У Оливии в кармане плаща была только стофунтовая бумажка. Хотя деньги уже не имели значения.

-- Это вместо спасибо,-- улыбнулась она, протянув старику банкноту,-выпейте завтра за мое здоровье, мистер, и купите себе новую шляпу...

Старик радостно закашлялся.

-- Благослови вас бог, мисс, благослови вас бог... Этих денег старику хватит, может, до самого конца, чтобы не сдохнуть в подворотне...

Оливия вздохнула, хотя ей, в сущности, было безразлично, что именно ей говорят, лишь бы говорили хоть что-нибудь, не давали мыслить...

-- Вот увидите, мисс, вы еще вспомните заботу старого Мак Ги о вас, чтобы завтра не стрелялся с горя какой-нибудь там красивый молодой джентльмен... И старик Мак Ги вас всегда будет вспоминать...

-- Зачем вы это говорите?..-- Оливия смахнула слезы,-- красивые молодые джентльмены уже давно не стреляются с горя...

-- Ну вот, большая девочка, а плачете,-- старик сочувственно зашуршал газетами,-- не годится, от слез глаза будут красные, как все равно...-- он не нашел эпитета и, старчески кашлянув, не смущаясь продолжал еще более скрипучим голосом,-- Бывает в жизни много всякого разного, но плакать такой красивой мисс нельзя не в коем случае...

Оливия, не в силах больше удерживаться, разрыдалась, опустившись на мостовую у парапета, обессиленно уткнувшись лицом в колени.

Старик, потерявшись, пытался выдумать что-нибудь утешительное, озадаченно покусывая седые усы.

-- Ну-ну,-- наконец произнес он успокаивающе.

Оливия рыдала, не способная обрести над собой контроль.

-- У меня когда-то была такая же дочь,-- сказал старик,-- такая же красавица, как вы...

-- Ну и что же теперь? -- всхлипнула Оливия, тщетно стараясь хоть словами унять слезы.

-- Такая же красавица, со светлыми волосами, голубыми глазами... Единственная отрада старого Грегора. А однажды, вернувшись домой, он нашел на столе ее образок, все ее деньги и записку: мол не ищи меня больше, я счастлива с тем, кого люблю... Мол не скучай, не грусти, живи дальше один и не вспоминай...

-- Она уехала? -- Оливия сочувственно посмотрела в глаза старика.

-- Я больше ничего о ней не слышал... Нэнси Мак Ги никто больше с тех пор не видел... Может быть -- уехала, а может... Может для нее не нашлось старика Грегора, который бы ее окликнул, когда она так же вот перегнулась через парапет...

-- Почему? -- произнесла Оливия странно зачарованная этой обычной, но вдруг открывшейся ей с неведомой стороны историей,-- Если она любила? Она ведь сказала, что теперь счастлива...

Старик болезненно закашлялся, кутаясь в дырявое пальто.

-- Девочка бы никогда не сказала, что ей плохо, только глаза бы выдали все слезами... Пошла бы и сделала так, как думала, будет лучше, будет легче...

Наступила тягостная пауза.

А я, подумала Оливия, я?.. От меня только слишком сильные переживания, масса забот всем окружающим... Она пошла и сделала, как хотела. Она умерла. Я не смогла даже этого... Все попытки смерти были смешны, грязны, грубы или пошлы... "Я приношу слишком много хлопот всем вокруг..."

-- Теперь хоть ваши родители не будут горевать,-- добавил старик,-- не будут напрасно искать свою дочь...

Он, пытаясь улыбнуться, снизу вверх посмотрел ей в глаза. Взгляд Оливии был мертв.

-- У меня нет родителей.-- сказала она.

x x x

Они курили, сидя в грязной кухне. Оливия, глядя на дым, растворяющийся в воздухе, боялась теперь сказать, что она хотела, боялась, что ее нехитрый замысел будет сразу раскрыт, осмеян и отвергнут.

"Солгать или сказать правду?.."

Поймут ли правду, поверят ли лжи...

-- Так, детка, в чем же дело? -- Пол не спеша затянулся, испытующе глядя на собеседницу, и дружелюбно улыбнулся,-- мисс, что же привело вас ко мне в столь поздний, или, может быть, скорее в столь ранний час?

Оливия посмотрела на него. Нет, подумала она, он должен понять.

-- Ты хочешь правду? -- поинтересовалась она, стряхивая пепел, стараясь взять себя в руки и унять дрожь пальцев.

-- Если ты будешь лгать, пожалуйста сделай, чтобы это было убедительно.

Она усмехнулась. Сердце забилось, краска прилила к щекам.

-- Пол, я хотела попросить об одном одолжении... как друга...

-- Не говорить Ричи, что ты была здесь сегодня?

-- Нет.

