— Я позабочусь о вашей дочери. — Он взглянул на своих нанимателей, на секунду удержав взгляд каждого, а потом добавил: — Мы все вам это обещаем.

2

Силк зевнула и потянулась. Ее обнаженное тело грациозно выгнулось на розовых шелковых простынях. Свет клонящегося к закату солнца проникал в комнату сквозь атласные занавеси более густого розового оттенка. Ковер был чисто-белым, изящная мебель — из светлого дуба. Это была прекрасная комната, ласкающая взгляд, но она не подходила для женщины, чей цвет волос был от природы рыжим. Но Силк всегда поступала непредсказуемо. Розовый был ее любимым цветом, и ей наплевать на то, что волосы у нее цвета морковки. Она устроит себе розовую комнату.

Встав с постели, Силк неспешно прошла в ванную с золотыми кранами, выложенную плитками под розовый мрамор. Час, проведенный в воде, благоухающей пряными запахами, которые она подобрала сама, прогнал последние следы усталости от вчерашней ночи. Надев шелковый пеньюар кремового цвета, она направилась на кухню, чтобы приготовить себе поесть. Раздумывая, чего бы ей хотелось, Силк нажала кнопку записи автоответчика. Озабоченные голоса ее младших сестер забавно контрастировали с решительными и деловыми интонациями Каприс. И тем не менее, единственное, что сказали Ноэль и Леора — это попросили ее позвонить. Каприс (Силк единственная, кроме Лоррейн, называла ее по имени) звонила три раза и в последний раз объявила о своем намерении быть у нее в пять. Силк посмотрела на часы и поморщилась. С едой придется подождать. Единственное, на что она может надеяться — выпить стакан свежевыжатого апельсинового сока. Действуя быстро и умело, Силк приготовила целый кувшин напитка и едва закончила уборку, как консьерж сообщил ей о приезде Каприс.

Она встретила сестру у дверей и выдержала возмущенный взгляд по поводу своего неглиже.

— Я только что проснулась, — негромко пробормотала она, жестом приглашая Каприс войти.

— Мне бы хотелось хоть раз в жизни увидеть, что ты различаешь день и ночь, как все нормальные люди, — проворчала Каприс, кидая жакет на спинку стула, на сиденье которого она уже уронила свой «дипломат». Скинув с ног туфли, она чертыхнулась.

Силк неодобрительно прищелкнула языком, наблюдая за таким нетипичным проявлением раздражения.

— Ты совсем разъярилась, Каприс. — В ответ на убийственный взгляд сестры, она только ухмыльнулась. — У тебя ведь был почти целый день, чтобы свыкнуться с идеей нашей матери, а ты по-прежнему выглядишь так, будто вот-вот взорвешься.

Каприс не стала спорить с этими словами по той простой причине, что именно в таком состоянии она и находилась после того, как в течение последних восьми часов лихорадочно передавали свои дела другим.

— Если ты меня любишь, не называй меня по имени.

Каприс вынула шпильки из своего скромного узла и, встряхнув головой, рассыпала тяжелую волну серебристо-русых волос.

— То, что ты делаешь со своими волосами, — просто преступление. За такое надо расстреливать.

Каприс не отозвалась на провокационные слова, которые слышала в той или иной форме, сколько себя помнила.

— Кого надо расстрелять, так это нашу мать, — сказала она. — И отца, конечно, раз он пошел ей навстречу. — Каприс бросилась на диван и недовольно осмотрела стройное тело Силк. — Меня удивило, что ты так легко с ними согласилась. Насколько я слышала, у тебя роман с неким парнем по имени Рики.

— А я и не знала, что ты следишь за моими сердечными делами. — Силк гибко свернулась среди подушек на противоположном конце дивана. — Хочешь выпить? — предложила она, вдруг опомнившись.

При этом она приглашающим жестом покачала своим недопитым стаканом.

Каприс возмутилась еще сильнее.

— Побудь трезвой хоть полчаса, чтобы мы могли нормально поговорить!

— Но ведь уже вечер, — пробормотала Силк, не желая спорить с тем, как сестра интерпретирует ее привычки. На самом деле она ненавидела крепкие напитки и редко пила что-нибудь, кроме вина за обедом. Но компании, в которых она вращалась, требовали определенного стиля поведения, и поскольку употреблять наркотики она не собиралась, надо было создавать впечатление, что она имеет хоть какие-то дурные привычки.

Каприс со стоном уронила голову на руки, моментально почувствовав себя страшно виноватой. Почему-то, когда ей необходимо было выговориться, она всегда обращалась именно к Силк.

