Келси бросилась на диван. Кого она хотела обмануть? Ее работа была чем-то вроде хобби, за которое она получала мизерные деньги, занятия вошли в привычку, а что касается друзей… Большинство ее друзей и знакомых были также друзьями Уэйда, поэтому теперь, после их развода, они должны были либо выбрать, на чьей стороне им остаться, либо вовсе исчезнуть.

Вся ее жизнь пошла кувырком!

В дверь постучали, но Келси не пошевелилась.

— Келси! — Энергичный стук повторился. — Открой дверь, или я позову управляющего, чтобы он отпер ее для меня.

Келси неохотно сползла с дивана и открыла.

— Бабушка?..

Подставив щеку для обязательного поцелуя, Милисент Байден вплыла в комнаты. Она была, как всегда, безупречно одета и причесана, блестящие, чуть рыжеватые волосы были зачесаны назад, открывая ухоженное лицо, которое могло бы принадлежать женщине не старше шестидесяти лет, хотя на самом деле Милисент было на двадцать лет больше. С помощью жесточайшей диеты и энергичных упражнений ей удавалось поддерживать свою фигуру в идеальном состоянии. Элегантный светло-голубой костюм сорок четвертого размера от Шанель подчеркивал все достоинства этой безупречной дамы. Светлые, в тон костюму, перчатки из мягкой кожи Милисент бросила на столик под зеркалом и повесила норковую горжетку на стул.

— Ты меня разочаровала, — были ее первые слова. — Запереться в комнате и дуться на весь свет. Как ребенок, право.

Прежде чем она села, ее миндалевидные глаза скользнули по лицу внучки.

— Твой отец совсем потерял голову, так он о тебе беспокоится. И он, и я звонили тебе сегодня по меньшей мере десять раз.

— Меня не было дома. Папе нечего было беспокоиться.

— Ой ли? — Милисент постучала накрашенным ногтем по подлокотнику кресла. — Вчера вечером ты ворвалась к нему в дом, чтобы сказать, что эта женщина написала тебе письмо, потом убежала и не отвечала на звонки целое утро.

— Эта женщина — моя мать, и вы оба — ты и отец — знали, что она жива. Нам пришлось объясниться. Ты, бабушка, несомненно, сказала бы, что воспитанным людям пристало выяснять отношения спокойно, однако мои чувства тоже можно понять.

— Не надо разговаривать со мной таким тоном! — Милисент даже подалась вперед, так она была возмущена. — Твой отец сделал все, чтобы защитить тебя от дурной молвы, чтобы дать тебе приличное воспитание, родной дом, наконец! А ты налетела на него как… как…

— Налетела? Я?! — Келси воздела вверх руки, хотя прекрасно знала, что такое открытое проявление чувств будет истолковано Милисент как вульгарное. — У меня было слишком много вопросов, на которые я хотела получить ответы. Я добивалась от него правды, на которую у меня есть все права.

— Теперь, когда ты узнала правду, ты удовлетворена? — Милисент слегка наклонила голову. — Для тебя — да и для всех нас тоже — было бы лучше, если бы ты продолжала считать ее мертвой. Но эта женщина всегда была эгоистична до мозга костей и думала только о себе. И редко о ком-нибудь другом.

По причинам, которые она вряд ли смогла бы себе объяснить, Келси подняла брошенную перчатку.

— А ты всегда ее так ненавидела? — с вызовом спросила она.

— Я всегда видела, что она собой представляет. Филипп был ослеплен ее смазливенькой мордашкой и тем, что казалось ему яркой индивидуальностью и тонкостью натуры. И он дорого заплатил за свою ошибку.

— А я очень похожа на нее, — негромко вставила Келси. — Теперь мне понятно, почему ты всегда смотрела на меня так, словно я в любой момент могу совершить какое-нибудь преступление. Или просто какой-нибудь неприличный поступок, который не допускают правила этикета.

Милисент со вздохом откинулась на спинку кресла. Она не собиралась опровергать утверждения Келси хотя бы потому, что не видела в этом необходимости.

— Вполне естественно, что я всегда была озабочена тем, как много ты унаследовала от нее. Ты носишь фамилию Байден, Келси, и большую часть времени давала нам все основания гордиться тобой. Но все твои оплошности и ошибки — все это от нее.

— Я предпочитаю думать, что мои ошибки — только мои и ничьи больше.

— Как, например, этот развод, — не преминула вставить Милисент. — Уэйд происходит из порядочной семьи. Его дед по материнской линии был сенатором, а отец владеет одним из самых престижных и респектабельных рекламных агентств на всем Восточном побережье.

