— Кстати, я на этой гонке выиграл пять тысяч.

Келси фыркнула.

— Меня это не удивляет. И кто же оказался настолько глуп, что решился поставить против тебя?

Гейб ухмыльнулся.

— Моисей.

Келси поглубже натянула свою кепочку.

— Ну, с пятнадцатью процентами призовых, которые ему начисляют с каждой победы, Мо может себе это позволить.

— Ты становишься самоуверенной, дорогая.

— Я всегда была самоуверенной. Кстати, я слышала, ты собираешься на жеребьевку?

— Обязательно. — За пять лет Гейб еще никогда не пропускал жеребьевок, когда судейская коллегия определяла, кому какая дорожка достанется. Разумеется1, его присутствие или отсутствие не могло оказать никакого влияния на то, по какому полю предстоит бежать его жеребцу, но это был его жеребец.

— Кстати, перед жеребьевкой в старом паддоке состоится небольшой фуршетик. Ты не проголодалась?

Келси со стоном прижала ладонь к животу.

— С тех пор как мы приехали в Луисвилль, я ем как голштинец (1Голштинская порода — старинная немецкая порода крупных упряжно-верховых лошадей), так что я вполне могу позволить себе пропустить этот завтрак. Но если ты… — Она не договорила, заметив, что Гейб ее не слушает. Нет, он не просто не слушал ее — его взгляд скользнул в сторону и, словно луч лазера, сосредоточился на чем-то или на ком-то на конюшенной площади.

— Что случилось? — с тревогой спросила Келси.

— Ничего.

На мгновение Гейбу показалось, что он увидел в толпе конюхов своего отца. Эта знакомая походка, этот светлый костюм, столь неуместный среди вязаных свитеров и хлопчатобумажных курток… Все это промелькнуло и исчезло, так что Гейб не мог сказать с уверенностью, не показалось ли ему. Да и что Рику Слейтеру понадобилось возле конюшни в такой ранний час? Нет, невероятно.

— Ничего, — повторил Гейб, стараясь стряхнуть страх, охвативший его с неумолимостью условного рефлекса. — Если не хочешь есть, можешь просто постоять со мной рядом.

Он больше не думал о странном явлении светлого костюма. Прежде чем утро подошло к концу, Гейб уже знал, что его вороному досталось третье поле, поэтому он отыскал Джемисона и своего жокея, и они втроем занялись составлением тактической схемы на предстоящую скачку.


— Значит, нам досталось первое поле? — Келси стояла вместе с Боггсом в конюшне, лениво покусывая одно из яблок, которыми были набиты ее карманы. Боггс развешивал на проволоке выстиранные бинты. — Честное слово, господь знает, что делает.

Боггс отцепил от штанины еще одну бельевую прищепку и аккуратно закрепил на проволоке очередную полоску голубой ткани.

— Бог небось тоже смотрит дерби, как все нормальные люди. Может быть, у него даже есть свой фаворит. — Боггс вернул на место лишнюю прищепку и огладил ладонью потертое скаковое седло. Металлические пряжки и заклепки на нем сияли, как маленькие солнца, начищенные его собственной рукой. — Но я все равно готов собрать всех этих покойных президентов, которые лежат у меня в кармане, и всех как есть поставить на нашего Горди.

— Я думала, ты никогда не играешь.

— Не играю. — Боггс неторопливо расправил на проволоке теплую попону. — С апреля семьдесят третьего.

С этими словами он бросил на Келси быстрый взгляд. Боггсу было интересно, сообразит ли она, что именно в этот год Наоми застрелила Алека Бредли. Не увидев в глазах Келси ничего, кроме вежливого интереса, Боггс продолжил:

— Мы должны были выступать в Лексингтоне — прикидочная скачка перед дерби. Вроде недавнего Блюграсс. В «Трех ивах» тогда тоже был отличный жеребец, которого мы планировали выставить на дерби. Сколько же в нем было лошади, в этом жеребце! Я любил его, как не любил ни одну женщину. Сам он был светло-гнедой, и кличка у него была поэтому Солнечный… В общем, я, наверное, чуток тронулся умом, потому как поставил на него свой месячный заработок, а тут… Короче, Солнечный вылетел из ворот так, словно уже видел перед собой финишный столб, но на первом повороте жеребец, шедший с ним ноздря в ноздрю, споткнулся и толкнул Солнечного на забор, и мой жеребец упал. Я как только это увидел — сразу понял, больше ему не бегать. Поломал кость — правую переднюю — вдребезги. Тут уж ничего нельзя было сделать. Твоя ма сама взяла пистолет и выстрелила ему в ухо. Это был ее жеребец, и она плакала, когда стреляла, но все равно она сделала все как надо. — Боггс тяжело вздохнул. — С тех пор я не играю. Мне все кажется, что, если я поставлю — быть несчастью.