— Извини. Мне не следовало этого говорить. Ты же меня не осуждаешь. И я не имею права критиковать твою жизнь.

Силк рассмеялась, и звук ее смеха показался чарующим даже женщине. Ее искреннее веселье приглашало наслаждаться жизнью, ее горечью и сладостью и брать еще.

— Не тревожься. Я толстокожая. — С ленивой грацией она скользнула к бару и налила Каприс того же напитка, какой пила сама. — Попробуй. Ручаюсь, что он не превратит тебя во вторую Силк.

Ее золотые глаза озорно блестели. Каприс приняла бокал, и уголки ее губ приподнялись в редкой улыбке. Она осторожно отпила немного, а потом сделала большой глоток.

— Вкусно. Что тут?

— Немножко того, немножко этого. — Силк вернулась к дивану и снова уселась, подогнув под себя ноги. — Возвращаюсь обратно к нашей славной матери; я считаю, она права. Мы все, знаешь ли, мало что собой представляем. — Она похлопала по спине Каприс, подавившуюся апельсиновым соком. — Даже ты, милая сестричка, — заявила она, прежде чем Каприс успела отдышаться и начать возражать. — Когда ты в последний раз ходила на свидание? Была на вечеринке? Устраивала себе выходной? Делала что-нибудь просто потому, что тебе вдруг этого захотелось? Твоя жизнь протекает только в одном направлении. Леора помогает матери с документами ее благотворительной деятельности, но чем она еще занимается? Ничем. Она так боится людей, что на это просто больно смотреть. А Ноэль пишет великолепные картины и запрещает не только их продавать, но и выставлять. И при этом прячется за рассеянность и странные высказывания, которые ставят в тупик всех — мужчин, женщин и детей. А я — выпивоха и гулена, не заслуживающая того, чтобы меня принимали всерьез или уважали.

Каприс не признавала безнадежных сражений, поэтому не стала спорить с этими характеристиками.

— Когда мать выбирала нас, она знала, на что идет. У каждой из нас есть причины быть такими, какие мы есть. — Воспоминания, темные и страшные, нахлынули на Каприс, заставив ее признать правду. — Из всех нас у тебя самое хорошее отношение к жизни. По крайней мере ты живешь и общаешься с другими. Леора, Ноэль и я — мы по-прежнему прячемся от жизни. Наверное, я завидовала твоей способности жить сегодняшним днем.

Силк приняла откровенность Каприс, чувствуя, как ее слова проникают в самую глубину ее полной тьмы души. На секунду она чуть было не поддалась соблазну поделиться с сестрой тем, чего не знал никто. Однако риск был слишком велик: не для нее самой, а для других. Надо было придерживаться выбранной роли или хотя бы не слишком из нее выходить.

— Это единственное, что у нас есть. Будущее — всего лишь слово, оно никогда не становится реальностью. Завтра так никогда и не наступает. А вчера имеет над тобой власть, только если ты сама это позволяешь.

Каприс изумленно посмотрела на Силк. Из всех ее сестер Силк оставалась самой таинственной и в то же время казалась открытой книгой с прекрасно всем известными строками.

— У тебя неприятности, Силк? Этот подонок причинил тебе боль? Ты поэтому захотела уехать?

С каждым вопросом голос Каприс смягчался, становясь все более заботливым.

Силк почувствовала укол совести из-за того, что собиралась сделать.

— Ты почти угадала. — Она отпила крупный глоток, а потом поставила бокал. — Но больше всего мне хочется перемен. Может, это будут не настоящие перемены, но, как сказала мать, по крайней мере мы могли бы попробовать. — Она прикоснулась к плечу Каприс. Как ни странно, вопреки своему прошлому, вопреки ее недоверию к большинству людей, она по-прежнему тянулась к своим близким: духовно и физически. — Я и правда считаю, что нам всем это будет полезно. Возможно, внешне мы ничего в нашей жизни не изменим, но я готова спорить, что внутренне мы изменимся — и это будет к лучшему.

Каприс на мгновение задумалась, пытаясь найти подходящий ответ.

— Иногда мне и правда бывает одиноко, но в основном мне нравится, какая я сейчас, — возразила она, удивляясь тому, что может открыто говорить с Силк о таких вещах, которые привыкла скрывать.

— Помнишь, какая ты была вспыльчивая?

Каприс нахмурилась, вспомнив, какой была в те годы, о которых старалась не вспоминать.

