Он указал на табакерку, блестевшую в длинных тонких пальцах Крессинга, и произнес, отрезая себе пути к отступлению:

— Если моя кузина будет выпрашивать у вас табакерку — не давайте ей!

Лорд Крессинг изумленно уставился на Джорджа. Его рука с понюшкой табаку замерла в воздухе. Помолчав немного, он донес все-таки руку до ноздрей, вдохнул табачную пыль и сморщился, сразу став похожим на старого ястреба. Потом достал носовой платок, деликатно прочистил ноздри, спрятал его в карман, отправил туда же табакерку и только после этого сказал:

— Все, что вы попросите, мой мальчик. Табакерка — так табакерка. Буду раз услужить вам.

Больше ни единого слова не было сказано между ними. Секундой позже лорнет Крессинга выхватил из общего движения пару стройных женских лодыжек, и лорд поспешил раскланяться с Джорджем, оставив его наедине со своими мыслями.

Джордж смотрел в спину удаляющегося лорда со смешанными чувствами. С одной стороны, он гордился тем, что у него есть такой верный и влиятельный друг, как Крессинг. Друг, готовый встать на защиту и помочь в любых, даже самых сложных, обстоятельствах. Но, с другой стороны… Разве не лорд Крессинг приучил приехавшего в Аондон Джорджа к карточной игре? Разве не он ввел его в те места, которые леди Вудкотт зовет «притонами»? А ведь именно в этих «притонах» Джордж и спустил те тридцать тысяч, что не так давно брал в долг в конторе Бинфилда.

Стоило Джорджу подумать об игре, эта мысль — привычная и пьянящая — мгновенно подчинила его себе. Он тут же повернулся спиной к танцующим, мигом позабыв и о своих финансовых проблемах, и даже о противостоянии Элли и Равенворта. Все, все было забыто. Джордж быстрым шагом направился в комнату для игры в карты, чтобы просадить там за столиком последние оставшиеся у него три сотни.

Элли наклонила букетик фиалок и с наслаждением вдохнула нежный аромат. Затем отпустила тонкие стебельки, и они вновь выпрямились в хрустальной вазе. Она обожала балы за их шум и веселье, но больше всего, пожалуй, именно за то, что на балах всегда было множество цветов, благоухающих в расставленных тут и там вазах. Их аромат, смешанный с ароматом тонких духов, был запахом бала — точно так же, как цветом бала был для Элли отблеск свечного пламени на гранях бриллиантов, украшавших обнаженные женские плечи.

Вежливо поклонившись лорду Равенворту, Элли элегантно приподняла подол своего платья, открывая носки туфель, невинно взглянула в его удивленные глаза и мелодичным голосом произнесла:

— Я пришла заплатить свой долг, сэр.

— Об этом нетрудно догадаться.

Слова Равенворта должны были бы рассердить Элли, но в его голосе прозвучало столько искреннего дружеского участия, что она не обиделась. Элли еще никогда не видела у Равенворта такого мягкого выражения лица. А слова… Ну что ж, наверное, именно такими и должны быть слова человека, привыкшего считать себя законодателем мод.

Равенворт скользнул взглядом по светло-каштановым локонам Элли, с удовлетворением отметив отсутствие на них чудовищного, нелепого тюрбана. Грудь девушки украшала единственная строгая нитка жемчуга.

От его взгляда Элли почувствовала себя неуютно: она не любила, когда ее рассматривали так придирчиво и пристально. Прищурившись, она через головы стоявших рядом зевак уставилась куда-то в дальний угол бального зала. Все, что угодно, только бы не встречаться с парой серых глаз, внимательно изучающих каждую складку ее платья! При этом она невольно подумала о том, как красив Равенворт, каким мужественным выглядит его орлиный профиль. И еще подумала о том, что этот Законодатель Мод начинает, кажется, вытеснять в ее мыслях светлый образ майора Стоунсфилда… Вот чудеса-то!

Толпа, собравшаяся вокруг Элли и Равенворта, застыла в почтительном молчании. Вся сцена заняла лишь несколько секунд, но эти мгновения показались Элли вечностью. Она не удержалась от улыбки, заметив, как сидевший в оркестре скрипач, пользуясь паузой, быстро вытащил из кармана фляжку, глотнул из нее и так же быстро спрятал обратно.

— Прелестно.

Это единственное слово, произнесенное негромко и ласково, заставило Элли перевести удивленный взгляд на Равенворта. И тут же тишина растаяла, уступив место шелесту голосов, смеху и негромким возгласам:

— Прелестно! Прелестно!

Не в состоянии отделаться от мысли о том, насколько же все это глупо, Элли пристально смотрела в точеное лицо Равенворта.