-- А о чем?

-- Я не знаю, поймешь ли ты...

Пол встал, потушил сигарету, молча налил в стакан воды, добавил сока, виски, пару кубиков льда и протянул Оливии.

-- Выпей,-- сказал он глядя в глаза,-- и успокойся. Ты вся дрожишь.

-- Разве? -- Оливия сделала удивленный взгляд, беря стакан у него из рук.

Пол вновь закурил, садясь напротив, и улыбнувшись спросил:

-- А может быть тебе просто холодно?

-- Нет, скорее жарко.-- усмехнувшись и отпив глоток коктейля, "будь, как будет"-- подумала она.

-- Так, миледи, я весь к вашим услугам.-- Пол затянулся, стряхнул пепел и посмотрел на собеседницу.

Она, поставив на стол пустой стакан, подняла на него робкий взгляд.

-- Пол, я хотела попросить тебя достать для меня одну вещь...-- она сделала паузу,-- понимаешь, я в таком жутком положении... Мне это очень нужно... Только не пугайся, это, может быть, даже больше для психологического настроя, чем для реального применения...

Он удивленно воззрился на нее, колеблясь в догадках между тем, что она либо от кого-то забеременела, либо сейчас попросит у него оружие, но, все же, более склоняясь ко второму.

-- Так что же именно? -- поинтересовался он.

-- Пол, мне нужен быстродействующий яд. Только не цианид...

-- А почему не цианид? Чем же он так плох?

Она уничтожающе взглянула на него, с трудом подавив вспышку ярости на его вечное стремление сделать нелепый фарс из ее маленьких трагедий. Однако теперь и ей уже все это начинало казаться нелепым и смешным в обществе этого спокойного, уравновешенного и уверенного в себе человека, в доме которого все мысли о Дэвиде и о несчастной любви отступали на второй план. Однако она продолжала игру уже из принципиальных соображений.

-- Не смейся, это вовсе не так смешно...-- произнесла она.

Пол стер слезинку с ее щеки.

-- Собираешься свести с жизнью счеты? -- его взгляд был больше серьезным, чем насмешливым,-- или подмешать Ричи в алкоголь?.. Впрочем, против этого я бы не стал возражать после того, как этот наглый клоун обошелся с моей сестрой. Но подумай о себе: цветочки-бабочки, которых потом уже больше не будет...

Он сочувственно-ободрительно улыбнулся.

-- Пол, насчет твоей сестры -- это была моя идея.

Настала выжидательная пауза.

Пол не спеша встал, приготовил вторую порцию коктейля и протянул Оливии.

-- Или, может быть, тебе добавить "не цианид" прямо сюда? -- улыбнулся он и, укоризненно взглянув, заключил,-- Чтобы кое-кого не выгораживала...

-- Пол, ты можешь мне помочь или нет?

-- Помочь ли?..

-- Можешь или нет?! -- ее глаза приобрели стальной оттенок.

-- Выпей. И держи себя в руках,-- он сел на табурет, вновь закуривая,-Я, конечно, дам тебе то, что ты хочешь, но ты ведь умница,-- он взглянул ей в глаза,-- Ты не будешь совершать необдуманных поступков...

-- Ты знаешь, что я делаю что-либо только если не могу так не поступить.

Он улыбнулся, почти игнорируя ее слова.

-- Так вот,-- произнес он,-- сейчас я пойду, взгляну, есть ли у меня то, что тебе нужно. Если нет, позвоню по одному телефону... А потом мы выпьем чаю и подождем немного... Ну или просто выпьем чаю и ты пойдешь домой, запрешь все приспособления в ящик стола и ляжешь спать, положив ключ где-нибудь подальше от спальни. А все решения принимать будешь, когда проснешься. Договорились?

-- Да...

-- Пообещай мне так, чтобы я поверил,-- он выбросил сигарету в окно,-Или... Где дверь -- ты знаешь, и забудем об этом разговоре...

-- Пол, я обещаю, что сегодня ничего предпринимать не буду.

С минуту он испытующе смотрел в ее слишком откровенные глаза.

-- Вот и славно.-- сказал он наконец, неторопливо встал и вышел из кухни.

Оливия старалась ни о чем не думать, оставив в пустой голове только доносящийся из комнаты приглушенный звук работающего телевизора. "Несчастная Молли старается перебить новостями горечь разочарований"-- подумала Оливия и вдруг в ее голове всплыла мучительная мысль о зле, которое троекратно возвращается творящему оное...

"Нет... Ведь это была не моя идея..."

Несколько раз звякнул телефон -- кто-то набирал номер в другой комнате, возможно Пол звонил куда-то, как говорил. Оливия автоматически сняла трубку, руководствуясь даже не столько желанием подслушать его разговор, сколько удостовериться, что это звонит именно Пол и именно по ее делу.

