Зайдя в квартиру Клейстера первой, прямой наводкой иду на кухню и даже не удивляюсь пустому холодильнику. На полках из продуктов лишь пара заплесневелых пластинок сыра на блюдечке и каким-то боком затесавшаяся сюда пустая кастрюлька с коцнутой эмалью на крышке. В морозилке немногим лучше: пачка пельменей и две бутылки водки. В шкафчиках над плитой из съедобного нахожу пакет фиников и засахарившиеся остатки сгущенки. Зато растворимого кофе насчитываю семь банок в одном и десять в другом. Ни сахара, ни макаронов, ни круп. С таким рационом раньше окажешься в больнице, чем организуешь тот же концерт, о чем со злостью шиплю Максу, ставя кастрюлю с водой на огонь.

— Я в баре ем, — огрызается в ответ и тут же затыкается, увидев мой более чем красноречивый взгляд. — Ну, когда успеваю.

— Вот в этом почему-то не сомневаюсь. Соль у тебя где?

— Не помню. Вроде была в нижнем шкафу.

— Господи, ты вообще чем думаешь? Не успел, не помню… — рычу, переворачивая нижние шкафчики в поисках соли, и, обнаружив слежавшуюся до состояния кирпича пачку, обречённо вздыхаю. — Макс, ну нельзя так. Кому хуже делаешь? Что сложного купить себе продукты? Хотя бы банальные макароны с тушёнкой. Приготовить — пять минут, но все лучше, чем голодом себя морить. Не успевает он. Детские отмазки. Молчишь? Правильно. Молчи и слушай. А лучше думать начни о себе. Сейчас желудок испоганишь, и что потом? А я тебе скажу. Будешь до конца жизни на таблетках сидеть и к гастроэнтерологу ходить. Оно тебе надо? Что молчишь?

Поворачиваюсь и весь настрой устроить промывку мозгов разбивается в дребезги. Притулившись на табуретке, Максим клюет носом, медленно заваливаясь на стол.

— Чудо ты глупое. Ну зачем так себя насилуешь?

В комнате кое-как справляюсь с диваном, заедающим на любую попытку его раскрыть, переворачиваю шкафы в поисках постельного белья и подушки с одеялом — все лежит в разных местах и вряд ли используется на постоянной основе. Вздыхаю на аквариум, в котором вместо рыбок выставлена плотной стеной коллекция разношерстного алкоголя и стопок, составленных вверх донышками домиком. Иду на кухню, выключаю газ и бог знает с какой попытки все же умудряюсь разбудить Максима и переместить его в постель. Он вырубается на ходу, что-то невнятно бурчит, когда я раздеваю его, и проваливается в сон раньше, чем голова коснулась подушки.

— Спи, — укрываю его одеялом, достаю ключи от квартиры и "Патриота" из плаща и еду в круглосуточный супермаркет, где под завязку забиваю тележку продуктами, которые долго хранятся и легко готовятся. Если кто-то удосужится хотя бы немного включить голову.

Уже вернувшись и расставив покупки на полки, а полуфабрикаты в морозилку, собираюсь вызвать такси, чтобы доехать до клиники и там пересесть в свою машину, но все же захожу в комнату с телефоном в руке и не могу уговорить себя уйти, не могу заставить ноги сдвинуться с места, перешагнуть порог и все же поехать домой. Глупый мальчишка, ошибка, случайность — все это растворяется в дым, когда мои пальцы касаются его щеки, а он улыбается сквозь сон и, будто в бреду, едва слышно шепчет:

— Еля-а-а…

— Еля, — киваю ему, киваю себе, летящей с катушек и плюющей на все, целую в висок и, раздевшись, забираюсь под одеяло, пообещав уйти рано утром.

10


"Я у Воронцовских. Хочу отоспаться. Позвоню, как проснусь."

Маленькая ложь улетает в виде сообщения к ближайшей вышке сотовой связи, а через пару секунд оттуда возвращается отчёт о доставке. Убираю телефон в сумочку, предупредительно выключив на нем звук, и иду умываться, а потом на кухню. Поставить чайник, сварить яйца, гречу и куриную грудку, улыбаясь появляющемуся запаху жилого помещения и звуку шагов за спиной.

— С добрым утром. Иди умывайся, завтрак уже готов.

— Я… Чё за? Какого ты… Да похуй. С добрым.

Ставлю на стол тарелку, перекладываю в нее дымящуюся гречу и курицу, наливаю бульон в самую большую из найденных кружек, а очищенные яйца кладу на блюдечко.

— Ешь, — опускаюсь на табуретку и повторяю уже с нажимом. — Ешь.

