Положив свою тяжелую мать на скользкий пол, он встал, чувствуя, что у него нет костей. Как будто он не живет в своем теле. Но вне его. Вокруг него. Как вода.

Вся вода на камнях.

Он стоял, уставившись прямо на дверь, неподвижно, как камень, и начал повторять фигуры, которые он вызубрил вчера под дождем. Когда дверь откроется, он пойдет к мастеру Пину. Он скажет ему, что теперь понял. Что он стал как вода.

Готов дать смерти течь с его рук.

Глава первая

Лондон, 1877 год, двадцать два года спустя


— Детей не убиваю, — сообщил Кристофер Арджент адвокату, казалось, пытавшемуся его для этого нанять, — и не обрекаю на смерть.

За столом, беспокойно ерзая и вперившись взглядом в закрытую дверь, будто с тревогой ожидая, когда же во весь голос придется звать на помощь, сидел сэр Джеральд Дэшфорт, эсквайр. Дорогое, пышное, утонченное, почти женственное, выдержанное в самом отталкивающем оттенке красно-коричневого убранство кабинета в Вестминстере характеризовало адвоката как нельзя лучше. Тот пристально посмотрел на Арджента из-под очков в тонкой металлической оправе, державшихся на несоразмерно больших ушах.

Арджент обобщил наблюдения нескольких минут знакомства с Дэшфортом. Высокооплачиваемый, но тратит еще больше. Дела ведет с беспардонной наглостью человека, живущего не по средствам. Требовательный, тщеславный, умный и жадный до аморальности. Карьеру сделал, втихую отмазывая в суде клиентов, самых одиозных преступников, ничем при этом не гнушаясь. Наймом самого дорогого убийцы империи в том числе.

— Я неукоснительно придерживаюсь трех железных правил, о которых обязательно сообщаю клиентам.

И для наглядности Арджент принялся загибать пальцы, начав с того, которым нажимают на спусковой крючок.

— Во-первых, я не запугиваю, не калечу, не насилую и не пытаю, а казню. Во-вторых, не оставляю рукописных или других сообщений, подсказок или издевок в адрес полиции или кого бы то ни было еще. И в-третьих, не убиваю детей.

Дэшфорт на мгновение забыл о страхе, и его тонкие сухие губы сложились во властную усмешку.

— Наемный убийца с кодексом чести? Просто смешно.

— Не смешнее закоренелого холостяка-содомита, платящего мальчишкам-иностранцам.

Полагался Арджент не только на наблюдения.

— Как вы смеете меня обвинять…

Арджент встал, и у адвоката перехватило дыхание — он поперхнулся слюной. И Арджент знал, что адвокатские страхи внезапно воскресил не только необычный рост. Все дело было в бросающихся в глаза несоответствиях во внешности Арджента. Дорогой костюм безупречно облегал не по-светски широкий торс. Не добавлял аристократизма и крючковатый от многочисленных переломов нос. Да и золотые с бриллиантами запонки никак не могли скрыть испещренные шрамами от многолетнего каторжного труда руки, тоже отнюдь не свидетельствовавшие о благородном происхождении.

— Скоро ночь, сэр Дэшфорт, — спокойно прокомментировал Арджент неловкий приступ кашля, — а работаю я по большей части в темноте.

И отвернувшись от брызгавшего слюной адвоката, сделал пять ровных шагов в сторону двери.

— Подождите! — прохрипел, кашляя, Дэшфорт, прижав дрожащую руку к сердцу, словно желая его остановить. — Подождите, — повторил он. — Клянусь, мой доверитель не хочет, чтобы пострадал ребенок… Избавиться надо только от его ужасной матери и документа.

Арджент в упор глянул на еще раз кашлянувшего в кулак и ослабившего галстук Дэшфорта.

— Продолжайте.

— Пока мальчик не докучает отцу, он никому не мешает.

Арджент моргнул. Для дворян не редкость пытаться избавиться от своих бастардов, ему бы поговорить с Дорианом Блэквеллом.

— А эта женщина, — осведомился он, — чем она так сильно прогневила вашего доверителя?

— Это важно?

— Не особо.

Арджент вернулся и осторожно, дабы не сокрушить явно не рассчитанный на рослого человека стул, вновь уселся на свое место.

— Важно, сколько мне заплатят за работу.

Наклонившись к столу, Дэшфорт размашисто окунул перо в чернильницу и стремительным росчерком вывел на клочке бумаги невообразимую сумму.

— Мой доверитель готов предложить такое вознаграждение.