А он внезапно наклонился к самому ее уху и негромко прошептал:

— Да, я согласен. Все это ужасно глупо.

Элли даже вздрогнула от неожиданности. Он что, еще и мысли умеет читать? А Равенворт тем временем громко сказал, обращаясь к собравшимся:

— Мои поздравления Азартному Игроку!

И учтиво поклонился Элли.

Она смутилась. Возможно ли, чтобы виконт, всегда и во всем привыкший быть победителем, так легко был готов смириться со своим поражением?

Элли изумленно округлила глаза, затем вспомнила про свои туфли и улыбнулась. Соблазн подразнить его был слишком велик! Она медленно подняла юбки и выставила ногу, обутую в расшитую туфельку, на всеобщее обозрение.

— Вы на самом деле считаете, что мы с вами квиты, милорд?

Увидев ее туфельку целиком — а не только носок, — Равенворт не мог удержаться от недовольной гримасы. Да, на Элли действительно не было вчерашних чудовищных туфель цвета спелого гороха. Но разве лучше была эта туфелька — из кричаще-красного атласа, расшитая безобразными желтыми и голубыми бабочками?

Элли выбирала бальные туфли долго, тщательно и считала эту пару верхом элегантности. Что касается Равенворта, то в глубине души она подозревала, что эти туфли не понравятся ему — хотя бы потому, что нравятся ей самой. Господи, как же она была права!

— У меня есть предчувствие, что вскоре вы захотите отыграться. Оно не обманывает меня, мисс Дирборн? — Он опустил свой лорнет, улыбнулся и мягко добавил: — Ваш долг уплачен.

И тут, к великому удивлению Элли, он не проводил ее к стулу, не сказал ни слова по поводу бабочек на ее туфлях, но подал руку и пригласил на вальс! Раздались громкие аплодисменты, и Элли с Равенвортом присоединились к танцующим парам.

Взмахнули в воздухе смычки, и вальс — эликсир Для романтической души Элли — волной захлестнул бальный зал. Равенворт вел Элли грациозно, но вместе с тем очень уверенно. Крепко прижав ладонь к ее спине, он помогал девушке взмывать в воздух при каждом шаге, при каждом повороте. Танцевать с ним оказалось легко и приятно. Вообще, все было слишком хорошо, так что Элли не удержалась и заметила, бросив на партнера вызывающий взгляд:

— Что-то я не припоминаю, чтобы вы оставляли за собой этот танец, лорд Равенворт.

— У вас отличная память, — усмехнулся Равенворт. — Да, вы правы, этого танца я за собой не оставлял.

Его ответ пришелся Элли по душе, и она продолжила пикировку:

— В таком случае вы заслуживаете того, чтобы быть оставленным посреди танца в полном одиночестве. Ваша дерзость не знает границ!

— Как и ваше ехидство, — без малейшего замешательства парировал он.

Элли рассмеялась, наслаждаясь музыкой, движением, прикосновением сильной руки к ее руке, обтянутой тонкой перчаткой. Какое счастье танцевать с таким искусным партнером! Никогда еще она не испытывала такого наслаждения от вальса. Они прошли поворот, оказались лицом друг к другу, и в этот момент Элли заметила:

— Должна признать, что танцор вы просто бесподобный!

Он ответил ей таким удивленным и растерянным взглядом, что Элли невольно рассмеялась. Равенворт поначалу растерялся еще больше, но тут же присоединился к смеху Элли.

Именно в эту секунду он внезапно перестал быть для Элли надутым чучелом. Ей показалось, что она сумела на мгновение заглянуть в его душу и что-то понять в этом человеке. Человеке, который мог быть холодным и высокомерным, но умел при этом так искренне смеяться. И, что самое ценное, — не только над другими, но и над самим собой.

Несколько минут они танцевали в молчании, плавно кружась на блестящем гладком паркете. От удовольствия щеки Элли слегка раскраснелись. Сейчас для нее на всем свете существовали только эта волшебная музыка, шорох атласа и тонкий аромат фиалок, плывущий в ярком свете свечей.

«Хорошо, если бы оказалось, что Джордж умеет танцевать вальс так же искусно», — мелькнула в голове Элли случайная мысль, и эта мысль невольно вернула девушку к пари, заключенному с кузеном. Сразу забыв о партнере, она поморщилась. Увы, для нее сегодняшний бал не только развлечение, но и начало работы. Пора добывать табакерки!

— Что с вами, Азартный Игрок? Я наступил вам на ногу?

— Ах, нет! — воскликнула Элли. — Просто я… я вспомнила еще об одной своей глупости. — Решив сменить тему разговора, чтобы не обременять Равенворта своими проблемами, она широко улыбнулась и спросила: — А вы знакомы с Бруммелем? Полагаю, что да, ведь вы оба ревнители высокой моды.

