— Это не так. — Филипп шагнул к ней и крепко взял за плечи. — И уж конечно, Кендис не имела в виду ничего такого. Просто ты человек очень целеустремленный, упрямый, умеющий добиваться своего. Это, несомненно, достоинства, но иногда они имеют и свои минусы.

Услышав это, Кендис мысленно приготовилась к отступлению. Она по опыту знала, что, какими бы справедливыми ни были ее требования, выстоять против объединенного фронта ей не под силу.

— Мы очень беспокоились о тебе, Келси, — поспешила она вставить свое слово. — И если я в чем-то перешла границу, то только потому, что мы все очень переволновались. Мы все очутились в нелегком положении. Недавние сообщения в газетах… они заставили людей вспомнить о прошлом, которое, казалось, было прочно забыто. Снова начались все эти разговоры, из-за которых твой отец оказался в неловкой ситуации.

— Два человека были убиты. — Келси почувствовала, как к ней возвращается спокойствие. — Но я не имею к этому никакого отношения, как не могу и прекратить слухи, вызванные этими печальными событиями.

— Да, два человека были убиты, — повторил Филипп. — И ты думаешь, что мы можем отнестись к этому спокойно?

— Нет, конечно. Я могу только еще раз повторить, что эти события не имеют никакого отношения ни ко мне, ни к «Трем ивам». Убийства случаются везде, и мир скачек в этом отношении ничем не лучше и не хуже. Вы, должно быть, вообразили, что ипподром — это средоточие греха и порока. Но это же совсем не так! К тому же скачки — надводная часть айсберга. Разведение чистокровных лошадей — это работа, работа и еще раз работа. Если изо дня в день встаешь с рассветом, на вечеринки просто не хватает сил. Что-то в этой работе мне нравится, что-то порой кажется нудным и монотонным, но зато я всегда вижу результаты собственного труда. — Келси сделала небольшую паузу, чтобы перевести дух. — Ну а насчет вечеринок с шампанским и прочего… К десяти вечера большинство работников уже спит, и мы с Наоми — не исключение. Я видела, как рождаются жеребята, видела, как взрослые мужчины ночи напролет поют больным лошадям колыбельные… Да, конечно, этот мир вовсе не похож на диснеевские мультики, но это и не бесконечная, разнузданная оргия.

Филипп молчал. Он знал, что проиграл. Глядя на дочь, он видел перед собой Наоми, которая яростно и горячо защищала тот мир, который он так и не понял и к которому никогда не смог бы принадлежать.

— Я согласна, что этот мир обладает своими особенностями, которые делают его привлекательным. — Кендис явно пошла на мировую. — Я сама видела Кентуккийское дерби по телевизору. Лошади показались мне совершенно великолепными, да и сам праздник был очень пышным. Что там говорить, я помню, что несколько лет назад Хенеганы даже владели частью беговой лошади. Ты тоже должен помнить, Филипп… И мы, разумеется, не можем осуждать этот… род занятий в целом. Просто нас заботило, что ты, возможно, вынуждена общаться с людьми не своего круга. Это твое увлечение профессиональным игроком…

Келси негромко фыркнула.

— Я сказала это, чтобы уязвить бабушку. Мне следовало объяснить, что меня заинтересовал владелец соседней фермы. Мне очень жаль, что я смутила Милисент, но… В общем, я должна перед вами извиниться, потому что не сказала вам еще одной вещи. Дело в том, что я решила не возобновлять аренду своей городской квартиры. Жить я буду в «Трех ивах», во всяком случае — пока. Возможно, к концу года я начну искать подходящий домик, но работать я все равно . буду на ферме.

Кендис положила руку на плечо мужа, словно желая поддержать его и напомнить, что она рядом, на его стороне.

— Невзирая на последствия?

— Я сделаю все возможное, чтобы неприятных последствий было как можно меньше. Я понимаю, как вам неудобно навещать меня на ферме, так что я буду как можно чаще приезжать к вам сама. Если мне придется уехать, я буду вам звонить. — Келси взяла в руки сумочку и принялась крутить ее ремешок. — Я не хочу потерять вас, — проговорила она, опустив взгляд. — Никого из вас…

— Это невозможно. Этот дом всегда будет твоим. — Филипп притянул Келси к себе. Кендис молчала.


Обратный путь дался Келси нелегко. Всю дорогу она то плакала, то начинала сердиться, и, только когда Келси подъехала совсем близко к «Трем ивам», гнев ее улетучился, уступив свое место горечи и обиде.

