Он лишился самоконтроля. Больше не был как вода. Сделался потопом. Ворвавшись в ворота тоннеля Гайд-парка, взял фонарь, чтобы освещать дорогу. Следов в грязи и инее было множество. Какие из них свежие, сказать было невозможно.

Он побежал по тоннелю. За спиной он слышал шаги Блэквелла и его людей, но не ждал их. Арджент встал перед развилкой трех ходов и уставился под ноги в поисках подсказок. Следов тут было поменьше, тем не менее ни одного от любимых Милли невообразимо дурацких сапог на высоком каблуке. Подняв фонарь, он шагал взад-вперед, изучая каждый дюйм.

Здесь. К левому тоннелю тянулись два чуть заметных следа волочения, для телеги слишком слабые и слишком близко расположенные.

Он не позволял себе задуматься, почему ее волокли. Что она могла быть ранена. Просто не мог, или страшное, темное отчаяние вырвалось бы из пустоты его души и лишило жизни.

Крутая обваливающая лестница привела его к подземному протоку, от которого расходилось множество арочных каменных тоннелей. Не меньше дюжины.

— Черт! — Арджент швырнул фонарь в стену. Звон разбитого о камни стекла и масляный сполох, остановили всех остальных.

— Я послал Креншоу за его собаками, — сказал, подходя и протягивая ему факел, Дориан. — Но это может занять несколько минут.

— У нас может не быть этих минут, — рявкнул, уставившись на гаснущее масляное пламя, Арджент, чувствуя, как холодеет кровь.

— Мы можем пока разделиться, — предложил Блэквелл.

Да, подумал Арджент. Ему надо что-то делать. Он обратился к головорезам:

— Каждый берет по тоннелю, проходит триста шагов, ищет следы и сразу назад. Ищите следы волочения, обрывки одежды, мерцающие огни, запертые решетки — все, что сможете обнаружить. Встречаемся здесь, а если ничего не получится, отправляемся дальше.

— Я пойду с тобой, — сказал Черное Сердце из Бен-Мора.

— Каждому по тоннелю…

— Я сосчитал. Людей хватает. Я тебя не оставлю.

Буркнув, Арджент повернулся, и они молча пробежали по лабиринту триста шагов, напрягая все органы чувств. Это безумие. Каждый шаг мог приближать его к ней или отдалять. Понять невозможно. Пол был то земляной, то каменный. То покореженный, то ровный. Но никаких ее следов он не обнаружил.

Они вернулись, и половина людей уже ждала их, и никто из них не мог посмотреть ему в глаза.

— Простите, сэр, — пробормотал тот, кого звали Шапи. — Я ничего не нашел.

В ярости и разочаровании Арджент чуть не оторвал тому голову, и тут слева разнеслось безумное эхо.

Ему стало больно. Он не мог сказать, надежда это или страх. Бросившись в тоннель, из которого раздался шум, он чуть не затоптал Грегори Таллоу, тонкого, хитрого мужеложца, ужасно заикавшегося.

— Я… я ус… с… с… слышал уже в… в… возвращаясь сюда. — Таллоу задыхался, указывая вниз по тоннелю. — К… к… к… крики…

Крики.

— Милли! — заорал в темноту Арджент и рванул вперед так быстро, как не бегал еще никогда в жизни.

— Арджент! — позвал издалека Блэквелл. — Арджент, подожди…

Тоннель изгибался не плавно, а под прямым углом. Пока за всеми железными воротами царил мрак. Пахло смертью. Ужасом, болью и кровью.

И он услышал. Далекие и леденящие, как нашептывания костлявой в ухо.

Крики. Ее крики.

— Милли!

Он побежал быстрее, натыкаясь на повороты и отталкиваясь от стен. Ноги то летели, то подкашивались. Она жива. Ей больно. Она кричит. Отчаянные звуки напряжения и страха чередовались с минутами тишины.

Боже, что с ней? Каким неописуемым пыткам подвергал ее Доршоу? Она в его лапах совсем недолго… Но каждый миг — это капля крови, кусок плоти, вдох и выдох.

Каждое ее дыхание было драгоценно. Каждый дюйм ее кожи — бесценен.

Хотя ему никогда в жизни не доводилось слышать ничего ужаснее ее криков, Арджент молился, чтобы они не прекращались. Они были его маяком в темноте. Его мучениями. Его адом. Но они ему необходимы, чтобы найти ее. Спасти ее.

И каждый ее крик он вырвет из горла Доршоу стократно.

По катакомбам гулко разнесся злобный голос Доршоу. При звуке его ужасных угроз в груди Арджента вскипела темная, злая ярость.