— Да в меня столько не влезет, — Макс ошалело хлопает глазами, мотает головой и делает шаг к шкафам с кофе.

— Сел за стол и ешь!

— Не ори. Я раньше двенадцати не завтракаю, если что.

— Теперь завтракаешь. Каша, грудка, бульон и яйца, — пальцем показываю все стоящее на столе, а потом сдвигаю к себе пепельницу и сигареты, предварительно хлопнув по потянувшейся к ним ладони. — Хочешь курить? Сперва съешь свой завтрак.

— Чё ещё сделать? Может зарядку отпрыгать или вокруг дома кросс отмахать?

— Поумничай. Сам не съешь, один хрен затолкаю. Только уже через задницу. Вместе с кружкой и тарелкой. Поэтому лучше будь лапочкой и съешь все, что положено, если не хочешь попасть на прием к проктологу.

— Не влезет, — с усмешкой косится на тарелку, но после моего смешка все же берет ложку в руку и запихивает в рот яйцо целиком.

— Умница. Приятного аппетита.

— Угу. А сама че?

— Я у тебя потаскаю.

Отщипываю небольшой кусочек грудки и неторопливо ее патроню на волокна, перед тем как отправить в рот, не в силах сдержать улыбки — Клейстер орудует ложкой со все нарастающей скоростью. И дело тут совсем не в страхе обещанной казни. Не знаю, сколько он нормально не ел, но греча, запиваемая бульоном, улетает с тарелки полностью, потом исчезает второе яйцо и оставшаяся курица, а голодные глаза смотрят на плиту и вспыхивают, обнаружив остатки каши в кастрюле.

— Чё, я доедаю тогда, если ты не будешь?

— Конечно.

Подтянув колено к груди и улыбаясь от уха до уха, наблюдаю за тем, как с каким аппетитом ест Макс, а потом смеюсь вырвавшейся сытой отрыжке.

— Сорян. Я так обычно не делаю, если че.

— Ничего страшного.

— Кофе будешь?

— Одну кофе и половину ложки сахара.

— Окей, — открывает дверцу шкафа и, увидев коробки с кашами, на которые я налепила стикеры с днями недели, оборачивается в немом ступоре. — Это… это че за срань, а?

— Твой завтрак и дни, чтобы ты ничего не перепутал, — смеюсь, ошалевшему выражению на лице и истеричному перелопачиванию остальных ящиков.

— Э! Че за херня! Ты че тут натворила? Где моя сгущенка!?

— Те сухари, что стояли на полке я выкинула, а новая в холодильнике на полочке.

— Только не говори, что ты и туда ползала! — открывает дверь и хватается за голову, — Да твою ж мать! На кой хер!? Я… Да бля! Еля, на кой? Ну на кой, Еля? Ты че? Я когда все это жрать буду? Мне некогда! У меня дел по горло, а ты… Так. Короче, сейчас берешь пакеты, собираешь все это и увозишь домой! Боречке скормишь.

— Если ты сейчас же не заткнешься, то Еля, — показываю пальцем на себя, — одному идиоту, — уже на него, — вырвет язык и пришьет ему на лоб крестиком! Кажется, кто-то собирался пить кофе? Так!? Вот тогда захлопни свой поганый рот, если не можешь при мне разговаривать культурно, и наливай нам этот блядский кофе! Доходчиво или объяснить по-другому!?

— Одна кофе и половинка сахара?

— Умница! Можешь ведь, когда хочешь. И лучше вместо сахара положи одну ложку сгущенки. Заодно заметишь, как удобно она ставится на полочку на двери, увидишь, что у нее закручивается крышечка, и, наконец, может даже допенькаешь своей башкой, что так сгущенка не засыхает! — практически выорала я последнюю часть предложения. Вытащила из пачки сигарету и, затянувшись, уже спокойным голосом спросила. — Ты рыбу ешь?

— Ну, видимо, с сегодняшнего дня, да?

— Хорошо. Тогда на обед будет уха, — выпустила дым в потолок и кивнула на морозильную камеру. — Достань треску, пожалуйста, и положи ее в раковину. И не пялься на меня такими глазами. Сегодня у тебя будет человеческий обед и ужин. Завтра сам. Узнаю, что не ешь нормально, на своей шкуре прочувствуешь, что такое центрифужная клизма. Гуглить видео не советую — зрелище мерзкое. А картинки и текст не передадут тебе всю прелесть.

Улыбнувшись своей самой кровожадной улыбкой, взглядом показала на чайник с кружками и чуть ли не извиняясь промурлыкала:

— У Ели далеко не сахарный характер, Макс. Издержки профессии.