Келси не стала останавливаться возле парадной двери. Меньше всего ей хотелось столкнуться с Наоми лицом к лицу. Обсуждать с матерью все, что говорилось о ней самой и о мире, в котором она жила, было бы проявлением слабости, и Келси решила, что должна справиться с этим сама. Поэтому она завернула за угол дома и остановилась, неподвижно глядя на увядающие нарциссы и набирающий силу кизил и ожидая, пока буря внутри ее немного уляжется.

Однако она недолго оставалась в одиночестве. За спиной скрипнула дверь, и на веранду вышел Гейб.

— Я искал тебя, — объявил он. — Вижу, машина стоит, а тебя нигде не видно.

— Я думала, ты уже уехал.

Он увлек ее на узенькую каменную скамеечку возле клумбы, где розовели ранние гвоздики и аквилегии.

— Я уеду сегодня вечером.

Взяв Келси за подбородок, Гейб заставил ее повернуться. Как он хотел увидеть ее! Из-за этого все его планы пошли кувырком, и он сам был в этом виноват… Но что это? Кажется, она плакала. Гейб знал, что не ошибся, и был потрясен этим, равно как и собственной реакцией на ее слезы, чем бы они ни были вызваны.

— Что случилось, малыш? — ласково спросил он, но Келси только покачала головой и отвернулась.

— Скажи, — глухо проговорила она, — ты часто оглядываешься на самого себя? Пытаешься анализировать свои поступки?

— Нет, особенно если этого можно избежать.

— Ау меня ничего не выходит. Впрочем, трудно не опуститься до самобичевания, когда тебя тыкают носом в твои собственные недостатки. Ведь стоит только вглядеться в них пристальнее, как снова начинаешь видеть себя. Как в зеркале.

Гейб обхватил ее плечи рукой и произнес самым беззаботным голосом, на какой только был способен:

— Кто тебя обидел, Келси? Скажи, и я пойду начешу ему как следует холку.

С полувсхлипом-полусмешком Келси ткнулась лицом в его плечо, но тут же отпрянула.

— Я — скверный человек, Гейб. И даже не пытаюсь стать хорошей. Меня всегда удивляло, когда кто-то говорил мне, будто я испорченная, упрямая, своенравная, эгоистичная. В таких случаях мне всегда удавалось убедить себя, что это не так. Что я поступаю так, как кажется мне справедливым, единственно правильным.

Келси почувствовала, как в душе снова вскипает гнев и, не в силах усидеть на скамейке, вскочила, оставив Гейба следить за тем, как она расхаживает взад и вперед по вымощенной кирпичами дорожке, проложенной между цветочными клумбами.

— Когда Уэйд говорил, что меня интересует только моя собственная персона, что я холодна, эгоистична, непреклонна, не склонна прощать и все такое, мне казалось, будто он придумал все это ради того, чтобы оправдать свой адюльтер. Уэйд обвинял меня в том, что я слишком холодна в постели — вот он и завел любовницу, которая его устраивала. Что я не слишком интересовалась его карьерой, и он нашел женщину, которой это было небезразлично. Но меня это не проняло. Я никак не могла забыть и простить ему измены. Пусть я недостаточно хорошо понимала, чего он ждет от меня в физическом плане — согласна, это моя проблема, но во всех других отношениях — увольте! Выплеснуть воду вместе с ребенком — вот к каким решениям я тяготела. Он нарушил супружеские клятвы? Отлично. Значит — браку конец. Только так — ни больше и ни меньше. Что-что, а непреклонной я быть умею…

Келси резко обернулась к Гейбу. Пусть только попробует не согласиться!

— Правда есть правда, а ложь есть ложь. Белое есть белое, а черное — черное. Это правильно, а это неправильно, это закон, а это — беззаконие. Пристегивать ремни в машине — это закон!

Гейб осторожно кивнул.

— О’кей, закон. Что дальше?

— Возможно, я иногда забывала пристегнуть ремень, — призналась Келси несколько виновато. —

Представь, ты очень занят, ты очень торопишься — или просто медленно катаешься вдоль квартала; в таких случаях о мерах предосторожности как-то не думаешь, верно? Но, как только дело касается вопросов принципиальных, я обязательно пристегиваюсь. Каждый раз, без вопросов.

— Это и есть твоя непреклонность?

