Когда он это сказал, в голосе его звучало удовлетворение и злорадство. У Женевьевы перехватило дыхание.

— Значит, Уильям согласился разорвать помолвку с Шарлоттой Дарби?

Бенедикт улыбнулся, но как-то мрачно и даже немного жестоко:

— Нет, он не сможет разорвать помолвку. По законам нашей страны помолвку может разорвать невеста, а не жених. — Бенедикт поморщился. Он терпеть не мог глупых светских формальностей. — Но он согласился дать Шарлотте повод, чтобы она сама сделала это.

— И как он сможет это сделать?

— Не знаю. Да, честно говоря, мне это и неинтересно. Пусть Уильям сам решит, как лучше и естественнее это сделать. Я убедил его как можно скорее разорвать помолвку с Шарлоттой, добровольно выйти из высшего общества и покинуть Лондон. Остальное меня не волнует. Мне важно, чтобы этот ужасный человек никогда не попадался на вашем пути. — Бенедикт нахмурился, вспомнив о своей неприятной встрече с Форстером.

Встреча с Каргилом не отняла много времени. Крестный решил возобновить расследование убийства его родителей и собирался во что бы то ни стало разыскать тех слуг.

Сразу после встречи с Каргилом Бенедикт направился к лондонскому дому Уильяма. Сначала Вуллертон наотрез отказался его принять. Бенедикт нисколько не удивился, был готов к этому с самого начала. Несмотря на протесты лакея, который пытался его задержать, он проник в дом. В этот момент Вуллертон находился в своем кабинете. Бенедикт думать забыл о хороших манерах и сразу же изложил Уильяму цель визита.

Форстер принялся незаслуженно обвинять Женевьеву во всех смертных грехах. В его тоне сквозили ненависть и презрение. Он не скупился в выражениях и поливал это хрупкое, ни в чем не повинное создание площадной бранью. В конце концов Бенедикт не выдержал и изо всех сил ударил его в челюсть.

Несмотря на разбитый рот, Уильям продолжал говорить. Скоро Бенедикт понял, за что Вуллертон так ненавидит Женевьеву. После смерти Джошуа Женевьева должна была унаследовать большую часть его состояния. И это ущемляло интересы Уильяма, которому причиталась меньшая часть отцовского наследства. Так в итоге и получилось. К сожалению, наследство уже ничем не могло помочь несчастному брату Женевьевы. Но эти деньги могли обеспечить Женевьеве спокойное и безбедное существование до конца дней. Кроме того, богатое наследство давало возможность стать полноправным членом высшего общества. А ведь она так отчаянно нуждалась в этом во время своего вынужденного затворничества.

Наследство Джошуа Форстера было не таким большим. Живя в Лондоне, он тратил огромные деньги на развлечения и светские забавы. В последние же годы Джошуа после приключившегося с ним несчастья тратил баснословные суммы на лекарства и докторов. Большая часть этого уже изрядно истощившегося наследства досталась Женевьеве. Уильям же остался практически без гроша. Единственным выходом для него было найти богатую невесту. Шарлотта Дарби как нельзя лучше подходила на эту роль.

Теперь же и эта последняя надежда рухнула. Бенедикт пообещал, что расскажет графу Рамси о том, какой он жестокий и развратный человек. Рамси не захочет, чтобы Уильям женился на его единственной дочери.

Бенедикт покривил душой, когда пообещал рассказать Женевьеве о своем визите к Форстеру все до мельчайших деталей. Многое пришлось утаить. В частности, он не передал ей оскорбительные и злые слова о ней самой.

Погасив сигару, Бенедикт встал из-за стола:

— Дело сделано. Можете больше не волноваться. Теперь ваш пасынок точно не тронет вас, Женевьева. И это главное. И вообще, я думаю, нам не стоит сейчас о нем говорить. Не тот он человек, чтобы на него тратить восхитительный вечер. Давайте лучше займемся чем-то более приятным. — С этими словами Бенедикт подошел к ней.

Женевьева заметила, как топорщатся спереди брюки Бенедикта. Он очень возбужден. Теперь понятно, что он подразумевал под «чем-то более приятным» и почему хотел как можно скорее закончить неприятный разговор.

Глава 14

Женевьева опять занервничала.

Что, если Бенедикт вновь попытается заняться с ней любовью и она его разочарует? Насколько ему хватит терпения? Не покинет ли он ее навсегда?

