Керриган Берн - Опасное увлечение

Но боже, как же он привлекателен!

— Подумайте, на что идете, — поддразнила его она. — Танец — это что-то вроде любви, а значит, мистер Драмл, я отдаюсь вам на милость.

— Значит, отдаетесь.

Он взял, точнее, утопил в своей ладони ее обтянутую перчаткой руку и повел в круг. Она встала, ожидая просвета среди вальсирующих пар, и у нее захватило дыхание, когда, заняв место, он, закружив ее своими мощными руками, притянул к себе.

И сразу стало ясно, что все ее опасения относительно его танцевальных способностей были абсолютно беспочвенны. Он оказался самым изящным, умелым танцором в этом зале… а, возможно, и любом другом бальном зале Лондона. Он близко, до неприличия близко притянул ее к себе, и прочно, будто железным зажимом, держал ладонь на ее спине. Тепло этой ладони восхитительным тавром проникало сквозь платье и корсет. При этом нежность держащей ее ладони не уступала ее теплу.

Его руки под сюртуком оказались даже тверже, чем она себе представляла. Положив ладонь ему на плечо, Милли при каждом движении ощущала малейшие перекаты волн его мускулов и замирала от восторга. Настолько, что оступилась и потеряла равновесие на повороте.

Он притянул ее к себе еще ближе, дав возможность спокойно обрести баланс, поддерживая мощью поразительно крепкого тела. Вернувшись в ритм вальса, она глянула на него с благодарностью.

— Кажется, мисс Ли Кер, это мне стоит волноваться за сохранность ног.

Прижавшись лбом к его плечу, она засмеялась. Ее сердце билось в ритме вальса, разнося волны теплого нервного трепета по всему телу. Может статься, все ее сомнения относительно него были такой же ошибкой, как и тревоги по поводу его танцевальных способностей.

— Мистер Драмл, расскажите мне, чем вы занимаетесь?

— Я давний партнер в одной торговой компании, — ответил он.

— Может, я о ней слышала? — настаивала она.

— Вряд ли. Мои партнеры заняты ежедневным ведением дел, собраниями, слияниями, поглощениями и тому подобное. Я отвечаю за контракты, убытки и… персонал.

— Надо же, — заигрывала с ним она. — Похоже, вы серьезный человек, которого следует знать. Расскажите поподробнее.

К этой уловке она прибегала нередко. Мужчины любят поговорить о себе. Однако на сей раз ей, кажется, на самом деле было интересно узнать. То, как он проводил дни. И особенно ночи.

И с кем.

— По сравнению с вашей жизнью все это ужасно скучно и буднично.

Милли скорее почувствовала, чем увидела, как он наклонил голову, приблизившись к ней. Внезапно гомон и окружающая обстановка «Сапфирового зала» испарились. Все показалось темнее. Ближе. Их ноги вальсировали над тенями, а тела сливались в безукоризненном ритме, показавшимся ей чувственным. Даже греховным. Ее обволакивал его теплый мужской мускус из аромата кедровых стволов, мыла для бритья и чего-то еще более темного. Дикого. Чего-то, отдававшего опасностью и страстью. Соитием, запах которого наутро оставлял тебя помеченной. Экстатическими криками и непристойными ударами изголовий о тонкие стены, служившими постоянным аккомпанементом ее жизни до совсем недавних пор, пока она смогла позволить себе отдельную квартиру.

Откинув голову, Милли хотела посмотреть ему в глаза, но так высоко ее взгляду было не достать. Он уперся в его губы. Мягкость на твердости, почти жестокие скобки извечного мужского обличья.

Его поцелуи действительно могли бы ее пометить. Рыжеватая щетина, коснувшись ее кожи, оставит красные пятна.

— Думаю, — прошептала она, во второй раз задохнувшись от его близости, — думаю, мистер Драмл, вы хотите меня поцеловать.

Его ответ никак не походил на остроумный флирт, которого она ожидала.

Он вывел ее из круга так же неожиданно, как и ввел. Перед ними расступилась толпа, в которой художники и актеры смешались с низовым дворянством и богатыми купцами. Те, у кого есть деньги, власть, влияние, но кто не обременен более строгой моралью высшего света.

Их проводили взглядами. Милли было не привыкать.

Благодаря ее известности везде, где бы она ни появлялась, люди неизменно на нее смотрели, но у нее возникло сильное подозрение, что на сей раз в центре внимания была отнюдь не она.

По мере углубления в дебри «Сапфирового зала» делалось все сумрачнее и скандальнее. В темном уголке коридора две очаровательные женщины сплелись в страстных объятиях, взасос целуя друг друга. В их страсти читалось отчаяние. Отчаяние, рожденное слишком долгим сопротивлением неутолимому желанию.

Отголосок этого желания отозвался и в теле Милли, когда, следуя за мистером Драмлом, она остановилась в узком укромном уголке под лестницей. Люстра в вестибюле светила вполнакала, создавая интим, но давая достаточно света, чтобы в углу легла непроглядная тень.

В эту тень они, искавшие темноты, и нырнули. Задыхающаяся Милли оказалась прижата незыблемым торсом Бентли Драмла к стене, словно узница.

Узница добровольная, но все же узница.

Господи, она никогда так не поступала. Конечно, случалось ей украдкой срывать или дарить поцелуи в знак благосклонности. Она беззастенчиво флиртовала, принимала открытое восхищение и даже позволяла за собой ухаживать. Но еще никогда вот так. При всем честном народе, с незнакомцем, от которого ей не надо ни денег, ни льгот.

Исключительно ради наслаждения.

Так он стоял мгновение или, быть может, вечность. В темноте их дыхания мешались. Вино, портвейн и желание.

Из-за люстры, ореолом освещавшей его рыжие волосы, его лица она почти не видела. Однако Милли точно знала, что оба они не ангелы, а с таким таинственным и чувственным мужчиной дорогу в ад она себе проторит за один вечер.

И лучше уже начать.

Она потянулась к нему, приглашающе приподнимая рот, но он не давал ей двигаться. Он просто стоял против нее, грудью приподнимая ее груди, и держа ее большими руками за талию. В его движениях ощущалась непонятная ей нерешительность.

Милли знала, что он немного ее видит. Ее манящий взгляд на сей раз был непритворен, и его руки, наконец, зашевелились.

Этот мужчина всегда делал не то, что она от него ожидала. Даже сейчас его руки не блуждали, а двигались целеустремленно. Сжали ее талию. Потом ребра, еще больше затруднив и без того уже прерывистое дыхание. Сам он судорожно втянул воздух, добравшись до ее грудей, но на них не остановился. Не накрыл ладонями и не сжал, не полез под корсет погладить ноющие от боли соски.

Его руки просто продолжали ползти вверх по ее голой груди и плечам, и мозоли на его ладонях царапали ее нежную плоть, вызывая холодные мурашки по всему телу.

И он все еще не поцеловал ее. Между их губами оставался ничтожный просвет, а его руки медленно ползли к ее горлу.

Милли, уже не стесняясь нарастающего в ней возбуждения, издала сладострастный стон. Кто бы мог подумать, что желание могло быть таким восхитительно всепоглощающим? Томительное ожидание в плену этих рук — больших, мозолистых рук — лишает последних остатков гордости, и ты принимаешься умолять.

— Обещаю, больно не будет, — прошептал он, когда его пальцы вкрадчиво подползли к ее шее, а затем под подбородок, и замерли.

Ей уже больно. Больно в тех местах, о которые лучше не думать. Милли почти не могла дышать, как в тугом корсете.

— Если вы меня не поцелуете, я умру, — призналась она.

Он застыл.

Дрожа от не находящего разрядки чувственного возбуждения, она, привстав на цыпочки, прильнула к нему, впившись губами в его губы.

Поцелуй был таким же жадным, как и внезапным. И хотя его глаза, может, и остались холодными, рот был горяч и отдавал вином и мужчиной. Она самозабвенно поцеловала его, упиваясь тем, как вздрогнуло и мгновенно напряглось его тело.

От его грубых пальцев на ее горле до твердого естества в брюках.

Едва Милли ощутила его твердость, как набухли ее чувствительные груди под корсетом, налившись и отяжелев. Зудящая от желания кожа требовала, чтобы он обнажил ее, сорвав ставшие стесняющими одежды. Немедленно.

Его язык вторгся, наконец, в ее рот, а из ее горла вырвался стон одобрения. Сначала он большими пальцами провел по ее ключицам, потом принялся ласкать ложбинку на ее горле, гладить подбородок, линию щеки, наслаждаясь ею с ненасытной жадностью гедониста.

Милли почувствовала, что он погружается в нее, как она в него. А поднимавшаяся в ней плотская женская сила еще жарче распаляла ее желание. Ей хотелось, чтобы он еще глубже ушел в нее. Вкусил ее. Сверху, и снизу, и изнутри.

