– Но что еще, ваша светлость? Другой вариант – это сделаться музыкантом за две недели, что невозможно для отца, или я должна сказать всю правду, а это вы считаете невозможным. Вы можете предложить что-нибудь еще?

Себастьян вздохнул.

– Нет. – Он скрестил руки на груди, вид у него все еще был озабоченный. – Я и не подозревал, что ваш отец настолько далек от музыки. Я надеялся, что вы сможете объяснить ему суть.

Выражение ее лица стало мягче.

– Вы принимаете меня за кудесницу, Себастьян. Вы, вероятно, исходили из своих способностей. Возможно, вы сами смогли бы понять многое в музыке за несколько дней, но для большинства людей это невозможно. Я вообще не думаю, что кто-нибудь способен мыслить как композитор.

Он понимающе улыбнулся.

– Я опять недооценил сложность ситуации. – Затем он прибавил, подарив ей особенный взгляд: – И величины вашего таланта.

Гонорина встала.

– Что касается меня, то я считаю, что все это удастся. – Она помолчала, откинула назад непослушный локон. – Я настолько уверена, что все получится, что готова подвергнуть этот эксперимент гораздо более сложному испытанию, которое все и решит раз и навсегда.

Взгляды всех обратились на нее.

Она не спешила. Грациозно обошла комнату, поправив кое-где фарфоровые статуэтки.

– Вы, вероятно, заметили, что снег уже достаточно стаял, и самое позднее послезавтра мы сможем отправиться в путь.

Она остановилась и оглядела комнату.

– Этого времени мне достаточно, чтобы пригласить друзей на небольшой ужин.

– На ужин? – переспросил викарий.

Она кивнула с улыбкой.

– Завтра вечером. Я приглашу кое-кого: судью с супругой, пастора и регента хора, конечно. – Она широко улыбнулась. – Я могу пригласить и музыкантов из нашего оркестра, которые играют на клавесине. Это будет самая тщательная проверка. Если, Освальд, ты убедишь их в своем таланте, то ты убедишь и любого.

Себастьян искал глазами глаза Корделии, чтобы прочитать в них несогласие с такого рода экспериментом, но она, гордо выпрямив спину, произнесла:

– Это превосходно придумано.

Она хотела, чтобы это прозвучало более уверенно, чем она на самом деле чувствовала. Себастьян сказал, что легко разыграть такую шараду в кругу друзей, но перед незнакомыми людьми это, возможно, окажется не так просто.

– Однако Гонорина права. Необходимо выдержать более серьезную проверку, прежде чем осмелиться предстать перед лордом Кентом и Генделем.

– Ты готов к такому испытанию? – спросила Гонорина отца Корделии.

Он пожал плечами.

– Я всегда готов. Завтра мы сможем еще подготовиться немного. Если она считает, что мы готовы, я не стану оспаривать ее мнения.

Сомнение в его голосе не расстроило Корделию. И жребий был брошен.

– Великолепно, – воскликнула Гонорина. – Уверена, этот вечер запомнится надолго.

Да, вечер запомнится, подумала Корделия, а Гонорина тем временем стала обсуждать угощение для своего небольшого ужина.

Корделия надеялась, что вечер запомнится на долгие годы как радость, а не смешной казус. Потому что, несмотря на прежнее воодушевление по поводу своего плана, вопросы герцога о его уязвимости породили в ее голове ряд вопросов.

И она не была уверена, что сможет найти на них ответы.

13

Корделия была бледна от волнения. Гонорина помогала ей закончить туалет. Наряд был одолжен у племянницы Гонорины специально на этот случай, но Корделия, очевидно, не замечала ни богатого атласа, ни изысканной вышивки на корсаже, украшенном мелкими защипами.

– Не говори мне, что ты нервничаешь, – заявила Гонорина. – Я от тебя этого не ожидала.

Корделия посмотрела на отражение Гонорины в зеркале.

– Конечно же я нервничаю. Я просто в ужасе. Прав вчера был его светлость. Все может плохо кончиться.

– Да нет, не бывать этому. – Гонорина повернулась к Корделии лицом. Она критическим взглядом окинула фигуру девушки – от голландской прически до атласных туфелек цвета слоновой кости. Нахмурившись, Гонорина приподняла закрепленную сзади верхнюю юбку платья Корделии и, поправив, опустила ее на расшитую нижнюю, а затем одобрительно кивнула.

– Кроме того, – скромно добавила Гонорина, – кто будет думать о музыке при виде такой красивой молодой женщины! Уверяю тебя, наш регент вряд ли сможет задавать вопросы.