Келси обхватила Боггса за плечи, и некоторое время они оба молча созерцали орудия его ремесла: сохнущие на проволоке бинты, наглазники, стеганые попоны и ватные подушки.

— С Горди ничего не случится.

Боггс кивнул и взял из рук Келси яблоко.

— Нельзя любить лошадь, мисс Келси. Неправильно это. — Он потер яблоко о рукав и вернул Келси. — Так или иначе, но они разбивают тебе сердце.

Келси только улыбнулась и, подбросив яблоко высоко вверх, ловко поймала его.

— Это для меня или для Горди? Морщинистое лицо Боггса словно треснуло, когда на нем появилась улыбка.

— Он, любит яблочки-то…

— Тогда я лучше угощу его.

Когда Келси сделала шаг к выходу, Боггс переступил с ноги на ногу и почесал заросший щетиной подбородок.

— Знаете, я сегодня видел здесь одного человека, которого не встречал уже несколько лет… С той самой весны семьдесят третьего…

— Кого же?

Боггс шагнул к ней, взял из рук яблоко, повертел в своих крепких узловатых пальцах и неожиданным резким движением разломил на две одинаковые половинки.

— Старика мистера Слейтера.

— Отца Гейба? И ты видел его здесь?

— Да. Во всяком случае, мне показалось, что его, — глаза-то у меня уже не те, что раньше. Что ему здесь надо — вот чего я в толк не возьму! А я-то, как его увидел, так сразу припомнил, что в тот день, когда погиб Солнечный, Рик Слейтер тоже отирался поблизости. Это он тогда поднял шум… Можно было подумать, что мисс Наоми сама подстроила падение, чтобы проиграть гонку и погубить свою лучшую лошадь… Пьян был, конечно, но своего Рик Слейтер добился: Солнечного стали проверять на наркотики.

Келси стояла неподвижно; солнце из распахнутых ворот конюшни било ей в спину, а лицо оставалось в тени.

— И что, нашли что-нибудь?

— Ничего. Чедвики никогда не передергивали. Зато нашли наркотики в другом жеребце — в том, что толкнул Солнечного. Амфетамины, мать их…

— И чей это был конь?

— Канингема. — Боггс сплюнул на пол. — Интересно, да? Сперва-то заподозрили самого Канингема, но потом дело повернулось так, что вроде бы виноват жокей, Бенни Моралес его звали. Чертовски хороший жокей был, доложу я вам, мисс Келси. Когда он повесился в сарае у Канингема, на нем нашли предсмертную записку, в которой он признавался, что ввел жеребцу наркотики.

— Какой ужас!..

— Да, мисс Келси, скачки такое дело, которое не всегда хорошо пахнет. Рик Слейтер, тот прямо в открытую заявил, что Чедвики подкупили Моралеса с тем, чтобы он ввел лошади амфетамин. Даже если бы. он был первым у столба, его бы обязательно дисквалифицировали по результатам анализов. Все это, конечно, чушь собачья, просто такому человеку, как Рик, обязательно надо найти виноватого. Ну а в тот день, конечно, много народа проигралось… — Боггс помолчал. — В общем, мисс Келси, может, я вовсе и не его видел, но если это, не дай бог, Рик Слейтер, то вам лучше держаться от него подальше. Такой мой вам совет.

— Спасибо, Боггс, — кивнула Келси. — Я постараюсь.


Меньше всего Рику Слейтеру хотелось столкнуться с кем-нибудь из «Трех ив», кто хорошо его знал. Но устоять перед искушением увидеть все своими собственными глазами было выше его сил; больше того, Рик хотел иметь место в первом ряду, когда все произойдет, и его нисколько не останавливало то обстоятельство, что в день скачек ему было бы лучше вовсе уехать из Луисвилля.

Ему везло так, как не везло уже давно, и Рик Слейтер чувствовал себя на коне. Карман его оттопыривала толстая пачка денег, в постели ждала покорная его воле женщина, впереди были дни, заполненные праздниками и пирушками.

Он сделал то, что хотел, сумел втиснуться в ряды игроков, занятых большой игрой, мысль о тех людях, которые пойдут ко дну, пока звезда Рика Слейтера будет подниматься все выше и выше, приятно грела ему душу.

Нет, Рик Слейтер определенно не дурак — он с удовольствием убедился в этом еще раз. В последнее время, отринув ложную скромность, Рик думал об этом все чаще и даже старался не очень напиваться, чтобы ненароком не поделиться этим своим знанием с кем-нибудь посторонним, хотя поделиться очень хотелось. Как же, ведь он не только примерно накажет своего неблагодарного сына, но и попутно наживет себе небольшое состояние.

И в то же время лично он не делал ничего предосудительного. Он только вложил подходящий инструмент в нужные руки.

