон. Должен был привезти какие-то вещи из королевского гардероба к церемонии наречения титулом принца Уэльского несчастного Эдуарда. А когда вернулся, так и знать меня не захотел. Получил свое — и в кусты.

— Я очень сочувствую тебе, Мэтти. Хорошо еще, что он не оставил тебя с ребенком.

— Я не устаю благодарить за это Божью Матерь. Видать, она защитила меня той ночью. О Господи, какая же я была дура! — Горничная вздохнула. — Можно, я теперь буду спать, госпожа? Я очень устала.

— Конечно, — сказала Кейт. — Спокойной ночи.


На следующий день Кейт попросила Мэтти показать ей сэра Джеймса. Увидев, что девушки смотрят на него, придворный отвернулся. Кейт вынуждена была признать, что он красив, но при этом производит впечатление человека тщеславного и слишком самоуверенного. Кейт решила взъерошить перышки этого павлина.

Она действовала под влиянием порыва. Отослав Мэтти с каким-то поручением, девушка отважно подошла к тому месту, где стоял Тиррел. Тот смерил ее плотоядным взглядом.

— Миледи Катерина, — сказал он, демонстративно поклонившись.

— Вчера я услышала кое-что, обеспокоившее меня, — начала она. — И это касается вас.