– Уверяю вас, я сделаю все, что от меня зависит.


Когда час спустя они покинули гостиницу, и внутри кареты, и снаружи холод был нестерпимый. Все были взвинчены и раздражены, но особенно викарий, который грозился, если его немедленно не оставят в покое, выкинуть ноты в окно. Кое-как Корделии удалось его успокоить. Она даже позанималась с ним некоторое время, и только ближе к полудню, когда он погрузился в беспокойный сон, ей удалось хоть немного передохнуть.

Корделия взглянула на герцога, но он смотрел в окно, причем поза его была столь напряженной, будто он ожидал появления бандитов. А может, так оно и было. Этот человек всегда настороже, подумала она. Потерял голову он, лишь когда бросился ее целовать.

Она готова была вновь предаться упоительным воспоминаниям, но, стиснув зубы, отринула их. Вместо этого она стала вспоминать все оскорбления, которыми он осыпал ее вечером. «Вы слишком нянчитесь со своим отцом. Вы создаете условия, которые позволяют ему потакать своим дурным наклонностям. Вы не даете ему видеть последствия его поведения».

Отец захрапел рядом, Корделия вновь почувствовала, что сердится, и это помогло ей забыть ненадолго о поцелуях герцога. Как смеет Себастьян обвинять ее? Он провел с ними только три дня и возомнил, будто ему все про них известно! Это неслыханно!

Но, хоть она и сердилась, все же думала о словах Себастьяна. Что он имел в виду, говоря, что она создает своему отцу условия? Она же не дает отцу вина. Наоборот, старается, чтобы в доме вообще не было спиртного. К столу давно уже не подают вина. Да и когда была жива мама, вина почти не подавали. Эль бывал, но не всякий раз, как в других домах.

Впервые Корделия подумала, не потому ли мама предпочитала «бодрящие напитки» вроде кофе и лимонада, что знала о расположенности отца к выпивке? Мысль эта поразила Корделию. Она всегда считала, что отец запил, потому что впал в тоску после смерти мамы. А что, если это не так? Вдруг он всегда был таким, но мама умела бороться с его привычками?

Отец заворочался и прислонился к стенке кареты. Себастьян посмотрел сначала на него, потом на Корделию. Их взгляды встретились. Он почти застенчиво улыбнулся ей, и ей стало стыдно за свои мысли. Ведь герцог говорил ей правду в лицо не для того лишь, чтобы досадить ей. Себастьян действительно хотел помочь… Все время, кроме того момента, когда кинулся на нее как одержимый.

Но и тогда он принес ей свои извинения.

Боже мой, как же трудно понять его! То он беспокоится о ее здоровье, то говорит, что она виновата во всем, что случилось с отцом. Она с ним нянчится и не дает ему осознать последствий его поведения.

Осознать последствия его поведения… Как это понимать? Она что, должна ничего не предпринимать и смотреть, как отец спивается? И что тогда с ними будет? У нее нет выбора, она должна следить за тем, чтобы он был трезв, даже если приходится порой брать на себя его обязанности.

Если она просто оставит все как есть… Нет, это невозможно!

Но кое-что она может сделать, подумала она, взглянув на Пруденс. Она сумеет узнать, какую роль во всем играет Пруденс. А ведь Пруденс имеет к этому отношение, иначе отчего она сегодня сидит как на иголках, дергается, нервничает. Она спокойно не может взглянуть на Корделию, вскидывает брови, беспрестанно теребит платье. Одно это может вывести из себя.

Слава Богу, что хоть снег перестал идти, подумала Корделия. Себастьян сказал, что хорошо бы попасть в Йорк до вечера, дальше дороги лучше.

Йорк. Там живет Гонорина. Корделия не видела мамину подругу уже несколько лет, с самых похорон. Стоит ли рассказать герцогу о Гонорине? Замечательно было бы нанести ей визит, но ее может не оказаться дома, кроме того, неприлично вваливаться такой большой компанией без предупреждения.

С другой стороны, с улыбкой подумала Корделия, Гонорина безумно расстроится, когда узнает, что упустила возможность познакомиться с герцогом Веверли.

– Позвольте узнать, чему вы улыбаетесь?

Вопрос герцога застал ее врасплох.

– Так, пустяки. Просто я вспомнила, что вы говорили о Йорке. Там живет моя подруга.

– Гонорина, – пробормотал отец.

– Я думала, ты спишь, – сказала Корделия, поворачиваясь к нему.

Он сидел с закрытыми глазами, прислонившись к стенке кареты, и улыбался.

Она легонько толкнула его в бок своим ридикюлем.