Эта сука Чедвик тоже заплатит ему за все!

Рик нагишом протопал к бару и исследовал его содержимое. Его подружка — девица из бара, которую он ангажировал на всю праздничную неделю, — отрубилась прямо в постели и, мертвецки пьяная, лежала поверх смятого одеяла, выставив напоказ все свои прелести. С нею Рик доказал себе, что он еще мужчина хоть куда!

С этой мыслью он налил себе полстакана виски и чокнулся со своим отражением в зеркальной дверце бара.

Да, он все еще мужчина, и еще какой!

Не выпуская стакана из рук, Рик повертелся перед зеркалом. Ослепленный тщеславием, он не замечал ни дряблых мышц живота, ни жирных валиков на боках. Ему казалось, что в зеркале отражается аккуратное, подтянутое тело тридцатилетнего мужчины — тело, которое он передал своему сыну, а этот неблагодарный вытолкал его в шею, сунув в карман чек на пять тысяч долларов.

Значит, мстительно подумал Рик, — ты не разрешил родному отцу переночевать в твоем доме? Ну ничего, когда все кончится, я куплю этот дом за бесценок вместе с твоей замечательной фермой и твоими лошадьми.

Он залпом проглотил виски и увидел в зеркале, как дрогнуло его горло, пропуская в желудок благословенную влагу. Проклятый щенок вообразил, будто он лучше других, снова подумал Рик о сыне. Ну, ничего, через пару дней от его богатства и авторитета не останется ни следа. Кто высоко занесся, тому больней падать.

Потом ему пришло в голову, что он должен поблагодарить судьбу за представившуюся возможность. Все складывалось исключительно удачно; даже этот болван Канингем, который попался ему под руку со своим дурацким планом — и тот оказался кстати. Глупцы, как известно, принадлежат к той породе птиц, которых приятнее всего ощипывать.

А Рик Слейтер был намерен ощипывать Канингема на протяжении многих лет, шантажируя Билли с целью обеспечить себе стабильный доход, но сейчас он рассматривал это просто как приятную мелочь. Самый большой приз Рик рассчитывал получить в воскресенье, еще до того, как пробьет шесть часов вечера, — приз за работу, которую — с этим нельзя было не согласиться — он исполнил мастерски.

Рик откупорил еще одну бутылку и снова наполнил стакан. Интересно, подумал он, вспомнит ли его Наоми Чедвик? Что, если он подойдет к ней и обеими руками схватит ее за прелестный маленький задик? Может быть, это освежит ее память? Может быть, в самом деле — подойти сзади, ущипнуть ее за попку и подмигнуть?

Мысль о том, что женщина — любая женщина — может забыть Рика Слейтера, неизменно приводила его в бешенство.

Он-то помнил ее очень хорошо. Маленькая испорченная сучка, щеголявшая в платьях с низкими вырезами или обтягивающих джинсах. А как она выхаживала вдоль трека? Точь-в-точь кобыла во время охоты, готовая раздвинуть ножки пошире перед каждым, у кого еще стоит.

Как он хотел ее тогда! Как он хотел повалить ее на землю, задрать ее легкомысленную юбчонку и показать ей, на что способен настоящий мужчина! Несколько раз Рик откровенно предлагал ей переспать с ним, она смотрела на него, как на кусок дерьма, прилипший к подошве башмака после прогулки по паддоку. И она смеялась над ним, смеялась так, что у него кулаки чесались вбить этот смех обратно ей в глотку.

Возможно, ему еще представится случай, подумал Рик, постукивая кулаком правой руки по ладони левой. Он уже давно сделал бы это, если бы не этот еврей-полукровка…

" — Какие-нибудь проблемы, мисс Наоми?

— Нет, Моисей, никаких. Просто еще одна ипподромная крыса. Как там наш жеребчик?.."

И она ушла, виляя задом, ушла пускать слюни над своим жеребцом, а ему не оставалось ничего другого, кроме как вернуться в грязные комнаты, которые он арендовал, и выместить зло на жене, разбив в кровь ее изможденное, бледное лицо с глупыми, покорными глазами.

Должно быть, дочка старого Чедвика воображала, что ее прелести не для таких, как он. Тот день стоил Рику уязвленного самолюбия, но он сполна поквитался с Наоми, когда устроил ей неприятности на скачках. Откровенно говоря, гибель лошади не входила в его планы. Никто не мог предвидеть, что Моралес не справится со своим обколотым жеребцом и с силой врежется в фаворита Наоми. Но в конечном итоге, снова подумал Рик, в конечном итоге все сложилось как нельзя лучше. Все вышло просто превосходно, ибо он с самого начала повел себя осторожно и с умом использовал все обстоятельства, повернув их против Наоми. Да, он отплатил ей, но его жажда мести еще не была утолена полностью.