Будь Кристофер Арджент хоть отчасти склонен к проявлениям чувств или эмоций, он поразился бы. Тем не менее, ему все же представилось нелишним изобразить пусть подобие человеческой реакции.

— Довольно большая сумма, — безучастно подтвердил он. — Ваш клиент хочет, чтобы я совершил убийство королевы?

Глаза Дэшфорта за стеклами очков полезли из орбит при одном лишь слове «убийство», не говоря уж об изменническом намеке на смерть британской монархини.

— Вы знаете Миллисент Ли Кер? — бросился он.

— Кто же ее не знает?

— Может, она и любимица Лондона, но на самом деле просто змея подколодная.

Продолжая глядеть на множество нулей на клочке бумаги и быстро что-то подсчитывая в уме, Арджент рассеянно перебил:

— Неужели?

— Милли Ли Кер не просто играет на сцене, — продолжил Дэшфорт. — Она воровка, проститутка и шантажистка, вынудившая моего доверителя затеять это дело.

Арджент вновь встал, смял бумагу и бросил ее в камин.

— Половину суммы вперед, остальное — по окончании работы.

Уже не ерзавший, а уверенно восседавший за столом, адвокат тоже встал и подошел к сейфу «Диболд» в углу комнаты. Несмотря на блеск золотого циферблата и то, что несгораемый шкаф явно был новехонький и дорогой, в этой вычурно изукрашенной комнате неуклюжая его громада выглядела неуместно, как и сам Арджент.

Из сейфа Дэшфорт извлек кожаный портфель и, повернувшись, толкнул его через стол Ардженту.

— Здесь больше половины. Через пару дней у Милли Ли Кер премьера в роли Дездемоны в поставленном специально для нее спектакле «Отелло» в Ковент-Гарден.

— Знаю.

Арджент заглянул в портфель, извлек пачки банкнот и пересчитал их.

— Она постоянно окружена людьми, — продолжил адвокат. — Но мы знаем, что у нее квартира недалеко от театра, на Боу-стрит. Там она и живет с сыном.

Арджент защелкнул портфель, и Дэшфорт вздрогнул.

— Разведкой я занимаюсь сам. Я свяжусь с вами в течение трех дней по исполнении заказа.

— Отлично.

Дэшфорт протянул на прощание руку, но Арджент, снимая с вешалки куртку, лишь смерил того взглядом.

— Не дайте ей обвести себя вокруг пальца, — проговорил адвокат, — ведь она недаром лучшая актриса Лондона. На пути этой подзаборной девки к вершине длинная вереница трупов. И поверьте, мгновенная смерть от вашей руки — самое меньшее, что заслужила эта женщина. Может, она восхитительно красива, но бесчувственна и безжалостна.

— Если так, у нас с ней много общего, — заметил Кристофер. — Разве что вереница трупов за моей спиной будет длинней и кровавей.


Сквозь свет газовых фонарей рампы Милли Ли Кер вновь пыталась отыскать в зале его. И это ей легко удалось. Даже в темноте от него исходила безотчетная и мощная сила магнетических токов.

В театре Ковент-Гарден был аншлаг, билеты раскуплены на все две тысячи двести двадцать шесть мест. Но едва заметив брутального джентльмена в безукоризненном костюме, Милли поняла, что он и есть тот единственный зритель, для которого она сегодня будет играть. Ей пришло на ум, что он больше похож не на театрала, а на персонажа одной из кровавых исторических хроник Барда. В его присутствии она ощущала волнение, и возбуждение, и даже нервную дрожь.

Мальчишка-осветитель направлял луч прожектора только на Яго и Родриго, вышедших на сцену после ее вымышленной гибели. И лишь слегка отведя малиновый бархат кулисы, она могла, не привлекая внимания, видеть минимум по три ложи всех ярусов.

— Волнуешься? — Джейн Гренн, игравшая Эмилию, дружески положила подбородок на плечо Милли и глянула на публику. Ее золотые локоны слегка щекотали обнаженную кожу Милли.

— Нет.

Взяв подругу под руку, Милли не отрывала взгляда от манившего ее силуэта, почти не меняющегося за все то время, что она за ним наблюдала.

— В самом деле? Даже в день дебюта в Ковент-Гарден?

— Я ни жива ни мертва, — шепотом призналась она. — Это величайший вечер в моей жизни. А тебе не кажется, что публика сегодня какая-то сдержанная? Вдруг это провал?

Джейн ободряюще обняла Милли за талию.

— Они все, затаив дыхание, только и ждут выхода великой Милли Ли Кер.