— А Уэйд занимается развратом со своими фотомоделями.

Милисент нетерпеливо отмахнулась от нее движением руки, при этом на ее пальце холодно сверкнуло обручальное кольцо с бриллиантом — память о покойном муже.

— Ты, конечно, скорее обвинишь его, чем себя или ту женщину, которая его соблазнила.

Келси улыбнулась почти радостно.

— Совершенно верно, бабушка, я предпочту обвинить его. И уже обвинила. Мы развелись, развелись окончательно, так что ты напрасно теряешь время.

— Тебе принадлежит сомнительная честь быть второй за всю историю семьи Байден, кто решился на этот шаг. В случае с твоим отцом развод был неизбежен. Что касается тебя, то ты поступила так, как поступала всю свою жизнь: твоя импульсивная реакция на любые события вошла у тебя в привычку, и мне это не нравится. Но это не главное. Сейчас же меня интересует, что ты собираешься делать с этим письмом?

— А тебе не кажется, что это дело касается только меня и моей матери?

— Этот вопрос затрагивает честь семьи, — твердо сказала Милисент. — Отец и я — вот твоя семья.

Она снова пробарабанила ногтями по подлокотнику, тщательно подбирая слова.

— Филипп — мой единственный сын. Его счастье, его благо были для меня основной заботой. А ты — его единственная дочь, — с неподдельной любовью в глазах она протянула руку и взяла Келси за кончики пальцев. — Я желаю тебе только добра, Кел.

Сомневаться в этом не приходилось. Как бы ни раздражали ее порой строгие принципы, которых придерживалась Милисент Байден, Келси знала, что она ее любит.

— Я знаю, бабушка. Знаю и не хочу с тобой ссориться.

— Как и я с тобой. — Милисент с довольным видом потрепала Келси по руке. — Ты была хорошей дочерью, и никто, кто знает Филиппа и тебя, не сомневается в том, как крепко вы привязаны друг к другу. Я уверена, ты не сделаешь ничего, что могло бы причинить ему боль. Дай мне это письмо, и я позабочусь обо всем вместо тебя. Тебе не нужно будет ни встречаться с ней, ни влезать в этот скандал.

— Но я уже встречалась с ней. Я ездила к ней сегодня утром.

— Ты… — рука Милисент чуть заметно дрогнула и снова легла спокойно. — Ты виделась с ней? И ты отправилась туда, ни с кем не посоветовавшись?

— Мне двадцать шесть лет, бабушка. Наоми Чедвик — моя родная мать, и мне нет необходимости советоваться с кем-либо, встречаться мне с ней или нет. Мне очень жаль, если тебе это неприятно, но я поступила так, как считала нужным.

— Так, как тебе захотелось, — поправила Милисент. — Не думая о последствиях.

— Пусть так, если тебе это больше нравится. Только позволю себе напомнить, что, какими бы ни были последствия, касаются они только меня. Мне казалось, ты и отец поймете, что поступить так было с моей стороны вполне естественно. Может быть, вам нелегко с этим мириться, однако я не понимаю, отчего вы так сердитесь.

— Я вовсе не сержусь, — отозвалась Милисент, хотя Келси ясно видела, что ее бабушка в ярости. — Просто я за тебя волнуюсь. Мне не хочется, чтобы ты поддавалась первому же эмоциональному порыву, первому же желанию, которое диктуют тебе чувства. Ты просто не знаешь ее, Келси. Ты не представляешь, какой хитрой и коварной может быть эта женщина.

— Мне известно, что она добивалась права опеки надо мной.

— Она просто хотела побольнее уязвить твоего отца, потому что он смотрел на нее как на пустое место. Ты была для нее просто орудием. Она пила, встречалась с другими мужчинами и щеголяла другими своими пороками в бесстыдной уверенности, что всегда и во всем будет выигрывать. А кончилось все убийством. — Милисент ненадолго замолчала, чтобы набрать в грудь побольше воздуха. При одной мысли о Наоми в груди ее с новой силой вспыхивал костер ненависти.

— Коль скоро ты с ней встречалась, она, наверное, попыталась уверить тебя, что это была самооборона? Что она защищала свою честь.

Не в состоянии больше сидеть, Милисент резко встала.

— О, она была очень умна, умна и красива. Если бы улики против нее не были такими очевидными, она, наверное, сумела бы убедить суд в своей невиновности. Но когда женщина посреди ночи принимает мужчину у себя в спальне, одетая всего лишь в одну шелковую комбинашку, тут трудно настаивать на версии попытки изнасилования.