К удивлению Элли, Равенворт ответил не сразу.

— Интересно, что вы там скрываете от меня? — заметил он, не отвечая на вопрос, но, увидев краску на ее щеках, заговорил совершенно иным тоном: — Ну, хорошо, хорошо, не стану смущать вас. К сожалению, я незнаком с Бруммелем. Не скрою, что желал бы этого знакомства, но пока что наши с ним пути ни разу не пересекались. Так случилось, что в те годы, когда Бруммель очаровывал своим искусством Лондон, я был вдали от Англии. Мне довелось провести четыре года в армии Веллингтона — в Португалии и Испании. А затем, разумеется, при Ватерлоо.

На лице Элли отразилось изумление. Она сбилась с ритма, остановилась и удивленно воскликнула:

— Вы?!

Равенворт снова закружил Элли в танце и сконфуженно улыбнулся, поняв, насколько нелестным было ее мнение о его особе. Элли осознала свою бестактность и смущенно подняла на него глаза.

— Ради бога, простите меня. То, что вы сказали, оказалось такой неожиданностью… Я просто поражена…

— Я бы сказал, что вы скорее удивлены, мадемуазель. Не самый лестный для меня комплимент.

— Но вы же… денди, модник! — воскликнула Элли в свое оправдание. Ей и в самом деле было неприятно, что она невольно обидела его.

Равенворт невесело усмехнулся. «Никогда еще меня не сажали в лужу так простодушно и непринужденно», — подумал он, а вслух сказал:

— Странно. А я-то привык считать себя джентльменом.

Элли покраснела пуще прежнего, но сидевший в ней бес противоречия не сдавался, и она выпалила неожиданно для самой себя:

— Очевидно, вы служили при штабе?

Все очарование этих нескольких прекрасных минут мгновенно исчезло. Лицо Равенворта изменилось — оно вновь стало замкнутым и холодным. Виконт вспомнил походы, в которых он принимал участие. Вспомнил грязь и кровь, болотную лихорадку и свист пуль, косивших солдатский строй. Вспомнил и самое страшное — то равнодушие к войне, которое царило среди людей света и которое он с ужасом обнаружил, когда вернулся в Англию.

Высокомерно взглянув на Элли, Равенворт сказал ледяным тоном:

— Разумеется. Неужели вы могли подумать, что я стал бы месить грязь начищенными сапогами, словно какой-нибудь простой солдат?

Он замолчал, замкнулся, глаза его потемнели, стали из серых почти черными. Подавленная этим угрюмым молчанием, Элли принялась подыскивать слова, которые могли бы смягчить нанесенную ею обиду. Она очень хотела найти их, эти слова, но в то же время боялась, что услышит в ответ лишь какую-нибудь язвительную реплику. И тогда Элли принялась болтать о всякой ерунде. Она говорила и говорила, громоздя одну глупость на другую, а он слушал ее с видом человека, приговоренного к казни.

Наконец закончился этот бесконечный, так печально завершившийся вальс, и Равенворт отвел Элли к ее стулу — рядом с леди Вудкотт. Та осыпала подошедшего виконта улыбками и комплиментами:

— Вы с Элинор были просто чудесной парой! Я глаз не могла отвести от вас обоих. Скажите, лорд Равенворт, как вам удается делать такие ровные шаги?

Законодатель Мод с усилием растянул в улыбке свои застывшие губы, поклонился и тут же отошел, не ответив на вопрос леди Вудкотт.

Как только его фигура скрылась за спинами гостей, леди Вудкотт, уверенная в том, что причиной холодности виконта является ее драгоценная племянница, схватила Элли за рукав и злобно зашептала:

— Ну, что ты натворила на этот раз? Назвала его Павлином? Или еще чем-нибудь похлеще? Все, Элинор Дирборн! Мое терпение лопнуло! Я больше не желаю с тобой разговаривать!

Элли молча откинулась на спинку стула. Ей трудно было сказать, кто раздражал ее в эту минуту больше — тетушка или виконт. И еще ее мучила мысль о том, что, если дело и дальше пойдет так же, ей никогда не удастся заполучить табакерку Равенворта.

Элли принялась тщательно разглаживать складки на своем платье, и шорох желтого атласа несколько успокоил ее. Продолжая размышлять о пари, заключенном с Джорджем, она рассеянно осматривала пары, танцующие в ярком свете свечей, и молчала. Это молчание начало выводить из себя леди Вудкотт. Она завозилась на своем стуле, несколько раз нетерпеливо притопнула ногой и наконец воскликнула: