— Ты говоришь это каждую весну. — Кендис ласково похлопала его по плечу. — Впрочем, доля истины в этом есть. Знаешь, Келси, во всем квартале только мы одни не держим садовника, но ни один сад не может сравниться с нашим. И все благодаря Филиппу. У него просто волшебные руки.

— Это замечательное хобби, — поддакнула Милисент. — Я всегда сама ухаживала за своими розами, и они росли лучше, чем у многих.

Она с гордостью поглядела вокруг и переключила свое внимание на Келси. По крайней мере, подумала она, девчонке хватило такта одеться как следует. Сама Милисент была почти уверена, что из чистого упрямства Келси заявится домой в джинсах и заляпанных грязью рабочих башмаках. Но на внучке был персикового цвета жакет и такие же стильные брюки, так что придраться было не к чему.

— Кстати, — начала Милисент, — мы с Кендис как раз обсуждали, какие цветы лучше выбрать для весеннего бала. Это наша обязанность, поскольку мы обе входим в организационный комитет, но у тебя, Келси, хороший вкус. Может быть ты взглянешь, что предлагает нам флорист-дизайнер и дашь ему несколько советов?

— Высоко ценю ваше доверие, — усмехнулась Келси, — но увы — я вынуждена отказаться от вашего лестного предложения. Дело в том, что меня здесь не будет.

— Тебя не будет на балу? — Кендис рассмеялась искусственным смехом и поспешила налить Келси и Милисент еще чаю. — Ты, наверное, шутишь, Келси! Я понимаю, что даже после развода тебе неловко будет встречаться с Уэйдом и его пассией, однако ты не должна обращать внимания на подобные мелочи. Мы с Милисент как раз думали над этим.

Келси открыла рот, чтобы объясниться, но осеклась.

— Вот как? — переспросила она. — Это мило.

— Нет, в самом деле!.. — Кендис, чье лицо осветилось неподдельным энтузиазмом, положила в чашку второй кусок сахару. — Со стороны Ченнинга было очень любезно пойти с тобой на бал в прошлом году, однако никому из нас не хотелось бы, чтобы это превращалось в традицию. В любом случае люди будут гораздо меньше судачить за твоей спиной, если тебя будет сопровождать настоящий кавалер…

Не прерывая своей речи, Кендис предложила собравшимся блюдо с огуречными сандвичами, и Келси подумала, что она всегда была безупречной хозяйкой.

— Сын Джун и Роджера Миллера как раз вернулся в наши края. Ты помнишь Паркера, Келси? В последние несколько лет он занимался в Нью-Йорке хирургической стоматологией, а теперь получил престижное место в округе Колумбия. И Паркер никогда не был женат, — добавила она с хит-рой улыбкой.

— Да, я его помню.

Приличная семья, высокое социальное положение, припомнила Келси. Престижный колледж, престижная профессия — все как полагается. Не его вина, что Келси видела в нем лишь еще одно подобие Уэйда Монро.

— Я уже говорила с Миллерами. — Милисент, чрезвычайно довольная поворотом беседы, осторожно прихлебывала ароматный чай. — И обо всем договорилась. Паркер согласен сопровождать тебя.

Великолепно, подумала Келси, борясь с закипающим возмущением. Без меня меня женили. То есть отдали замуж.

— Я уверена, что мистер и миссис Миллер очень рады его возвращению. Передайте ему и мои наилучшие пожелания, — заговорила она ледяным тоном. — Но, повторяю, меня здесь не будет. На этой неделе я уезжаю в Кентукки и вернусь только во вторую неделю мая.

— В Кентукки? — Милисент с лязгом поставила чашку на блюдце. — Что, ради всего святого, тебе там понадобилось?

— Там будет проводиться дерби. Даже в кругах, в которых вращаешься ты, бабушка, это считается важным событием. Я уверена, что и на балу скачки будут темой номер один, особенно если первый приз возьмет жеребец из «Трех ив».

Келси замолчала, чтобы перевести дух и бросить быстрый взгляд на отца. Она очень надеялась, что он поймет ее правильно.

— А он обязательно выиграет, и я хочу быть там, когда это случится, — закончила она.

— Это непростительно! — выпалила Милисент. — Байдены были одними из тех, кто основал этот клуб. Традиция восходит аж к твоему прадедушке. Ты просто обязана присутствовать на балу, хотя бы ради поддержания чести семьи.

— Но все меняется, — возразила Келси, стараясь, чтобы ее голос звучал как можно мягче и убедительнее. — У меня есть работа, есть определенные обязанности и желания. И я не могу пренебречь всем этим ради танцев в клубе. А ты, Кендис… Я высоко ценю твою заботу, но Паркер Миллер мне не нужен даже в качестве сопровождающего. Мне нравится другой человек.

— Ох… — Кендис моргнула и попыталась притвориться довольной. — Это замечательно, Келси, просто замечательно. Ты должна обязательно пригласить его на наш бал.

— Боюсь, из этого ничего не получится. — Келси сочувственно пожала руку Кендис. — Этот человек не того типа, который можно встретить на балу в кантри-клубе1.

— Должно быть, кто-нибудь из конюхов, — с сарказмом вставила Милисент.

— Ничего подобного, — возразила Келси и, не в силах отказать себе в удовольствии, добавила: — Он — профессиональный игрок.

— Ты становишься все больше похожа на свою мать. — Держась неестественно прямо, Милисент поднялась с кресла и повернулась к сыну. — Я предупреждала тебя, Филипп, и насчет Наоми, и насчет ее дочери, но ты не внял моим предостережениям. И вот теперь мы все расплачиваемся…

— Милисент!.. — Кендис тоже вскочила и торопливо выбежала из гостиной вслед за свекровью.

Келси отставила в сторону чай. Она уже успела пожалеть о своих словах, но оскорбленные чувства Милисент были ни при чем. Больше всего ей было жаль отца.

— С моей стороны было, конечно, не очень тактично… — начала она.

— Честность и прямота всегда была твоими главными достоинствами, — устало отозвался Филипп, и Келси еще острее ощутила свою вину.

— Ты разочарован, — сказала она. — Как бы мне хотелось найти способ делать то, что я должна сделать, и при этом не задеть твоих чувств.

— В подобной ситуации угодить абсолютно всем невозможно. — Он поднялся и, повернувшись к Келси спиной, отошел к окну. Из окна гостиной ему были видны тугие бутоны азалий, которые только начали разворачивать свои нежные лепестки. Пройдет совсем немного времени, и они вырвутся из своей уютной и безопасной темницы, образованной плотно сомкнутыми кожистыми чашелистиками, и раскроются навстречу весеннему воздуху и новой жизни.

— Ты привязалась к ней, — негромко проговорил Филипп. — Что ж, я этого ожидал. Ты очень похожа на нее, и не только внешне, но, главным образом, по складу характера. Какая-то часть меня — часть, которой я стыжусь, — все еще хочет сказать тебе, что ты совершаешь ошибку. Что ты не принадлежишь к тому миру. Эта часть меня упрямо отказывается видеть, как ты счастлива оттого, что ты там не чужая.

— Я чувствую себя так, словно мне наконец удалось отыскать свою дорогу в жизни, понять свое предназначение. Я счастлива, потому что мне не нужно больше суетиться, спешить, искать что-то более интересное, более важное. Ведь именно этим я занималась большую часть своей жизни. Мы оба знаем это.

— Ты искала. Тут нечего стыдиться.

— А я и не стыжусь. Просто я устала от суеты. Мне нравится заниматься с лошадьми, мне по душе любая работа в конюшне и нравятся люди, которые меня окружают. Наверное, я уже не сумею вернуться к бумажной работе, к своей квартире, к развлечениям в клубе. Я чувствую себя так, как будто я…

— Цветок, который только что распустился? — Смотреть на цветы стало невыносимо больно, и Филипп отвернулся. — Распустился и наконец почувствовал, что такое настоящая свобода?

— Да, пожалуй. До этого я не понимала, сколько во мне было скрытого недовольства и прежде всего — недовольства собой.

— Даже если так!.. — раздался голос Кендис, которая незаметно вернулась в гостиную. Келси поглядела на мачеху и увидела решительно выпяченный подбородок и сердитый взгляд из-под насупленных бровей. — Но это не повод, чтобы быть грубой. Твой отец и я… и твоя бабушка тоже — мы все хотим помочь тебе в этот трудный период.

— Мне кажется, — медленно проговорила Келси, — что этот период вовсе не такой трудный, как вы думаете.

— Тем более ты могла бы подумать об окружающих, — парировала Кендис. — И в первую очередь об отце. О том, как он переживает. О том, как все это выглядит в глазах посторонних.

— Кендис! — перебил жену Филипп. — Не надо об этом, ладно?

— Не надо? А почему, собственно, не надо?

— Возможно, ты в чем-то права, — вставила Келси. — Мне очень не хотелось бы, чтобы папа переживал, но — увы! — я не могу разделить твоей озабоченности по поводу того, что скажут или подумают посторонние. Меньше всего мне хотелось бы ранить ваши чувства или служить яблоком раздора между вами двоими.

