— Макс, я просто до жути хочу кофе. Сделай, пожалуйста.

Канючу, прикрываясь внезапной прихотью беременной, а сама просто ещё раз убеждаюсь, что он запомнил с первого раза и не забыл. И про одну ложку кофе, и про половинку ложки сахара. Правда все же добавляет молоко, выбиваясь из моего привычного рецепта, но я не спорю и пью, с благодарностью смотря на мужчину, который даже в мелочах заботится обо мне. Ведь так, конечно же, гораздо полезнее и, что совсем неудивительно, действительно вкуснее.

— Поцелуй меня, пельмешка.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍— А как же твое "нельзя"? — оборачивается, опираясь ладонями на столешницу, а в темных глазах искрится, буянит сумасшедшее желание услышать ответ, который я произнесу и без подсказок, но немного по-другому:

— А ты поцелуй меня так, чтобы я забыла про него, Макс.

Медленно подходит, наклоняется и касается губами так, как умеет только он. Пронзительно нежно, чтобы оторваться и не ответить, и мучительно горячо, чтобы вспоминать о своих запретах. Но ни он, ни я не заходим дальше, хотя оба дышим друг другу в губы красноречивее любых слов. Макс отстраняется первым, а я пьяно улыбаюсь его хриплому:

— Елечка, нам нельзя.

— Но очень хочется, — низ живота буквально сводит от вида вздыбившегося под брюками члена.

— Вообще капец как, — делает шаг назад, шумно выдыхает, пытаясь успокоиться, с нежностью смотрит на мой живот, потом на грудь и сглатывает.

— Дотерпим?

— Говно вопрос, Еля. Я обещаю.


На сменяющихся картинках две квартиры с голыми стенами. Обе трёшки, обе в только что отстроенных домах, но один в центре города, в элитном районе, а второй в спальном, тоже далеко не простом. Макс, тычет вилкой в один из снимков, с панорамой, снятой из окна, и бубнит с набитым ртом:

— Вот тут садик, с другой стороны дома школа. До больницы пять минут пешком топать, — тянется к телефону, перелистывает несколько фотографий и показывает четырёхэтажное здание. — Во. Я с директором пообщался, вроде норм тетка. Там форма у них, два языка с первого класса и народа в классах немного, чтобы учить лучше. Типа больше внимания на ученика. Вообще огонь для Миры.

— Макс, — я хохочу его разошедшимся на несколько лет вперёд планам и мотаю головой. — Я ещё даже не родила, а ты уже в школу сходил. В родительский комитет ещё не записывался?

— И чё такого? — искренне удивляется он, передвигаясь ближе. — Мы сейчас с тобой купим первую попавшуюся, родим, а потом бегать с малой за километр по садикам-школам? — снова листает снимки. — Тут ещё парковка есть подземная, я два места рядом забронировал. Короче можно на лифте сразу до машины. И застройщик сказал, что автомойка будет прямо на парковке. Не, в том тоже есть, но уже без мойки. Только парковка. И ещё этот, как его, — щелкает пальцами, вспоминая, — консьерж. Ну и тебе до работы ближе.

— Нам так сильно нужен консьерж? — спрашиваю и улыбаюсь, когда Макс жмёт плечами:

— Да как бы не факт. Только риелтор так про него навяливал, вот я и подумал, что это важно.

— Мне кажется, что мойка для тебя важнее, — возвращаюсь к серии снимков просторной квартиры в центре, потом заново пересматриваю ничуть не меньшую в спальном районе и сравниваю, прикидывая плюсы и минусы каждой.

Обе с шикарными видами из окон, но в центре большую часть занимают высотки, а в спальном — располагающийся поблизости парк. И ещё в ней большая кухня, а не уголок, совмещенный с гостиной, плюс раздельная с туалетом ванная, что тоже немаловажно. Ну и цена. На разницу можно отгрохать ремонт и полностью обставить квартиру мебелью. Даже останется, если все грамотно посчитать.

— Эта, — решительно показываю "менее пафосную", а Макс, кивнув, забирает телефон, отбивает в нем коротенькое сообщение и со счастливым лицом поднимает стакан сока:

— О'кей. Завтра сгоняем за ключами и к дизайнеру.

— В смысле, завтра? Ты ее уже купил что ли?

— Угу, — улыбается от уха до уха. — Так-то на обе бронь повесил, чтобы не ушли, и бригаду нашел. Тебе только выбрать, что где клеить и чё по мебели.

— Макс!

— А чё, Макс? С малой в этой, — обводит рукой кухню, — не варик. Только толкаться и друг у друга на головах сидеть, а там у нас и детская будет, и спальня своя…

— С большой кроватью? — спрашиваю так, будто от этого факта изменится уже принятое не мной решение.