— Было бы глупо не пользоваться ремнями безопасности в обыденной жизни. Никакие правила не в силах заменить обыкновенный здравый смысл, но на здравый смысл я могла наплевать, а на закон — нет. Ну, если не считать ограничения скорости на автомагистралях, — заметила Келси, виновато улыбаясь. — Но, когда бы я ни превышала скорость, я пыталась найти этому рациональное объяснение. Если я поехала в Атланту, чтобы попытаться поправить что-то в моем браке, если я чувствовала, что что-то пошло не так, и хотела — искренне хотела — что-то изменить, то почему я не пожелала простить Уэйду измены? Потому что он дал мне обещание. Он поклялся в верности и нарушил свою клятву. Нарушил закон. Для меня этого оказалось более чем достаточно.

Гейб потер рукой подбородок.

— Ты хочешь, чтобы я сказал тебе, что ты была не права, когда дала отставку этому своему Уэйду? Я не сделаю этого по двум причинам. Во-первых, я с тобой полностью согласен, а во-вторых, ты нужна мне самому. Единственное, что я мог бы добавить, это то, что если бы нечто подобное произошло между мной и тобой — если бы я застал тебя с другим мужчиной, — то этот парень был бы мертв, а ты очень и очень пожалела бы о своем поступке. Ну, как тебе такой вариант?

Келси закрыла глаза и ожесточенно потерла лицо обеими ладонями.

— Господи, ну почему все это случилось со мной?

— Мне почему-то кажется, что тебе выпало не самое легкое утро. Где ты была, Келси?

— Ездила повидаться с отцом.

Келси почувствовала, что вот-вот снова заплачет, и смущенно отвернулась. Только справившись с собой, она заговорила вновь:

— Я хотела поговорить с ним, сказать, что решила оставить городскую квартиру и переселиться сюда. По крайней мере, на ближайшее время.

— Значит, это он устроил тебе скандал?

— Нет, не он. Мой папа — самый добрый человек на свете, а я… я делаю ему больно. — Слезы все-таки потекли по ее лицу, но Келси решила — черт с ними, пусть текут. — Я не хочу этого. Я не хочу его расстраивать, но мне не хватает силы уступить, склониться, сделать так, чтобы всем было хорошо.

Гейб ничего не ответил, он просто поднялся и привлек ее к себе. Ему было хорошо известно, что слова против слез — ничто, да он и не собирался утешать Келси. Пусть плачет, решил Гейб. Пусть текут слезы, унося прочь горечь, обиду, печаль…

— Как глупо… — Келси шмыгнула носом и попыталась найти в кармане носовой платок. В конце концов она приняла предложенный Гейбом платок и высморкалась. — Все началось из-за каких-то дурацких танцев, из-за дерби и зубного врача.

— Давай-ка снова сядем, — предложил Гейб, — и ты повторишь все это еще раз, но на человеческом языке.

— Это такая традиция. — Келси судорожно всхлипнула и снова опустилась на скамейку. — Кроме того, я должна оправдывать надежды, которые возлагает на меня моя семья. Не могу сказать, чтобы в детстве от меня требовали самоотверженного служения каким-то идеалам, но так или иначе в процессе моего воспитания фамилия Байден неизменно присутствовала, служа чем-то вроде нравственного ориентира. Чтобы я знала, на кого равняться. Особенно старалась бабушка…

Келси смяла в руке платок, искренне жалея, что не может точно так же смять и отшвырнуть прочь все свое возмущение и обиду.

— Она до сих пор сердита на меня за то, что я развелась с Уэйдом и этим запятнала фамильную честь. Стоит ли говорить, что мое пребывание здесь способно довести ее до белого каления? — Стараясь приободриться, Келси выдавила улыбку. — Меня уже лишили наследства, в лучших средневековых традициях…

— Ну что ж… — Гейб взял ее за руку и принялся перебирать пальцы. — Ты всегда можешь переехать ко мне и стать содержанкой. Думаю, что это неплохой способ отомстить твоей бабушке.

— Боже мой!.. Да меня тогда просто проклянут, а мое имя навсегда вычеркнут из семейного молитвенника!

Гейб выпустил ее руку, поняв, что Келси отнюдь не шутит.

— Ну так что там насчет зубного врача, дерби и бала-маскарада?

— Звучит как название дешевого водевиля, правда? — Пытаясь расслабиться, Келси провела руками по волосам, давая им свободно рассыпаться по плечам. — Когда я приехала к отцу, там уже сидели бабушка и Кендис — это моя мачеха. Обе жевали сандвичи с маринованными огурцами и спорили о том, какими цветами украсить главный зал кантри-клуба к весеннему балу. Они всерьез рассчитывали, что я тоже там буду, и пытались взвалить на меня работу флориста-дизайнера. Но главное не это — главное, что они нашли мне кавалера, который должен был сопровождать меня на балу. И все это потому, что я ни с кем не встречалась с тех пор, как порвала с Уэйдом. Они…