— И тем не менее ты подучила Ченнинга обмануть меня и остаться в этом ужасном месте.

Келси почувствовала, что ступила на зыбкую почву и мысленно прокляла Ченнинга за то, что он поставил ее в такое щекотливое положение.

— Да, я просила его побыть со мной.

— И теперь он собирается отправиться туда на все лето, собирается работать на ферме! Он как-то обмолвился об этом, но я просто не поверила. И только теперь… — Задохнувшись от возмущения, Кендис крепко схватилась обеими руками за спинку кресла. — Может быть, она околдовала тебя, Келси, но я не позволю ей сделать из Ченнинга… неизвестно кого!

— Боже мой! — Келси в отчаянии обхватила голову руками, запустив пальцы в волосы. — Откуда что берется! Ты ни разу не видела Наоми, но уже считаешь ее какой-то развратной сиреной из низкопробных фильмов, которая соблазняет чистых наивных юношей и уничтожает все, к чему только не прикоснется! Нет, Кендис, ты ошибаешься. Наоми открыла перед Ченнингом двери своего дома вовсе не для того, чтобы развратить его и уж, конечно, не для того, чтобы досадить вам. Она сделала это ради меня. А работу Наоми предложила ему просто потому, что Ченнинг заинтересовался фермой.

— Я этого не допущу! — воскликнула Кендис возмущенно. Она терпеть не могла сцен, но упрямство Келси не оставило ей иного выхода. — Я не хочу, чтобы мой сын болтался на ипподроме и общался с картежниками и бывшими заключенными!

Келси выпустила волосы и бессильно уронила руки вдоль тела.

— Ну, этот вопрос вы с Ченнингом решите без меня.

— Вот именно! Разумеется, я не имею права указывать тебе, что и как делать… — Губы Кендис предательски задрожали. Она так старалась подружиться с Келси, старалась быть ей примером, а не хрестоматийной мачехой из детских сказок, и чем это все кончилось? — … Но даже если бы я имела такое право, — продолжила она чуть не плача, — ты все равно бы не стала меня слушать! Ты всегда поступала только так, как тебе хочется, и никак иначе!

Филипп сделал шаг вперед. Неожиданная бурная реакция Кендис не только расстроила его, но и озадачила.

— Послушай, Кендис, тебе не кажется, что мы делаем из мухи слона? В конце концов, это всего лишь танцы в клубе.

— Извини, Филипп… — Обида за мужа и за Милисент помешала Кендис сразу взять себя в руки и справиться с раздражением. Свекровь была для нее чем-то гораздо большим, чем родственницей со стороны мужа, — она была подругой и советчицей Кендис, ее главной союзницей. — Я еще не все сказала. Это не просто танцы. Речь идет о приличиях и, если угодно, о лояльности в отношении родственников. Так дальше продолжаться не может, Келси. Предпочтя Наоми, ты оскорбила отца, который тебя вырастил и воспитал.

— Так вот как вы считаете! — вспыхнула Келси, подступая к отцу. — Скажи, ты и правда так считаешь? Неужели тебе кажется, что я не способна любить вас обоих? Или ты думаешь, что я не умею прощать, не умею принимать людей такими, какие они есть?

— Тебе не за что прощать Филиппа, — вставила верная Кендис. — Он все делал правильно.

— Да, я старался действовать так, как мне казалось лучше, — пробормотал Филипп. — Нынешняя ситуация для меня не из самых легких — отрицать это было бы глупо. И все же я обеими руками проголосую за то, что будет лучше для тебя.

— Я как раз и пытаюсь решить, что именно будет для меня лучше всего. Или, по крайней мере, правильнее. Я только не хочу, чтобы ты страдал по моей вине.

— Разумеется, нет, — устало промолвила Кендис.

Она никогда не понимала свою падчерицу по-настоящему, так почему же именно сейчас что-то должно измениться?

— Главная беда, Келси, не в этом, а в другом. Это, кстати, твоя старая проблема: когда ты ставишь перед собой цель, ты идешь к ней самым коротким путем, не замечая ничего вокруг и не задумываясь о последствиях. Когда же цель достигнута, вдруг оказывается, что она тебе вовсе не нужна и что ты ожидала чего-то другого. Так уже бывало, и не раз.

Этот анализ, эти логичные и предельно точные слова укололи Келси больнее, чем любые обвинения и ядовитые замечания Милисент.

— Иными словами, я — бесчувственная и холодная тварь. — Несмотря на все усилия, голос Келси дрогнул. — Ну что ж, не в первый раз мне указывают на этот недостаток, так что спорить, пожалуй, не имеет смысла.