Быть может, их сегодняшняя встреча предначертана. Быть может, он тот мужчина, которого она ждала, сказочный герой, который ее завоюет и покорит ее сердце.

Его пальцы вновь легонько стиснули ее горло, и у нее перехватило дыхание. И она застонала от судороги страха, сладкой волной пробежавшей по нервам и влажным омутом оросившим ее между бедер.

— Еще, — потребовала она, обнимая его за шею и ластясь к нему как кошка, требующая, чтобы ее погладили.

Его проклятие утонуло в пещере ее рта, и в этот момент она поняла, что им обоим во что бы то ни стало необходимо довести происходившее между ними до конца.

Прежде чем ведущая в зал дверь с грохотом распахнулась настежь, из-за нее раздался шум, послуживший им предупреждением. По полу вестибюля, путаясь в ворохе юбок, катались две женщины, плюясь, ругаясь и жестоко царапаясь. В одной из них они узнали ту, что в соседней комнате целовалась с подругой.

Другая была им незнакома.

Милли и мистер Драмл отскочили друг от друга, внезапно оказавшись в окружении буйной толпы, шумно и горячо выражавшей одобрение и поддержку дерущимся дамам. Некоторое время Милли на них смотрела, ошеломленная тем, что женщины могут быть настолько жестоки друг к другу.

Но, подумалось ей, ревность — сильное чувство.

— Эй, — крикнула она через плечо своему потенциальному любовнику, — не хотите ли вы…

И запнулась, поскольку слова оказались обращенными в пустоту.

Он исчез.

Милли поняла, что перебрала с выпивкой, только тогда, когда не смогла сообразить, действительно ли нанятый ею добраться пару кварталов от Ковент-Гарден до Друри-Лейн экипаж остановился или продолжает ехать. Потому что мир непрерывно покачиваться.

Спиртным она не злоупотребляла, но сегодня случай был особый.

Сегодня ее бросили.

Ну конечно, у нее была замечательная премьера в Ковент-Гарден. Это так. Но еще у нее был самый чувственный, самый романтичный момент за всю ее жизнь, а потом… ничего.

Бентли Драмл. Какое дурацкое имя. Теперь она была уверена, что слышала его раньше и не при самых благоприятных обстоятельствах.

— Вот мы и приехали, мисс Ли Кер.

Кучер открыл дверь, и сильный порыв холодного ноябрьского ветра подействовал на нее отрезвляюще.

— Осторожнее, ступенька.

Милли оперлась на протянутую им руку и подобрала юбки, прежде чем, ежась от холода, ступить на мостовую. Кучеру, душевному малому в красивом цилиндре и галстуке-бабочке по фамилии Хиггинс, она щедро заплатила. Ей подумалось: пусть он поспит хотя бы пару часов до рассвета, который уже скоро позолотит островерхие крыши Лондона.

Она икнула и поплелась к двери.

Бентли Драмл. Кретин. Больше ничего ей в голову не приходило. Сегодня она праздновала день своего невиданного триумфа. Возможно, высшие силы специально послали ей этого мужчину, смиряя ее гордыню в вечер апофеоза ее славы. Словно напоминая ей, что в этом мире с ней можно обойтись как с обычной шлюшкой.

Боже, а ведь она с ним вела себя именно так.

А то, что он ее отверг, еще сильней усугубляло ее падение. Господи, просто она была слишком романтична. Слишком сговорчива. Слишком…

Одинока.

— Мисс Ли Кер, вам помочь войти? — ласковым тоном, которым говорят с пьяными, невменяемыми людьми или маленькими детьми, осведомился кучер.

— Нет, благодарю вас, Хиггинс. — Повернув ключ в замке, она ввалилась внутрь и захлопнула за сегодняшним вечером дверь.

Ее квартира была невелика, но для центра просто роскошна. Войдя в комнату, служившую гостиной, Милли остановилась у приветливо горящего камина и дождалась, пока его тепло не согрело ее.

Она любила свой дом. Его стены драпировали шелка, привезенные с Востока, а в обстановке присутствовало все — от индийских подушек до антикварной мебели эпохи Людовика XIV и турецких кистей, воздавая дань уважения каждому цвету спектра и одновременно сохраняя баланс уюта и роскоши.

— Милли, дорогая, идите ко мне!

И Милли утонула в пухлой груди своей экономки, миссис Беатрис Бримтри.

— Ах, да вы же замерзли, как снежная баба, дайте я сниму с вас плащ, и я набрала ванну, когда мне сказали, что чествование уже близится к концу.