Он повернул за угол и разглядел на камне тусклый отблеск лампы. Он навострил взгляд. Цепи бились о стены. За этими решетками шла борьба.

— Боже, нет… Нет.

Он рванул что есть сил и налетел на узкие железные ворота.

И едва не задохнулся от изумления.

Милли, живая! Темные волосы в диком беспорядке, бирюзовый с отливом лиф порван, и белоснежные груди вздымаются над черным шелковым корсетом. Темные глаза горят порочным огнем. Зубы в диком оскале, как у львицы, цепь, сковывающая ее тонкое запястье, обвита вокруг шеи Доршоу, а ее колено служит рычагом. Ее гибкие, грациозные мышцы напряжены под кожей обнаженных рук.

В этот миг на Арджента снизошло сразу два озарения: сила ее ожесточения ослабевала, и она могла не удержать кровожадного, кровоточащего Доршоу. И — он сам в нее влюблен.

— Нет, — прошептал он. Не зная, чего больше испугался.

Выхватив пистолет, направил его на Доршоу, но стрелять было слишком опасно. Пуля могла ранить Милли.

Кроме того, он предвкушал удовольствие взять его живым.

Встав сбоку во избежание рикошетов, Арджент выстрелил в массивный железный замок.

В замкнутом пространстве выстрел оглушал, но Арджент был к этому готов, сорвал цепи с ворот и открыл их.

Гром пистолетного выстрела рассеял туман кровожадной ярости, охватившей Милли. Она знала, кто за ней пришел, прежде чем подняла глаза. Она поняла, что в безопасности, что этот кошмар кончился. Потому что этот мужчина, продолжавший совершать невероятные, почти немыслимые подвиги, разбил ворота ее тюрьмы, освободив ее тело и душу.

В свете ламп его волосы вспыхнули рыжим огнем, а в глазах блеснули искры морозного севера. Мощь и отвага сделали его необоримым в праведном гневе, и когда он вошел, пистолет в его руке все еще курился.

Милли поняла, как страшно она в нем ошибалась. Все это время она считала, что заключила сделку с демоном. Даже с самим дьяволом. Скрепив греховный контракт кровью. Считала его мужчиной, рожденным адскими безднами и навсегда обреченным на жизнь в темноте и отчаянии.

Но это было не так.

Кристофер Арджент был ее падшим ангелом-мстителем.

Не серафимом. Не херувимом, не невинным, облаченным в белые одежды. Но хранителем. Воином. Мальчиком, променявшим свой нимб и крылья, а может и душу, на нож, удавку и высшее воздаяние. Крещенный кровью, он восстал из пепла — грозный, зловещий и нечестивый, но в конечном счете искупленный.

У него было сердце. Она увидела это в его глазах, когда он познал ее.

Его появление оживило Доршоу, начавшего сопротивляться активнее, потому что она ослабила хватку. Только теперь она почувствовала, как дрожит, как горят легкие и болят мышцы. Ей хотелось узнать: могла бы она это сделать? Могла бы спастись? Могла бы убить? Но поняла, что уже никогда этого не узнает.

Кристофер ничего не сказал, просто подошел к ней и осторожно взял цепь из ее ноющих пальцев. Его ноздри раздулись, под рубашкой перекатывались напряженные мышцы, он внимательно ее осмотрел, и его жесткие губы подергивались от невысказанных вопросов.

— Я… я в порядке.

Кивнув, он кинул взгляд на Доршоу, и Милли, помимо воли, почувствовала легкий укол жалости к злодею.

Без всяких видимых усилий Кристофер натянул цепь. Глаза Доршоу полезли из орбит, но из сдавленного горла все еще вырывалось страшное хрипящее дыхание. Чуть ослабив натяжение, Кристофер наклонился и приблизил холодное, брутальное, красивое лицо к Доршоу.

— Твоя смерть не будет быстрой, — повторил Кристофер слова Доршоу, и вены вздулись на напряженном лбу мрачного убийцы. — Ты будешь дергаться и биться в агонии.

И действительно. Из-под его сапог, месивших безумные, запаниковавшие рефлексы, раздались ужасные звуки. Руки цеплялись за цепи, потом за Кристофера, но тот даже не глянул на них, лишь точно регулировал натяжение цепи.

— Ты увидишь, как за тобой придут демоны, и радостно призовешь их, лишь бы не видеть ужаса моего лица. Только чтобы не знать, что это я, превосходящий тебя монстр, тебя прикончил.

