Кервуд предложил мне руку, мы направились к лестнице. Пока тетя могла нас слышать, разговор не выходил за рамки данной темы.

– Будет очень великодушно с вашей стороны, мисс Хьюм. Иногда и мне не помешает небольшая передышка, – говорил Кервуд. Однако когда мы удалились несколько выше, он добавил:

– И небольшая компания. Мне бывает очень одиноко на этой галерее, совсем под облаками. Даже не знаю, чье еще общество доставило бы мне большее удовольствие.

– Мы вам пришлем еще помощников, сколько вы скажете, одним конюхом можно легко пожертвовать.

– Я имел в виду не конюха, плутовка, – засмеялся он, ущипнув меня за руку.

Мы, наконец, пришли, он пропустил меня вперед, галантно придерживая дверь.

– Наконец-то мы одни! – вздохнул он. Закрыв дверь, он заключил меня в объятия.

– Мне казалось, Каселри никогда не уедет. Его губы слились с моими, мы крепко обнялись там под облаками, а вокруг одобрительно ворковали голуби. Я боялась, что теперь, когда Сноуд стал Мейтландом и абсолютно респектабельной партией, и когда страх запретного греха больше не сковывал нас, может исчезнуть и острота переживаний. Действительно, тот особый ореол опасного приключения, который я испытала раньше, больше не появился, но сознание, что меня страстно целует мой будущий муж, было достаточной компенсацией. Опасности и волнения нам еще предстояли в изобилии.

– Давайте подойдем к южному карнизу, – предложила я. Это было более романтичное место.

Вдали черненным серебром поблескивал океан, легкий ветерок доносил рокот морских волн. Мы немного полюбовались морем и обнялись снова. То, что мы были вместе, казалось одновременно и естественным, и необычайным.

– Как все же вас зовут? – спросила я и засмеялась абсурдности вопроса.

– Кервуд. Я знал, что Фарфилд все равно проболтается, поэтому не скрыл своего настоящего имени, тем более что здесь по первому имени меня никогда не называли. Фарфилд бывал в Брэнксэмхолле несколько раз. Он знал, что я работаю здесь, но не знал, что у меня другое имя. Я не хотел, чтобы он знал правду.

– Вот почему вы придумали версию, что работали слугой в Брэнксэм Холл. Ваше имя Кервуд Сноуд?

– Милвертон, моя фамилия.

– Кервуд Милвертон. Зачем вы выбрали такое неприятное имя – Сноуд?

Он посмотрел на мои исцарапанные руки и поцеловал каждую царапину.

– Надо чем-нибудь смазать, – сказал он, прежде чем ответить на мой вопрос.

– Почему назвался Сноудом? Мне казалось, что имя подходит для той должности, которую я занимал. Когда я увидел вас, то пожалел, что выбрал такое незавидное положение. Я мог бы назваться ученым – исследователем, вполне джентльменское занятие, да, оно бы мне лучше соответствовало. Мне хотелось переписываться с матерью, положение ученого давало для этого беспрепятственную возможность, поэтому я сделал вид, что продолжаю оставаться у нее в услужении.

– Почему было не остаться самим собой.

– Власти боялись, что мое долгое присутствие в доме вызовет ненужное любопытство и сплетни. Многие знают, что мы с мамой выращиваем домашних голубей. Поэтому Брэнксэм Холл был отвергнут как передаточный пункт. Умелый стрелок мог перехватить голубя по пути домой. Ваш отец выращивал спортивную породу птиц, которых можно легко обратить в почтовых, никто бы об этом не догадался. Поэтому мы специально держали нескольких птиц для кроссов и выставляли их на соревнования. Если бы лорд Мейтланд внезапно поселился в доме, правда вскоре обнаружилась бы.

– Боюсь, что пойдут пересуды по поводу визита лорда Каселри, – сказала я.

Вести серьезный разговор было почти невозможно, так как Кервуд не переставал меня целовать, не выпуская из объятий.

– Это не секрет. Собираюсь даже дать информацию в местной газете.

Я подумала, что он подшучивает надо мной и шлепнула его легонько по руке.

– Но это уже слишком!

Он схватил мою руку и крепко прижал к себе.