— Изнасилования… — шепотом повторила Келси, но Милисент не услышала ее потрясенного шепота.

— Кое-кто, разумеется, поверил ей. Существуют люди, которые всегда готовы верить женщинам подобного типа, — взгляд Милисент стал жестким; в возбуждении она схватила перчатки со столика и принялась нервно похлопывать ими по ладони. — Но, в конце концов, они же ее и приговорили. Она исчезла из жизни Филиппа и из твоей тоже. И до недавнего времени о ней ничего не было слышно. Неужели ты будешь так эгоистична и упряма, что позволишь ей снова встать между нами? Неужели ты заставишь отца снова страдать?

— То есть вопрос стоит так: или она, или он?

— Вот именно!

— Для тебя, бабушка, но не для меня. Знаешь, до тех пор, пока ты не приехала ко мне, я не знала, буду ли я встречаться с ней еще раз. Теперь я знаю точно, что обязательно снова туда поеду. А знаешь почему? Потому что она не пыталась защищаться или оправдываться, не предлагала мне сделать выбор. Я увижусь с ней еще раз и решу сама.

— Невзирая на то, что кое-кому это причинит боль?

— Насколько я понимаю, я — единственный человек, кто в этой ситуации чем-нибудь рискует.

— Ты ошибаешься, Келси, и это опасное заблуждение. Эта женщина… разлагает, пачкает, выворачивает наизнанку все, к чему ни прикасается… — Милисент опустила голову и стала аккуратно, палец за пальцем, разглаживать на ладони перчатки. — Если ты и дальше станешь поддерживать с ней отношения, она сделает все, что в ее силах, чтобы изменить твое отношение к отцу.

— Никто не сможет этого сделать.

Милисент подняла голову, ее взгляд был острым, словно отточенная сталь.

— Ты еще не знаешь Наоми Чедвик, — резко сказала она.

Глава 3

Келси и вправду не знала Наоми Чедвик, но хотела бы узнать. Годы, проведенные в университете, не пропали для Келси даром, и если и было что-то, что она умела хорошо, так это рыться в архивах, подбирая материалы для исследования какого-нибудь события или явления. Любого явления, даже если оно называется Наоми.

На протяжении последующих двух недель большую часть своего свободного времени Келси провела в общественной библиотеке, перебирая катушки с микрофильмами. Первой ей попалась страничка светской хроники из какой-то старой газеты, где она прочла уведомление о помолвке двадцатиоднолетней Наоми Энн Чедвик, дочери Мэттью и Луизы Чедвик с фермы «Три ивы», Блюмонт, Виргиния, и Филиппа Джеймса Байдена — тридцати четырех лет, сына Эндрю и Милисент Байден из Джорджтауна.

Свадьба должна была состояться в июне, и Келси легко нашла соответствующее объявление. Для нее было настоящим потрясением увидеть отца таким молодым, таким счастливым и беззаботным. Руку, сжимавшую ладонь Наоми, он прижимал к сердцу и улыбался. На лацкане белела бутоньерка из нескольких роз, и Келси попыталась угадать, были ли они белыми или солнечно-желтыми.

Наоми на фотографии смотрела чуть исподлобья, но даже крупнозернистый газетный снимок не мог скрыть блеска ее обаяния. Личико Наоми казалось невероятно юным и удивительно красивым; полные губы были четко очерчены, а глаза весело блестели, словно она вот-вот рассмеется.

Эти двое выглядели так, словно вместе они могли одолеть любые трудности.

Нет, ей не будет больно. Не должно быть. Келси твердила эти слова постоянно, убеждая себя, что глупо было бы расстраиваться из-за развода, который произошел бог знает сколько времени назад, но эти двое были так молоды, так полны жизненных сил и надежд… А теперь каждый из них стал для другого просто горьким воспоминанием.

Келси сделала кое-какие краткие заметки и фотокопии всех сообщений, которые ей попались, как она сделала бы это для любого академического доклада или сообщения. С особенным интересом она просмотрела фотокопию объявления о своем собственном рождении.

Начиная с этого момента имена ее родителей стали попадаться довольно редко; как правило, это были просто упоминания о том, что мистер и миссис Байден — в числе многих других — присутствовали на приеме в мэрии или приняли участие в какой-то благотворительной акции. Похоже, они вели довольно замкнутый или, во всяком случае, не слишком активный образ жизни, и большая часть их непродолжительного супружества прошла вдалеке от вашингтонского света.