– Ах ты, притворщик! Пытаешься избежать занятий!

Он приоткрыл один глаз.

– Не совсем. Но, стоило тебе упомянуть эту бабу, как я тут же проснулся. У меня сердце подпрыгивает, едва я слышу ее имя.

Корделия сделала круглые глаза.

– Почему ты так говоришь о ней?! Она вовсе не такая уж плохая! Просто немного настырная.

Викарий хмыкнул, Корделия снова пихнула его в бок.

Тогда отец отобрал у нее ридикюль, сунул его себе за спину и с победным видом взглянул на нее.

– Знаю, знаю, о чем ты мечтаешь, детка. Чтобы мы нанесли визит вдовушке Гонорине. Так вот, выбрось это из головы. Обойдемся без ее «определенных» мнений.

– Но она мой друг.

– Да-да. – Он погрозил ей пальцем, уже не вполне шутливо. – Только у этой женщины воля тигрицы, ум судьи и голос мегеры. Если она не может убедить кого-то в своей правоте одной лишь силой воли, то пускает в ход свою дьявольскую логику. Если и это не помогает, она начинает скандалить и скандалит до тех пор, пока противник не сдается. – Он мрачно вздохнул. – И обычно побеждает. Гонорина всегда побеждает, а мне сейчас и своих забот хватает, обойдусь и без ее советов.

– Папа! Но она же совсем не такая! Она великодушна, благородна…

– И тиранит всех, кто имеет отличное от нее мнение, – закончил за Корделию викарий.

– Как ты можешь быть столь неблагодарным! Гонорина, несмотря на разницу в положении, все эти годы была мне как сестра. Вспомни, сколько раз она выручала нас своими пожертвованиями, когда дела прихода шли совсем неважно. – Голос ее задрожал. – А когда мама умирала, Гонорина приехала незамедлительно. Если бы не Гонорина…

– Ладно, – сдался наконец викарий. – В преданности ей не откажешь.

– Я с нетерпением жду встречи со столь необыкновенной женщиной, – заявил вдруг Себастьян. И добавил к несказанной радости Корделии: – Думаю, мы сможем ненадолго заехать к ней.

Пропустив мимо ушей стенания викария, Корделия поспешила сказать:

– На час-два, не больше. Я знаю, как вы торопитесь к брату, но, если мы сможем заглянуть к ней, я буду вам весьма признательна.

– В столь сердечной просьбе я не могу вам отказать. – Улыбнулся он всем присутствующим, но блеск его глаз убедил ее в том, что улыбка предназначалась именно ей.

– Благодарю вас, Себастьян.

Пруденс окинула ее презрительным взглядом, викарий нахмурился, и Корделия сконфузилась.

– Себастьян? – негодующе переспросил викарий.

Лорд Веверли лишь пожал плечами.

– Я предложил вашей дочери отринуть формальности, раз уж мы путешествуем столь тесной компанией.

Корделия бросила взгляд на отца и заметила, что тот весьма недоволен.

– Но, ваша светлость, – холодно заметил он, – не пристало нам обращаться с вами так фамильярно, ведь мы едва знакомы. Возможно, знай мы о вас побольше, я бы проще смотрел на формальности. Почему бы вам не рассказать нам о себе? О семье… о вашей жизни в Индии. – Он искоса посмотрел на Корделию и добавил: – О вашей невесте.

Корделия залилась краской. У отца могла быть лишь одна причина лишний раз напомнить о том, что герцог помолвлен. Неужели он знает про поцелуй? Господи, только не это. И она смущенно заметила:

– Неприлично расспрашивать человека о его личной жизни, – и незаметно ущипнула его за руку.

Но он будто ничего не замечал.

– Мы позволили этому человеку увезти нас в Лондон, причем на сборы нам был дан один-единственный день. Думаю, мы вполне можем ожидать от него откровенности.

– Вы полностью правы. – Себастьян говорил сдержанно, но немного холодно. Потом он скрестил руки на груди и откинулся на спинку сиденья. – Я с радостью расскажу вам про свою жизнь. Надеюсь, вы ответите мне тем же. Особенно меня интересует, как вы несли службу последние три года.

Викарий стал усиленно теребить собственное ухо. Выражение его лица изменилось.

«С ними просто нет никакого сладу, – думала Корделия. – Почему отец с Себастьяном не могут разговаривать мирно? Они сталкиваются по любому поводу».

Викарий наклонился вперед, явно готовясь дать Себастьяну отповедь, и она изо всех сил наступила ему на ногу.

– Папина служба не так занимательна, как ваши путешествия, ваша светлость, – сказала она, стараясь заглушить недовольный вскрик викария. – Расскажите нам о них, это так интересно!