— Да. А к чему это имеет отношение?

— Тебе не странно, что ты больше не выходишь из себя?

— Не странно. Разумно. Из-за этой вспыльчивости я и угодила в приют для трудных детей.

Никто не бывает так слеп, как те, кто считает себя правыми. Впервые Силк вдруг пожалела Каприс.

— А еще ты угодила в приют Сент-Джеймсов, а потом к Лоррейн и Джеффри.

Каприс не спорила с очевидным:

— Ну, и что ты хочешь сказать?

— Я хочу сказать, что никто из нас не может забыть, откуда мы. Ни Леора с ее жестоким отцом, ни Ноэль, которую бросили на произвол судьбы, ни ты с тремя разбитыми семьями и без отцовского имени.

— Или ты, чья мать зарабатывала на наркотики тем, что спала со всеми мужиками подряд.

Силк не пыталась отвернуться от реальности, составлявшей ее прошлое. Она слишком хорошо его знала, чтобы бояться.

— Мы все по-своему пытаемся. Носим красивые наряды, появляемся в самых престижных местах, получили ученые степени, знаем, как вести себя в обществе. Но в душе, если быть честными, ни одна из нас не видит себя такой, какая она есть сейчас — только такой, какой была в прошлом. Ненужные, отвергнутые, нелюбимые, избиваемые, беззащитные жертвы. Лично я хочу, наконец, разбить это зеркало. Я устала вспоминать.

Каприс смотрела на Силк и изумлялась той глубине, которую не подозревала в своей внешне беззаботной сестре, жившей, как она считала, сегодняшним днем.

— А я считала, что только я одна никак не могу забыть, — в конце концов призналась она, чувствуя, как каждое слово выходит словно из загноившейся раны. — Я проклинала себя за то, что каждое утро просыпаюсь и оглядываюсь, пересчитывая предметы мебели и одежду, напоминая себе, что посредине ночи я не поменяла места жительства, сбегая от очередного отца. Я не позволяла себе думать о Леоре и Ноэль. Просто бездумно принимала: какие они есть, такими всегда и останутся. — Ей было стыдно своей слепоты, стыдно, что Силк со всеми ее вечеринками смогла увидеть больше ее самой. — Я должна перед тобой извиниться.

В ответ на виноватый взгляд Каприс, Силк покачала головой.

— Нет, не должна. Я создала для тебя и всех остальных некий образ. И смешно плакать или осуждать кого-то за то, что мне поверили.

Каприс посмотрела на бокал, который продолжала держать в руке, предпочитая глядеть на него. а не в прекрасные золотые глаза, видевшие ее лучше, чем видела себя она сама.

— Здесь нет ни капли спиртного, правда? — спросила она, вдруг заметив, что, несмотря на большое количество выпитого, нисколько не опьянела.

Силк встала и на секунду повернулась спиной к Каприс и ее проблемам. Она не готова была показать свое истинное «я», но, похоже, судьба и ее собственный язык решили иначе.

— Да. Здесь только немного ананасового сока, несколько капель мятной эссенции, лимонно-лаймовая вода и апельсиновый сок. И, конечно, вишенка.

Она повернулась, готовясь к следующему вопросу.

Каприс пристально рассматривала сестру, пытаясь понять, что еще она не заметила в своей добровольной слепоте.

— А помолвки?

— Достаточно настоящие.

— Кто кого бросал? Мы все считали, что это ты уходила, что они тебе надоедали, И ты искала чего-нибудь нового.

Силк чуть не улыбнулась. К полной откровенности она не готова, но часть правды сказать может.

— Они меня бросали.

— Почему?

— А вот этого, милая сестричка, я сказать не готова. Может, и никогда не скажу.

Каприс хотела было возразить, но промелькнувшая в глазах Силк мука настолько поразила ее, что она промолчала.

— Если тебе когда-нибудь понадобится выговориться, я буду счастлива, если ты выберешь меня.

Силк посмотрела на нее: она была так же поражена предложением Каприс, как та — ее проницательностью.

— Ты это честно, да? — пробормотала она наконец. — Знаешь, а я ведь даже не думала, что могу с кем-нибудь поговорить.

— Я тоже. — Каприс встала и босиком прошла к бару, перед которым стояла Силк. Там она взяла бутылку водки. — Я начинаю соглашаться с матерью, как мне это ни противно.

Она открутила крышку и плеснула в бокал с остатками сока щедрую порцию прозрачного напитка. Такой нехарактерный для Каприс поступок заставил Силк изумленно поднять брови.