– Совсем нет. Он приезжал, чтобы познакомиться с невестой лорда Мейтланда. А, я, кажется, забыл сделать предложение, мисс Хьюм? Вспоминаю ваши обидные слова, что вы выйдете замуж только за джентльмена. Это было единственное препятствие к нашей помолвке?

Мне не понравилась такая заносчивость.

– Разумеется, нет. Еще мне нужен был титул, но полагаю, что потенциальное звание герцога мне подойдет, – осадила я.

– Жаль, что не смогу предложить королевства. Но, по крайней мере, постараюсь завоевать ваше расположение и покорить сердце.

Герцог – сердцеед. Он отвесил игривый поклон.

– Но никто не знает вас как лорда Мейтланда.

– Теперь узнают. Если вы принимаете меня как официального претендента на вашу руку и сердце, это дает мне право находиться в доме под моим настоящим именем. Надеюсь, вы, не будете медлить со свадьбой. Вы должны знать, что тот, кто любит, вызывает всеобщую симпатию. Никто не заподозрит меня в чем-то незаконном.

– Как мы объясним наше знакомство?

– Ну, как же, год тому назад, когда вы сопровождали вашего отца на состязания голубей. Ваша красота поразила меня, я влюбился с первого взгляда и с тех пор сочиняю сонеты в вашу честь, о чем, подозреваю, вам хорошо известно.

– Сонеты? Я приняла их за шифровки.

– Неужели? – оскорбился он. – Я вам их почитаю, они просто великолепны.

– Они ужасны. У меня глаза не серые, а зеленые.

– Память подвела. У меня не было больших возможностей любоваться вашей красотой.

Он заглянул мне в глаза.

– Все же они немного серые – это небо в них отражается, наверное.

– Я думала, это вид кодирования. Даже не заметила рифмы. И еще – в тот раз я не ездила с папой на состязания голубей.

– Я тоже там не был. Неважно, никто не вспомнит. Думаю, что вне дома никто не признает во мне Сноуда, когда я подобающим образом оденусь. Я редко выходил и мало с кем встречался. В любом случае, потерпеть осталось немного, война скоро закончится. Веллингтон гонит французов через Альпы. Еще не больше года. Но, разумеется, лорд Мейтланд не может все это время провести на голубятне, Вам ведь захочется похвастаться трофеем перед друзьями. Узкому кругу, конечно, без лишнего шума, учитывая наш траур.

Мне было приятно, что он сказал «наш», это свидетельствовало, что он был искренне привязан к папе.

– Попрошу маму прислать несколько опытных слуг, они займутся повседневной работой, – добавил он.

– Мне останется корреспонденция. – Где вы скрываете шифр, Кервуд?

– Здесь, – он вынул крохотную книжечку из внутреннего кармана сюртука. Два на три дюйма, как и говорил Депью, достаточно тонкую, чтобы карман не оттягивался. – Депью, видимо, где-то прослышал, что ожидается важная информация. Все, кто внимательно читает газеты, понимают, что приближается переломный момент. Он намеревался убить меня и Фарфилда и встретить Цезаря вместо нас. Со времен службы в гвардии, он знал, что важные донесения кодируются. Без шифра эта депеша была для него бесполезна.

– Он, наверное, искал эту книжечку, когда шарил в кабинете папы.

– Видимо, вы правы. Пистолет я забрал до прихода Депью, еще в тот вечер, когда застал вас в кабинете. После убийства мистера Хьюма, я понял, что лучше иметь при себе оружие. После вашего ухода я вернулся и взял его. В тот вечер я хотел рассказать вам правду.

– Почему же вы этого не сделали?

– Мне было приказано держать мою миссию в секрете. Позднее я узнал, что в Брайтоне вы встретили Депью. Он и раньше обманывал патриотически настроенных людей и заставлял их работать на врага. Я боялся, что жажда мести может привести вас на ошибочную стезю, если кто-то постарается воспользоваться вашей неопытностью. Так и получилось. Но я всегда был убежден, что вас ввели в заблуждение, я верил в вас. Это, конечно, неосторожно с моей стороны, судьбу страны надо ставить выше личных симпатий.