Милли никогда не видела мучений смерти так близко. Каким бы злодеем Доршоу ни был, смотреть, как он умирает, было тяжело, но она себя заставила. Она этого хотела. Хотела это испытать, зная, что это изменит ее навсегда. Только так она больше не будет с дрожью ожидать появления Доршоу из каждой тени. Он перестанет ей грезиться в каждом переулке, готовый нанести удар. Увидев, как он умирает, она избавится от него.

И она смотрела. Прикованная к цепи, которая его убивала, она наблюдала, как он бьется в агонии, и, наконец, поняла, как можно получить удовольствие от лишения жизни.

Когда все было кончено, Кристофер уронил его тело в грязь.

Он не посмотрит на нее. Не тронет ее.

— Кристофер?

Пока он искал ключ, в камеру ворвались другие мужчины и с бранью заполнили ее, словно воды вышедшей из берегов реки, пока Милли не перестала видеть ворота.

Возгласы радости и удивления, оттого что они нашли ее живой, одновременно привлекали и подавляли. Немного придя в себя, она с облегчением вздохнула, и Кристофер подошел к ней, чтобы освободить ее другое запястье.

Его близость была сродни бальзаму. Он был столпом твердых, теплых мышц, контрастировавших с холодом камня, к которому Милли прижималась спиной. И едва освободившись, она растворилась в нем. Его руки обняли ее, и они так и стояли в молчании, не говоря ни слова. В абсолютной тишине. Слова не приходили им на ум, но их чувства были так сильны, что любая попытка их высказать была бессмысленна.

В комнате воцарилась тишина, по мере того как все мужчины, один за другим, осознали, что стали свидетелем чего-то, чего они никогда не думали увидеть и что не скоро забудут.

Кристофер Арджент, самый большой, самый холодный, самый смертоносный убийца из всех, кого они когда-либо знали, подхватил Милли Ли Кер на руки, прижал к себе и, не сказав ни слова, понес ее из лондонского подземелья в ночь.

Глава двадцать седьмая

Фара держала руку Милли на протяжении всего полицейского допроса. Если бы старший инспектор Морли не был пронзен ножом, женщинам, возможно, удалось бы избежать этой мучительной полицейской процедуры, но за один день слишком много тайного сделалось явным.

Разумеется, Морли выжил. Доктор осмотрел его прямо в его холостяцкой берлоге, всего в паре кварталов от Блэквелла.

Голубая гостиная леди Нортуок с диванами цвета драгоценных камней и хрустальными люстрами казалась Милли дворцом после той ямы, из которой ее вызволили. Воссоединившись с Якобом, она залила его слезами, нежно обняла его и успокоила его страхи и ужасное чувство вины. Она не хотела, чтобы он слышал, как она еще раз рассказывает о той ужасной ночи в катакомбах.

Казалось, оба злодея этого кошмарного сна были сражены. Очевидно, что лорд Терстон был подлым заказчиком убийства своих бывших любовниц — женщин, родивших ему сыновей.

Осталось лишь несколько вопросов. Что случилось с мальчиками, незаконными сыновьями этого сумасшедшего? Что с ними сделал Доршоу? И кто заплатил за убийство Терстона? Леди Терстон? Ужасная Сент-Винсент? Убийца мистера Дэшфорта?

Полиция продолжала искать пропавших мальчиков. Но с учетом всех обстоятельств никто не надеялся найти их живыми.

Однако Милли и Якобу удалось избежать этой судьбы благодаря мистеру Ардженту. Они были живы и здоровы и вернулись к нормальной жизни.

Сразу после очень краткого и неловкого разговора в полиции Кристофер ускользнул из этого хаоса. Милли его отсутствие явно раздражало. До зуда и боли в сердце. На мгновение он навис над ней сзади, огромный и молчаливый, привлекающий любопытные взгляды множества полицейских и преступников, толпившихся в залах особняка Блэквелла. Несмотря на то что он ушел не прощаясь, никто не заметил его отсутствия. Она почувствовала мгновение, когда он слинял. Тени сделались холоднее. Из воздуха словно бы ушла мужская сила.

В комнате, полной людей, она была одна.

Подписывая автографы и чеки, после того как все было кончено, она подумала, что полиция никогда бы ее не спасла. Она заучено улыбалась, кутаясь в пальто Арджента, которое он набросил ей на плечи, пока Дориан всех не выставил.

Действительно ли все кончено? Неужели… все вернется к привычному порядку вещей? Как? Сейчас Милли не могла себе даже представить то, что казалось привычным всего несколько дней назад. Не могла вспомнить, каково это быть беззаботной. Не могла понять, как это было до