Тень улыбки скользнула по хорошенькому личику Корделии.

– Нет-нет, Гонорина, не надо льстить мне, чтобы успокоить. Ты же всегда говорила, что дорога в ад вымощена не добрыми намерениями, а фальшивыми комплиментами. А сама…

Гонорина с удивлением посмотрела на Корделию, осознав, что девушка верила практически каждому ее слову.

– Да я и не льщу тебе вовсе. Ты действительно выглядишь великолепно в этом платье.

Корделия засмеялась.

– Во всяком случае оно мне впору, это все, о чем я могла бы мечтать.

Но Гонорина заметила, как Корделия украдкой еще раз глянула в зеркало.

– Оно не просто тебе впору, – настаивала Гонорина, расправляя рукава на платье. – Могу сказать тебе твердо, что моей племяннице не хватало… Ну, скажем, некоторых выпуклостей, чтобы выглядеть так.

Гонорина остановила свой взор на шали, скромно прикрывающей плечи и грудь, концы которой были связаны узлом у корсажа.

– Правда, если мы хотим совсем обезоружить слушателей, надо скорее воспользоваться прелестями твоей фигуры. – Гонорина развязала ленточку и бросила шаль на кровать.

– Гонорина! – возмутилась Корделия и закрыла руками грудь.

– Ни одна женщина в Лондоне сейчас не наденет шаль на вечернее платье. – Гонорина широко улыбалась. Она перекинула на белоснежное плечо один из туго закрученных локонов. – Кроме того, нам сегодня понадобится все то, что способно отвлечь внимание.

Корделия нагнулась и взяла с кровати шаль, театрально вздохнув при этом.

– Эта причина недостаточно весома для того, чтобы я сегодня за ужином выглядела как куртизанка.

Гонорина усмехнулась.

– Я не ношу шаль. Я что, похожа на куртизанку?

Корделия нахмурилась.

– Ты знаешь, я не имела в виду… ну… ведь ты вдова и можешь одеваться более…

– Откровенно? – спросила Гонорина, в удивлении подняв брови.

– Как подобает более зрелой женщине. В любом случае дочь викария должна держаться соответственно. – Она опять накинула на плечи шаль с забавным выражением высокомерия. – Ты знаешь, у меня своя точка зрения.

– Глупости. – И Гонорина снова ухватилась за шаль. – Ты молода. У тебя прекрасная фигура, и надо подчеркивать это при каждом удобном случае.

Гонорина поднесла шаль к лицу и вдруг вспомнила свою молодость, когда она была лишь дочерью портного. В те годы она старательно избавлялась от шали, но ее всегда считали слишком смелой, и время не истребило ее страсти к волнующим экспериментам.

Улыбка на ее лице угасла. Но жизнь, состоящая из приемов и вечеров, гости до глубокой ночи, а потом одиночество по утрам, давно потеряла для нее былую привлекательность. Становясь старше, она подчас думала, а не лучше ли было просто прожить с любимым человеком, какое бы, пусть даже самое скромное, положение он ни занимал.

Да, но на этом все ее мысли, как обычно, обратились к Освальду, и она поставила точку, чтобы выбросить их подальше из головы.

Понимая, что Гонорина погружена в размышления, Корделия снова взяла шаль и в нерешительности посмотрела на нее.

– Отца скорее всего хватит удар, если я явлюсь к ужину без шали.

– Зато его светлость не сможет этого не заметить.

К неудовольствию Гонорины эти слова возымели совсем противоположное действие, чем то, на которое она рассчитывала.

Глаза Корделии стали круглыми, и она в ярости повязала себе на шею шаль, затем аккуратно расправила концы, чтобы закрыть грудь.

– Да, он заметит и будет считать, что это самый низкий флирт.

Гонорина пожала плечами.

– Пожалуйста, тогда носи это на здоровье. – Она выразительно замолчала. – Хотя я думаю, что ни жена, ни дочки судьи не наденут шалей, да и невеста регента тоже. – Она взяла ленту из рук Корделии и стала привязывать ее к концу шали. – Конечно, его светлость будет слишком вежлив для того, чтобы заметить их э-э… прелести.

Глаза Корделии сузились, и она взяла концы ленты из рук Гонорины.

– Ты говоришь, слишком вежлив? – Она взглянула на шаль, минутку помедлила и, произнеся никак не вязавшееся с обликом дочери викария громкое проклятие, сорвала с шеи шаль и бросила ее на туалетный столик.

– О милое дитя, – сказала Гонорина. – Через неделю-другую каждый мужчина в Йорке будет у твоих ног.