Герцог не спускал глаз с викария.

– Думаю, вашего отца больше интересуют подробности моей личной жизни, а не рассказ об Индии.

Теперь Корделия сердилась на герцога. Она уставилась на него и смотрела до тех пор, пока он не обратил взор на нее.

Тогда она одарила его самой чопорной улыбкой, на какую только была способна.

– Так чье же любопытство вы удовлетворите? Дамы? Или пожилого невежи?

– Корделия! – возмутился отец. – Послушай, детка…

– Так чье же, ваша светлость? – Она с вызовом смотрела на Себастьяна. – Если вы предпочтете отвечать на вопросы отца, я на вас обижусь, определенно обижусь. – И она бросила на отца уничтожающий взгляд.

Викарий слишком хорошо знал этот взгляд, поэтому он насупился, но возражать не стал. Тогда она снова посмотрела на Себастьяна. Резкие линии у его рта разгладились, он почти улыбался. И, приподняв бровь, сказал с довольным видом:

– Раз вы так ставите вопрос, мисс Шалстоун, я не могу вам отказать. – Он устроился поудобнее. – Скажите, что именно вы хотите услышать про Индию?

Она облегченно вздохнула. Только сейчас она поняла, как была обеспокоена тем, что эти двое снова начнут ссориться, и из-за чего – из-за того лишь, что она назвала его светлость Себастьяном. Впредь ей надо быть осмотрительнее.

Она пыталась придумать подходящий вопрос и наконец сказала:

– Прежде всего мне интересно, почему вы отправились именно в Индию. Кажется, эта страна не входит в обычное турне для молодых людей, желающих посмотреть мир.

Себастьян улыбнулся.

– Вы совершенно правы. Индия страна слишком дикая и непредсказуемая для отпрысков благородных семей.

– Вы хотите сказать, языческая, – к всеобщему изумлению заявила вдруг Пруденс, молчавшая, против своего обыкновения, все утро. – Я слышала, это нечестивая страна.

– Каждый вкладывает в понятие «нечестивый» что-то свое, – сухо ответил Себастьян. – Индусы, к примеру, считают нас нечестивцами за то, что мы едим говядину, а мусульмане считают, что наши женщины ведут себя непристойно.

– Возможно, мусульмане в чем-то правы, – не удержался викарий, а Пруденс презрительно фыркнула и вновь погрузилась в молчание.

Корделия, отлично понявшая, кого он имеет в виду, бросила на него сердитый взгляд.

– Папа, давно ли ты стал поддерживать мусульман? Может, ты хочешь, чтобы мы с Пруденс надели паранджу?

– О, так вы знакомы с мусульманскими обычаями? – заинтересованно спросил Себастьян.

– Вполне. Отец позаботился о том, чтобы я получила некоторое образование. Он сам большой охотник до знаний. Благодаря ему я много читала с самого детства. Меня учили математике, географии, древним языкам… много чему.

– И видите, какая дерзкая дочь у меня выросла, – проворчал викарий, правда, не без гордости.

Себастьян с любопытством смотрел на ее отца.

– А вы знаете, сколь необычна такая образованность для молодой девушки?

Она усмехнулась и погладила отца по руке.

– Да, знаю, мне говорили об этом и мама, и Гонорина.

– Не понимаю, почему, – заметил викарий. – Если мужчины не будут женщинам все объяснять, то как же они могут ждать от них благоразумных поступков?

– Обычно мужчины ничего не объясняют. – Себастьян задумчиво посмотрел на викария. – Думаю, в этом-то вся беда. Мужчины видят в женщинах недоумков, и женщины относятся к ним соответственно.

– Вот именно, – согласился викарий. – Но так не должно быть. Христос хвалил Марту за то, что она сидела у ног Его и познавала истину, когда Мария ругала ее за то, что она не помогает по дому. Я считаю, что у женщины должна быть возможность получить образование. Если она предпочтет не наслаждаться его плодами, это будет ее собственный выбор.

Корделия готова была его расцеловать. Как же мил он бывает, когда не глушит себя вином.

– А вы как считаете, ваша светлость? – Она улыбнулась герцогу. – У вас ведь три сестры. Кто занимался их образованием, пока вы были в Индии? Или их учили чисто женским занятиям – вышиванию, живописи и так далее?

Он усмехнулся.

– Смею вас заверить, учителя у сестер были с самого раннего детства, и они не хуже моего знакомы с математикой, историей и латынью. А может, и лучше. Уверен, вам будет приятно познакомиться с ними и побеседовать. Думаю, вы подружитесь.