То, что она услышала, в общем-то было вполне в духе реалистичной прагматичности Пола, однако на Оливию это произвело шокирующее впечатление, как внезапный удар с совершенно неожиданной стороны.

--...да, и, похоже не совсем в нормальном состоянии и расположении духа,-- слышался его деловито-сосредоточенный голос.

-- Как это? -- голос Ричарда.

Оливия, топнув со злости ногой, еле удержалась, чтобы не выругаться. Слезы обиды навернулись на глаза. Как мог он, ее лучший друг, человек, который всегда называл и ее своим лучшим другом, так гнусно ее предать, так подло выставить Ричарду все ее карты, раскрыть все сокровенные мысли для его нещадного осмеяния и подавления...

-- Она очень чем-то расстроена,-- продолжал Пол,-- и, по-моему, она еще кое-чего приняла...

-- Шесть таблеток реланиума.

-- И еще накурилась.

-- Ты думаешь?

-- Точно. А руки перебинтованы, потому что резала вены?

-- Да, вчера днем по приходу. Я не знаю, что ей там померещилось... Но, пардон, когда это было!.. А с чего ты взял, что она расстроена? -- голос Ричарда был взволнованным и каким-то неестественно-рассеянным.

-- Знаешь, зачем она сюда пришла?

-- Ну?

-- Она хочет, чтобы я достал ей яд.

-- Крысиный?

-- Нет, не крысиный.-- Пол выругался,-- Ты бесчувственный кретин. Ты находишься рядом с ней и даже не в состоянии понять, что ей плохо, настолько плохо, что она, похоже, решила свести с жизнью счеты.

-- И поэтому пошла среди ночи к тебе через два квартала просить какую-то белиберду вместо того, чтобы докончить вчера начатое, пока я спал? Что-то на нее мало похоже... Даю голову на отсечение, что это она решила тебя попугать, чтобы ты ее пожалел и сердобольно послушал какие-нибудь ее излияния.

-- Знаешь, Рик, я ей посоветую выкинуть тебя вон и больше не связываться... Все равно толку, как от...

-- Пол, ты что, серьезно думаешь, что...

-- Да, думаю.-- отрезал Пол,-- она на редкость неважно выглядит.

Ричард сделал неуверенную паузу.

-- Ну, а ты что?-- спросил он наконец.

-- Сейчас спорить с ней бесполезно. Я дам ей то, что она хочет, а ты приезжай побыстрее и примени свои увещевания...

Ричард издал тяжкий вздох, отпустив сдавленное проклятие.

-- Ты переоцениваешь мои риторские способности. Я в последнее время и так чувствую, что слишком уж лезу ей в душу...

-- Да брось! Похоже она сама бы рада высказаться, только боится... Рада бы поверить, да ни в ком не уверена...

Ричард еще раз вздохнул.

-- Пол, не давай ей ничего,-- произнес он после тягостной паузы.

-- Но я, все же, думаю, что так будет лучше,-- возразил Пол,-- Она должна сама решить, что не стоит этого делать. А если я сейчас откажу -только устроит истерику и слушать никого уже не будет, а сделать, как решила, все равно сделает...

-- А если она сразу возьмет все это и примет?!.

-- Нет, она уже мне пообещала подождать до завтра...

Оливия в ярости бросила трубку.

Мысль, что и дружба оказалась разочарованием, что теперь последний путь к спасению ей отрежут, была невыносима. Ярость, злоба безнадежности, сплетаясь с болью разбитой любви, текли по щекам потоками слез.

Оливия нервно курила, глядя в окно невидящим взглядом.

Он предал ее. Он не доверял ей. Она была для него вовсе не другом, а всего лишь глупым несознательным существом, готовым оступиться.

И теперь Ричард знает все. Теперь он приедет и будет вновь доказывать ей необходимость боли и самоистязания, вновь еще больше раздирать ее кровоточащие раны... Нет, подумала она вдруг неожиданно трезво, я не позволю. Ну я уж устрою вам "увещевания" и обещания подождать до завтра!..

Оглянувшись назад, она поняла, что жалеть ей, в общем-то не о чем.

"Лишь бы Пол сделал так, как сказал, лишь бы яд не оказался каким-нибудь лекарством от мигрени..."

Оливия не видела.

Она только знала, что ее последний шаг будет, быть может теперь, самым великолепным поступком ее жизни, тонкими эмоциями отречений окрашенным в багрово-черные тона чувства освобождения и искупления. И она не останется вновь непонятой, нелепо-непостижимой в ее сокровеннейших мечтаниях, людям откроется ее истинная душа такой, какая она была на самом деле: бесхитростной и благородной в стремлении к безбрежной любви...