Бенедикт говорил, что его отношения с женщинами длились не более двух дней. Получается, он привык, чтобы женщины отдавались ему сразу, без долгих ухаживаний. Они были куда более раскрепощенными, чем она, и жили полной жизнью. Ей никогда не стать такой. Чем дальше, тем больше Женевьева в этом убеждалась. Что, если он когда-нибудь потеряет терпение и бросит ее? А если это произойдет уже сегодня?

— Вы слишком много думаете, это мешает вам наслаждаться отношениями с мужчиной, Женевьева. Женщинам вообще не идет много думать, — сказал Бенедикт, нежно подняв ее со стула и поставив на ноги. Теперь они стояли друг напротив друга. — Я советую вам отдаться на волю чувств. Так будет лучше для вас. Сегодня вечером вы должны понять, что подсказывают вам чувства. Как вы на это смотрите? Готовы плыть по волнам ощущений и ни о чем не думать?

Его глаза заблестели от вожделения. Дыхание стало прерывистым. Женевьева нервно облизнула губы. Он заметил розовый кончик ее языка, и это его ещё больше возбудило.

— Я могла бы опять… прикоснуться к вам… к вашему фаллосу… — смутилась она.

У Бенедикта перехватило дыхание. Неужели она опять будет ласкать его пальцами, а быть может, и губами?

— А вы этого хотите?

— О да. — Ее глаза заблестели от восторга. — Я этого очень хочу. Мне нравится доставлять вам удовольствие.

— Ну тогда этим мы сейчас и займемся.

Он отпустил ее руки, подошел к двери и закрыл на ключ.

— Что вы делаете, Бенедикт? — с беспокойством спросила Женевьева. — Зачем вы закрыли дверь?

— Пока мы ужинали, у меня из головы не выходила одна картинка. Я представлял, как вы стоите на коленях у окна. Обнаженная, с распущенными волосами. Теперь я хочу, чтобы эта картинка ожила, стала реальной. А если дверь останется открытой, кто-нибудь из слуг может войти сюда. — С этими словами Бенедикт подошел к ней. Лицо его приняло какое-то хищное выражение.

Женевьева покраснела от смущения. Значит, его мысли во время ужина были такими же сладострастными, как и ее собственные.

— Вы хотите, чтобы я разделась прямо здесь, в столовой? Я вас правильно поняла?

— Мы будем раздевать друг друга, — задыхаясь от вожделения, проговорил он и посмотрел своими жгучими черными глазами на ее приоткрытые губы. — Хоть вы и отпустили Дженкинса, я подумал, что нам лучше все-таки запереть дверь. Тогда уж точно никто не сможет войти сюда и застать нас. Я не хочу, чтобы из-за меня пострадала ваша репутация. Вам она еще пригодится.

Женевьева знала — если Дженкинс вернется и заметит, что дверь заперта, он не решится даже постучать. Не говоря уж о том, чтобы попытаться войти. Но Дженкинс не настолько глуп, чтобы не понять очевидного. Да и что в такой ситуации можно подумать?

Но странное дело — ее эта мысль нисколько не встревожила. Наоборот, вдруг стало приятно при мысли, что завтра все слуги будут говорить о том, что у них с Бенедиктом серьезный роман и они занимались любовью.

Наверное, его это тоже не очень тревожит, раз он хочет заняться любовью в столовой.

Она посмотрела на него и принялась вытаскивать шпильки из прически. Спустя мгновение огненно-рыжие волосы рассыпались по плечам.

— А вы коварный соблазнитель, Бенедикт, — со смехом заметила Женевьева.

— Вы так прекрасны, что рядом с вами я просто не могу вести себя иначе, — с восхищением глядя на ее рыжие волосы, сказал он. — Я теряю голову. Просто схожу с ума!

— Вы действительно хотите, чтобы я разделась прямо здесь?

— О нет, любовь моя, я хочу, чтобы вначале вы раздели меня, а потом я вас, — сладострастно улыбнулся Бенедикт.

— Ну если вы этого хотите…

Женевьева покраснела от смущения, представив, как медленно раздевает Бенедикта и бросает одежду на пол.

Это немного пугало и в то же время очень привлекало. Ей не терпелось начать раздевать его. Господи, как же ей хотелось опять увидеть его наготу! Женевьева представила, как, раздев Бенедикта, начинает ласкать его плоть кончиками пальцев. При этой мысли в низу живота у нее растеклось сладкое тепло. Но она никак не могла заставить себя это сделать. Ведь это так неприлично. Ей придется переступить все запреты, забыть о том, как должно вести себя благовоспитанной даме. Нет, она не может так поступать, как бы ей этого ни хотелось. Но в следующий момент ее пронзила ужасная мысль: если она откажется выполнить просьбу Бенедикта, он, устав от ее капризов, прекратит с ней все отношения.