— А то! Самую большую, какую только сможем туда впихнуть. Я там по каталогам посмотрел и пару вариантов в закладки добавил.

— О'кей. Тогда я не против, — встаю, собираю пустые тарелки и рычу на попытку их отобрать. — Макс, мне не тяжело!

— Мне как бы тоже!

— Макс! — выразительно смотрю на него, перевожу взгляд на свой трезвонящий телефон и, опустив тарелки в мойку, беру его в руки, не решаясь отвечать на звонок. — Лучше поищи самую большую ванную, чтобы нам было в ней удобно.

— О'кей, — кивает, а я все же отвечаю на звонок:

— Да, мамуль.

— Лиза! Что у вас стряслось с Борей? Какие запреты на приближение? Он мне звонил весь в слезах. Лиза! Ты правда ему изменила!? Как ты могла? Ты с ума сошла?

Мама срывается в слезы, Макс, слышавший все от и до, подрывается, скрежеща зубами, но я останавливаю его, показываю, чтобы сел обратно, и жалею, что ещё в отделении не прибила Рокотова лично.

— Лизочка, ну что ты молчишь? Скажи мне хоть что-нибудь!

— Я не знаю, что он тебе наплел, мама, но правда в том, что Рокотов поднял на меня руку.

— Господи! Лизочка! Вы с ума посходили оба? Боря не мог. Я не верю. Он сказал, что приехал с тобой поговорить и помириться, а ты на него натравила какого-то амбала! Лиза!

— Мама, ты меня вообще слышишь? Рокотов поднял на меня руку, — пытаюсь достучаться до мамы сквозь ее слезы, только она никак не верит и выгораживает такого святого Боречку. Он не мог, он так плакал. — Мама! Я беременна! — практически ору в телефон единственный аргумент, разом обрывающий слезы. — Я беременна, мама, у тебя будет внучка, — повторяю уже тише, — а Боря поднял на меня руку.

— Лиза? — она всхлипывает и спрашивает срывающимся голосом, — Это правда?

— Правда. Как и то, что ребенок не от Бори. Но я этому только рада. И ещё… Мама, я выхожу замуж.

— За кого?

— За самого лучшего мужчину в мире, мама.

27


Клей


"Два билета в Вип-зону на концерте, плюс новый диск с автографом из ограниченной партии. Интересует?"

Отправляю сообщение и иду ставить на огонь кастрюльку с водой под гречу — сегодня ее день, — рядом вторая с четырьмя яйцами и ещё одна с куриной грудкой. Плотный завтрак, вдолбленный в мозг угрозой встретиться с центрифужной клизмой — лучше бы реально не гуглил, что это за хрень, — стал неотъемлемой частью утра и, что немаловажно, охренеть какой приятной. Особенно когда Еля заходит на кухню. Заспанная, с растрепанными волосами и в моей футболке вместо ночнушки, свисающей с одного плеча. Прекрасная и соблазнительная. Настолько, что голову моментально срывает с катушек, а кое-что чуть ниже пояса едва ли не отдает честь, взметнувшись по стойке смирно раньше, чем я успеваю подхватить падающее полотенце и прикрыть им это безобразие. Или, наоборот, образие? Сука, Клей, думай о чем-нибудь другом!

— М-м-м! — потянувшись, Еля подходит ближе, лукаво щурится и лёгким движением, не встречающим никакого сопротивления с моей стороны, отводит руку, прижимающую полотенце. — Какое замечательное утро. Обнаженный мужчина готовит завтрак после душа, — давит пальцем несколько капелек воды, оставшихся у меня на груди и приподняв футболку, прижимается, обжигая дыханием шею. — Ещё раз спрячешь его от меня, отрежу. Кивни, если понял.

Киваю, судорожно сглатывая от туманящего голову возбуждения, и тянусь к висящему на стене календарику, чтобы зачеркнуть в нем ещё один прожитый день нашего воздержания. Кто бы сказал, что когда-нибудь буду страдать, но добровольно откажусь от секса, прибил бы и послал на три буквы, но с календарем реально проще. И мне, и Еле. Нас карает от запрета, как наркоманов, оставшихся без дозы, но видящих ее везде. Я завожусь с пол оборота, и члену плевать, что Еля просто потянулась или снимает шарфик. Любая часть ее тела, любое движение с малейшим подтекстом на что-то большее или выдох, чуть громче обычного, срывали мне голову напрочь. Просто смотреть на нее, не прикасаясь, стало самой сладкой и в то же время мучительной пыткой. И снова для нас двоих. Мы старались лишний раз друг друга не трогать, чтобы не спровоцировать и не сорваться раньше времени, ограничивались поцелуями, но это не касалось пока ещё плоского живота. Он вызывал у меня благоговейный трепет. Я мог гладить и целовать его часами, а Еля смотрела на меня сквозь прикрытые веки и улыбалась в ответ как-то по-особенному.