Я подумала, смогла ли бы я пожертвовать Кервудом во имя благополучия Англии, и поняла, какое это счастье, что мне не нужно делать выбор.

– Вы знаете, кто убил папу, Кервуд?

– Фарфилд рассказал, – после того, как вы напичкали меня небылицами о том, что мистер Хьюм был на рыбном рынке, без документов, где его и застрелили, – что ваш отец вернулся в отель переодеться к обеду и застал в номере Депью, Депью шарил в его вещах. Возможно, искал шифр, или еще что-нибудь, что можно было бы использовать для шантажа. У Депью было ружье. Ваш отец бросился к двери, чтобы позвать на помощь. Депью потерял голову от страха и выстрелил. Затем сбросил кувшин с водой, чтобы объяснить причину шума. Наверное, кто-то из слуг, проходя мимо, услыхал этот звук и заглянул. Может быть, он принял Депью за постояльца, снимавшего этот номер, и не придал инциденту значения. У нас в отеле был свой человек. Он зашел в номер и увидел, что мистер Хьюм убит. Поймать Депью ему не удалось, но клетки с птицами он забрал из конюшни и припрятал. В них были очень ценные почтовые голуби.

– Это ваш человек придумал версию о сердечном приступе?

– Да, чтобы не разглашать его секретную миссию. Об этом никто не должен был знать. Вскоре после трагедии приходила миссис Мобли. Ей сказали, что у него был сердечный приступ, и он умер. Местного доктора нельзя было вызвать, он мог передать дело огласке. Поэтому тело перевезли в Лондон. К несчастью, в спешке забыли захватить его чемодан.

– Зачем вам нужны были его ботинки? В них было что-то спрятано?

– Нет. По правде говоря, я их и не просил. Мне их предложил Уильямс. Я не мог найти причину, правдоподобно объяснившую бы мой отказ от столь ценного подарка, пришлось их взять. Кассиди говорит, что они хорошо подходят по размеру его отцу.

– Папа перевозил донесение, когда был убит?

– Нет. В тот раз он ничего не должен был передавать. Он просто должен был поставить голубей для отправки в следующий пункт, на юге Франции, и получить птиц для дальнейшей пересылки информации. Иногда он получал в Лондоне донесения для меня. Мы старались меняться и менять способы. На Лондонском пункте пересылки возникли какие-то осложнения, – они заподозрили утечку информации и искали виновника. Но потом все уладилось, и мы снова передавали донесения в Лондон. Вам и в голову не приходило, что мистер Хьюм подвергается смертельной опасности, иначе мы не оставляли бы его без присмотра. Он выполнял задания охотно, даже сам напрашивался в поездки. Вы ведь знаете, в Брайтоне, он встречался с миссис Мобли, так что его поездки устраивали.

– Эта женщина отравила нам жизнь. Она чуть не явилась причиной раздора между родителями, когда мама узнала, что он с ней встречается. Не понимаю, почему после смерти мама он снова стал с ней видеться.

– Человек не может быть одинок, одиночество мучительно. Рассказать вам, как я чувствовал себя ночами, один на верхотуре, думая о вас? А когда, наконец, вы начали навещать меня, я вынужден был вас подозревать.

– Вас это не очень пугало, – напомнила я.

– Глубоко ошибаетесь. Я понимал, чувствовал, что могу признаться и в своих чувствах, и в том, кто я на самом деле, но результатом могло быть – что? Что я пойму, что я имею дело с заклятым врагом. Поэтому я молчал.

– Надо было сказать мне. Никто мне ничего не говорит, словно я еще ребенок.

– За других не буду ручаться, но я ничего подобного не думаю. С ребенком я бы так не поступил, – сказал он и поцеловал меня очень взрослым поцелуем.

Есть и вправду что-то магическое в голубятне. Вы стоите у края карниза, ветерок с океана овевает вас, принося тишину и прохладу. Мягкие волны мерно плещутся внизу, омывая прибрежные камни и навевая мысли о вечности. А вокруг раздается нежное и призывное воркование. Для меня же это место всегда будет связано с моей первой любовью, с Кервудом. Оно вечно будет напоминать мне о том риске и счастье, которые мне довелось там пережить.