Она смущенно взглянула на него, длинные ресницы затрепетали.

— Но вы ведь понимаете, насколько я неопытна в подобных вещах. И потому, возможно, сделаю все не так искусно, как вам бы хотелось.

Медленно и нерешительно она принялась расстегивать пуговицы на его жилете. Бенедикт возбужденно задышал. На шее забилась жилка.

— Вам не о чем беспокоиться, Женевьева. Уверен, у вас все прекрасно получится. Да к тому же я буду так поглощен процессом, что просто не смогу обращать внимание на то, как именно вы это сделаете.

Словно в подтверждение своих слов он закрыл глаза, чувствуя, как она медленно сняла с него сюртук, потом жилет. Затем осторожно развязала галстук, стянула его с шеи и принялась так же медленно и осторожно расстегивать рубашку. Бенедикт почувствовал, как ее нежные пальцы блуждают по его груди. У него перехватило дыхание, когда она принялась поглаживать его соски кончиками пальцев. Глаза его все еще были закрыты, черты лица исказились от страсти. Эти простые и бесхитростные действия необыкновенно возбуждали.

— Мне казалось, в прошлый раз вам это понравилось, — принялась оправдываться Женевьева, услышав, как Бенедикт глухо простонал. — Я думала, ваша грудь так же чувствительна, как и моя.

— Ну, Женевьева, все-таки между мужчиной и женщиной большая разница. Не думаю, что, когда я ласкаю вашу грудь, ваш фаллос твердеет и дрожит от возбуждения, а семя готово вырваться наружу. У вас этого нет. Но в целом вы правы. Меня такие ласки возбуждают не меньше, чем вас.

Грубость Бенедикта шокировала ее. Разве джентльмены разговаривают с дамами в подобном тоне? Но, с другой стороны, так ли это важно? Главное, что она ему нравится. Он хочет ею обладать. Так и пожирает ее глазами. Неожиданно Женевьева почувствовала, как соски ее твердеют, а в низу живота разливаемся приятное тепло.

— Да, если бы у меня был фаллос, а вы ласкали мои груди, я чувствовала бы именно то, что вы описали, — осмелела она.

Бенедикт некоторое время молча смотрел на нее. Потом закатил глаза в притворном ужасе, но не выдержал и громко рассмеялся:

— Вам не стоило повторять мои слова.

— А вам не стоило так выражаться в моем присутствии, — парировала Женевьева.

— Простите. В следующий раз не буду употреблять в вашем присутствии подобных выражений.

— А вам нравится, когда я ласкаю вас губами и языком, как вы меня? — смущенно опустив глаза, спросила она. — Только, прошу вас, ответьте честно. Для меня это очень важно. Я должна точно знать, что вам нравится, ведь опыта в любовных делах у меня почти никакого.

— О, вы еще спрашиваете!

Бенедикт застонал от вожделения, представив, как Женевьева будет целовать его обнаженное тело и касаться его языком. Когда же она дотронулась губами до его соска, он зарычал, как дикий зверь. Она поцеловала его сосок, лизнула и принялась посасывать.

— Вы превратили меня в дикого зверя, — прошептал он. — Я готов взорваться от страсти.

Женевьева смущенно взглянула на него из-под полуопущенных ресниц:

— И теперь жалеете об этом?

— Господи, нет! Нисколько об этом не жалею. — Бенедикт погладил Женевьеву по огненно-рыжим волосам.

Неопытная во всем, что касается физической близости, она была страстной и любвеобильной женщиной. И инстинкт подсказывал ей, как лучше всего доставить мужчине удовольствие. Она полностью сняла с него рубашку и принялась нежно гладить по обнаженной груди. Потом переключилась на спину.

Бенедикт сжал кулаки с такой силой, что ногти впились в ладони. Он стиснул зубы от напряжения, сдерживаясь, чтобы удовлетворение не пришло раньше времени. Он даст волю эрекции, когда перенесет Женевьеву на кровать и займется с ней любовью по-настоящему. Он мечтал об этом весь вечер. Да что там! Он мечтал об этом с первой встречи.

Хотя, может быть, его планам не суждено сбыться, ведь он твердо для себя решил не торопить ее, чтобы не отпугнуть. Все, что будет между ними сегодня, должно произойти с полного согласия Женевьевы.

Бенедикт надеялся, что его не хватит удар, как когда-то Джошуа Форстера, от постоянно сдерживаемого возбуждения. Ведь, возможно, придется ждать близости очень и очень долго.