— Не надо, — смущенно выдохнула Милли в ответ на комплимент, — они пришли посмотреть пьесу Шекспира.

Джейн неженственно порскнула ей в ухо:

— Поверь, «Отелло» никогда не сделает в Ковент-Гарден полного сбора. Они здесь ради Дездемоны.

— Или ради Ринда в роли Отелло.

И Милли указала на могучего кофейнокожего актера, чей мощный бас заставлял трепетать всех леди в зале независимо от их воли и рассудка. Золотые огни играли на его высоких скулах и высвечивали сияющую белозубость улыбки. Он был экзотичен, сексуален и властен, как истинный венецианский мавр, и ее тело на сцене рядом с ним реагировало на озорные искорки в его темных глазах.

— Мы все умираем от любопытства, правду ли говорят, что у него как у жеребца?

Милли прикрыла усмешку ладонью и отступила от занавеса, чтобы ее жест не заметила публика.

— Мне-то почем знать! — театральным шепотом возмутилась она, игривыми шлепками отгоняя Джейн.

— Не скромничай, — хихикнула Джейн. — Все знают, что у вас роман. Потому и не принимаешь авансы лорда Филиппа Истона.

— Попридержи язычок, — пожурила ее Милли. — Авансы лорда Истона я не принимаю по тысяче абсолютно личных причин. А у Ринда очаровательная жена — Минг.

Джейн сморщила нос.

— Ну, жена еще никому ни с кем переспать не мешала. Да и слыхала к тому же, у них с очаровательной Минг нестыковка — ну ты понимаешь, — там, — и Джейн стремительным жестом указала себе между ног. — Поперек типа.

— Злобные сплетни, — возразила Милли. — Вранье, Джейн.

— Откуда тебе знать? Видела что ли?

— Нет, но они же люди. А мы все скроены по одному образцу. И с тобой я это обсуждать не собираюсь.

Милли вновь бочком подошла к краю кулисы, давая дорогу входившим и выходившим со сцены актерам, изображавшим венецианцев.

— И для кого ты играешь сегодня? — спросила Джейн, положив Милли руку на плечо и глядя на тени в зале Ковент-Гарден.

Она имела в виду привычку Милли выбирать в публике кого-то одного и доносить свою игру, обращаясь к этому человеку. Конечно, выступала она перед всей публикой, но осознание ею связи с этим избранным зрителем неким образом помогало ей рельефнее выразить свои эмоции, чувства и страсти. И даже забывшись, ей стоило лишь найти свой маяк, и он мгновенно возвращал ее назад. Большую часть своего успеха она приписывала именно этому обычаю и перед началом каждого выступления неизменно выбирала себе этот ритуальный единственный объект воздействия.

— Видишь того мужчину, что сидит один во второй ложе второго яруса? — Она указала на одинокую фигуру.

— Боже, да просто гигантская тень, — удивилась Джейн. — В публике такого трудно не заметить.

— Точно, и еще я разглядела со сцены, пока в зале свет, какой невероятной синевы у него глаза.

— Вполне может составить Ринду конкуренцию? — Джейн ткнула ее в ребра острым локтем.

Милли поморщилась.

— Конечно, нет, мы ведь только что выяснили, что у меня с Риндом ничего нет.

Джейн пригладила прическу и озорно подмигнула Милли.

— Конечно, нет. Да любой, кто видел вас на сцене, не усомнится, что ты кувыркаешься с ним в постели, счастливица.

И вышла на сцену для своей реплики, лишив Милли реплики ответной.

— Это называется актерством, — пробормотала Милли. Разумеется, Ринд потрясающе красив и всегда приветлив, но самовлюблен и напыщен. Никому невдомек, что Милли предпочитала джентльменов тихих. Не блещущих умом, но добрых. Снисходительных. Терпеливых. Великодушных.

Безопасных.

Она снова подумала о тени своего мужчины. Он снял шляпу, но все равно возвышался надо всеми. Сидел так невероятно недвижимо. Однако от мысли, что эти бледные и холодные, как зимнее небо, глаза смотрят на нее, на шее у нее поднялись волоски. А внутри, наполняя восхитительной истомой, шевельнулось что-то сладко-порочное.

Ничего о нем не зная, Милли почувствовала, что он отнюдь не скромен и не безопасен. Что-то в его спокойной неподвижности ее смущало. Она невольно отступила под защиту бархатных кулис и собственных теней, подумав о своих синих атласных простынях и о том, как в самую темную ночь на их фоне хрустальными звездами будут сиять его глаза.