— Я как бы это давно заметил, если что.


Самое странное, что он не обиделся. Даже бровью не повел, когда я с мусорным пакетом подошла к шкафу и начала перелопачивать его содержимое, выкидывая вещи, которые по хорошему еще пару лет назад нужно было отправить на помойку. Все дырявые носки я без жалости бросала в пакет, туда же отправляла те, к которым не смогла найти пару. В мусор улетели застиранные, бесцветные футболки, две майки с оборванными лямками и штаны с пятном от краски на причинном месте — хлам, хлам и еще раз хлам. Оставшуюся после такой пристальной ревизии одежду, я разложила по стопочкам и с довольным выражением на лице посмотрела на результат и потом на парня, внутренне приготовившись объяснять зачем и почему все это сделала.

— О'кей, — кивнул он, рассматривая куцые стопки и три абсолютно пустых полки. Щелкнул пальцами, притараканил из кладовки две коробки с музыкальными дисками и начал их выставлять в ровные стопочки.

— Не пробовал их скопировать на компьютер?

— Еля, это уже не то будет, — улыбнулся Макс и показал один из дисков. — Вот этот я купил в восьмом классе и с башкой провалился в рэпчанский. Этот с автографом Айс Кьюба. Прикинь, как я охренел, когда с ним в метро Нью-Йорка столкнулся! Это ж, блин, сам Кубик был! На запястье котлы за пятьдесят косарей зелени, а он без палева по городу катается. Я тебе за каждый диск могу такое рассказать, что у тебя волосы дыбом встанут. Это ж история, Еля. У кого-то она в фотографиях, а у меня в музле. О! Сейчас! — перелопатив уже сложенные диски, он вытащил один и поставил в музыкальный центр. — Просто послушай.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Пусть все, что до, в многоточии скроется.

С маленькой буквы начнутся истории.

И мы друг другу по-новой откроемся

В сказке-романе, а может теории…


Хочешь, чернилами, сразу и начисто?

Без черновых, исправлений, по-честному?

Я здесь не принц, а ты не одурачена

Сказками глупыми и неуместными.


Будем всегда друг для друга загадками,

Тайнами, сейфами, может секретами.

Ночью гулять, наслаждаясь осадками,

В небо смотря, восхищаться кометами.


Просто сотрем все что до и по-новому.

Заново парк, поцелуи полночные…

Наши следы вновь по снегу пуховому

Слово люблю нарисуют, но строчными…


— Фил и ты? — спрашиваю, узнав в речитативе второго и четвертого четверостишия голос Макса, и парень буквально расцветает от счастья:

— Ну да. Фил меня на бэки развел, типа на слабо взял, что застремаюсь зачитать, а когда Мистик сводить начал, все переиграл в последний момент и вот такой варик в сеть запустил втихаря. Не, я не к тому, что теперь звезда и вся эта шляпа. Я про то, что ещё тогда про нас с тобой зачитал, Еля. Ну, типа, у тебя есть прошлое, у меня тоже, а вместе мы…

— Макс, я поняла, — обрываю на полуслове, не давая ему договорить, а себе обмануться тем, что услышу.

Глупый мальчик обязательно скажет о том, во что так сильно верит сам, а я ведь ему поверю, сегодня поверю, и завтра будет мучительно больно просыпаться дома. Ему здесь, а мне…

— Не говори ничего. Лучше скажи, что это за выставка? — и слава богу голос не дрогнул, не выдал моего состояния. Даже подобие усмешки на губах получилось изобразить, когда я опустила пальцы в воду аквариума и медленно переставила пару бутылок, внося в их ровный строй хаос, так похожий на тот, что творился у меня внутри.

— Ну… — жмёт плечами, запуская пальцы себе в волосы, и я цепляюсь взглядом за ещё один минус парня — поросль на подмышках. — У меня вроде как неадекватка к алкашке, а это че-то типа проверки. В одном фильме увидел и решил попробовать.

— И как?

— Пока просто покупаю, ставлю и смотрю. Не хочу бухать, Еля. Да сейчас и некогда. Я Филу пообещал не пить до первого гонорара, а сам… — мотает головой, сталкивает верхнюю стопочку, и она медленно опускается на дно, выпустив пузырь воздуха. — Вроде пока держусь, но боюсь сорваться после концерта. Еля… Я не буду бухать, если ты скажешь. И баб больше не будет. Никого, кроме тебя. Еля. Я…

Пожалуйста, не надо, Макс! Все и так слишком сложно.

— Если ты не сбреешь свои космы, я перестану брить там.

— Что? — хмурит брови, не понимая к чему я. — Какие космы?