Корделия округлила глаза, взяла из рук Гонорины веер и раскрыла его.

– Тогда хорошо, что я здесь не останусь. Мужчины у ног – это так утомительно и скучно.

Гонорина улыбнулась и жестом показала на дверь. Она знала наверняка, что одного мужчину она все-таки хотела иметь у своих ног – самого лорда Веверли. Гонорина четыре дня наблюдала за тем, какие взгляды бросала на его светлость Корделия, когда, как ей казалось, никто этого не видит, и как румянцем заливалось ее лицо, когда он заговаривал с ней низким хрипловатым голосом.

Сам герцог был ничем не лучше, думала Гонорина, он таким жадным взглядом следил за Корделией и как дикий зверь в клетке бродил по комнате, когда Освальд с Корделией занимались в музыкальной гостиной.

Еще бывали вечера, когда они беседовали о пустяках с таким пылом, на который способны только влюбленные. Гонорина пришла к заключению, что Корделия и лорд Веверли были влюблены друг в друга, даже если ни один из них еще этого не осознал.

Более того, они были созданы друг для друга, если бы не разница в положении. Конечно, небольшая сложность состояла в том, что у герцога имелась невеста, но Гонорина полагала, что смогла бы справиться с этим. Слава Богу, в Лондон она ехала вместе с ними. Возможно, если она приложит некоторые усилия, то…

– Ты уверена, что я выгляжу не слишком вызывающе? – шепотом спросила Корделия, застыв на минутку на верхней ступеньке лестницы.

– Ты выглядишь великолепно, как и подобает девушке твоего возраста. Не волнуйся, впереди у тебя еще столько лет, когда тебе придется одеваться скромно. – Она подняла одну бровь. – Я уверена, что твой будущий муж, кем бы он ни оказался, будет весьма докучать тебе в этом предмете.

Она заметила, что Корделия побледнела при упоминании о муже. Она знала, что Корделия уже отказала нескольким молодым людям, просившим ее руки, чтобы остаться дома и заботиться об отце, но Гонорина этого не одобряла. Молодой девушке не следовало отказываться от собственной жизни лишь потому, что ее отец совсем потерял голову от горя.

Гонорина сжала губы. Да к тому же он начал пить, что стало понятно по некоторым замечаниям Корделии. От Гонорины не скрылось некое подобие сговора между Корделией и лордом Веверли. Они переглядывались каждый раз, когда Освальд выбирал себе напиток или отказывался от вина за ужином. Гонорина также помнила пространные намеки Флоринды о том, что Освальд и спиртное не совсем ладят между собой. До какой степени все это связано с тем, что Корделия до сих пор не замужем?

Она узнает об этом рано или поздно, и это был еще один довод для того, чтобы поехать в Лондон.

Она решительно похлопала Корделию по руке.

– Иди, иди, милая, не бойся. Все будет хорошо. Вот увидишь. Но если мы еще промешкаем здесь, все решат, что мы умерли. – И она стала спускаться по ступеням вниз, а Корделия, мгновение поколебавшись, последовала за ней.

Вскоре они увидели лорда Веверли и викария, те мило беседовали. Гонорина быстро взглянула на Корделию – ее лицо вспыхнуло румянцем при виде его светлости в роскошном сюртуке и жилете, расшитом золотом. Гонорина поздравила себя с тем, что угадала, как будет одет герцог, и приготовила соответственный наряд для Корделии. Сегодня вечером они составят замечательную пару: их блестящие темные волосы и сверкающие туалеты гармонировали как нельзя лучше.

Затем Гонорина обратила внимание на костюм Освальда, который был одет не так ужасно, как она себе представляла, когда он отказался от ее помощи. На нем был очень респектабельный костюм из черного бархата, лишь блуза и галстук были белыми. Несомненно, вмешался герцог, чтобы сделать наряд Освальда соответственным, сам Освальд никогда не увлекался модными нарядами.

Женщины уже почти спустились вниз, и вдруг Освальд поднял голову и, вместо того чтобы, взглянув на дочь, разразиться негодованием по поводу ее слишком открытого платья, застыл в изумлении при виде Гонорины.

К своему неудовольствию, она покраснела под его взглядом, быстро открыла веер и стала им обмахиваться. Освальд не должен видеть ее замешательство. И все же ей было приятно, что этот взгляд предназначался ей.

Затем она посмотрела на герцога, и то, что она увидела, заставило ее спрятать улыбку за веером. Его светлость смотрел на Корделию сияющими глазами, выражающими все, что он думал о ней.