— Сколько мы уже продержались, Макс?

Перевожу взгляд на календарик, считаю перечеркнутые дни:

— Уже неделю. Елечка, не трогай меня там, пожалуйста.

— Не могу. Очень хочется. И тебе. Может, как-нибудь аккуратненько? — шепчет, проводя ладонью вдоль ствола.

— Еленька, три недельки осталось, — осторожно высвобождаю пульсирующий до боли член из ее пальцев, заматываюсь полотенцем от греха подальше и кладу ладонь на живот. — Скажут, что Мирочке ничего не повредит, и там сразу. Хоть прям в больничке.

— Макс, я врач! — аргумент с которым с каждым днём становится все сложнее спорить, как и находить слова, чтобы убедить ее в маленькой, но все же разнице, между ветеринаром и гинекологом.

— Елечка…

— Да знаю я, — обречённо вздыхает, мотая головой. — Что ж так накрывает-то? Просто какой-то ужас. Всех отворачивает, а меня, наоборот, — втягивает носом воздух около моей шеи, — О-о-о! Ты даже пахнешь сексом, — целует в венку и смеётся на мое предложение измазаться чем-нибудь тошнотворным. — Глупый мальчишка. Тебя это не спасет.

— Зато тебе станет легче.

— Не станет.

— Будешь творог на завтрак?

— Угу. И побольше сметаны.

— Иди умывайся, Еля.

— Ещё чуть-чуть.

Нехотя отталкивается, идёт в ванную, а я выключаю яйца, чтобы не переварить — Еля любит всмятку, — и тянусь к телефону.

Фан-клуб: Кого убить? Говори, что нужно сделать! Клейстер!!!

Истеричные смайлики вызывают улыбку.

Клей: Флешмоб.

Фан-клуб: И все?

Клей: Подписываешься?

Фан-клуб: Да!

Клей: Забеги в клуб к одиннадцати, потрещим что и как. Заодно покажу студию Фила.

Фан-клуб: А-а-а!!!

Усмехнувшись откладываю мобильный на стол, игнорируя следующие сообщения с восторженными воплями капсом. Творог, кладу в него побольше сметаны и на самом кончике чайной ложки сахар, отламываю кусочек банана для Пирата, а оставшийся режу и выкладываю сердечком. Котяра, мявкнув, спрыгивает с подоконника и начинает нарезать круги вокруг моих ног, требуя свое любимое угощение.

— Сперва корм.

Фыркает, но все же идёт к миске и хрустит гранулами, нервно постукивая хвостом по полу. С Елей выеживается и клянчит до победного, а со мной так не выкобенивается. Знает, что один хрен не дам. Поэтому лопает до конца, запрыгивает на табуретку и, мявкнув, типа съел, ждёт когда я переставлю блюдечко с бананом, и снова спрыгивает на пол.

— Какой строгий у нас папа, — Еля улыбается, смотрит на мое банановое художество на твороге и, подцепив один кругляш, перекладывает его Пирату. — А мама будет баловать.

— Как будто я не буду.

— Будешь. Обязательно будешь, — опускается на табуретку, пробует творог и кивает в сторону телефона, моргающего уведомлениями о пропущенных сообщениях. — Тебе звонили.

— Не. Это Гелька с фан-клуба эсэмэсит на радостях.

— И чего ей от тебя с утра надо? — хмурится, стараясь не выдать своего раздражения. Только в голосе отчётливо слышно, как клокочет ревность.

— Не ей, а мне, — открываю переписку, разворачивая телефон так, чтобы Еля могла прочитать сообщения, если захочет. — Хочу флешмоб замутить, а ей пару билетов за это организую.

— Не стыдно?

— А чё стыдного? — удивляюсь я. — Так-то все по честному. Я билеты за свои куплю и диск тоже. Ни копейки у Фила не отожму.

— Отчитываться не стыдно? — отодвигает мобильный в сторону, блокируя его и переворачивая экраном вниз.

Я даже не знаю что ответить и жму плечами. Вроде хотел успокоить, а получилась какая-то хрень на постном масле.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍— Еля…

— Макс, просто не делай так больше. Я про переписку, а не флешмоб. Мне может не нравиться эта Геля и весь фан-клуб целиком, но если ты сказал, что общаешься по работе, то мне достаточно твоих слов. Не надо делать из меня ревнивую истеричку. Договорились?