Может быть, герцог Феррарский не ведает, с кем имеет дело? Так вот, у его дочери недавно гостил Джованни Сфорца, первый супруг Лукреции, – уж он-то имел возможность познакомиться с нравами этой чудовищной семейки.

Его развод, писала Изабелла, был устроен только потому, что Папа ревновал супруга Лукреции и не желал ни с кем делить ее прелести. Невероятно? Но таковы все Борджа! Известно, что Лукреция побывала в любовницах у всех своих братьев. Это могло бы показаться вымыслом – если бы речь шла о ком-то другом, а не о Борджа. Слышал ли отец Альфонсо об их последнем скандале? Доротея да Крема, ехавшая на встречу со своим женихом, попала в засаду и была похищена с намерениями, которые не оставили никаких сомнений у ее свиты – так же, как и имя насильника. Разумеется, им оказался Чезаре Борджа! С тех пор о несчастной девушке не было никаких вестей. Неужели с семьей такого гнусного мерзавца можно связать жизнь наследника Феррары?

Изабелла права, подумал старый Эркюль. Теперь он не желал видеть Борджа в своем доме – оставалось только соблюсти все меры предосторожности, отказывая Папе.

В свое время ему предлагали брак Альфонсо с Луизой д'Ангулем. И вот, поблагодарив судьбу за это спасительное обстоятельство, Эркюль написал Александру письмо, в котором глубоко сожалел о невозможности принять блестящее предложение святого отца. Увы, его сын уже дал обещание вступить в брачный союз с домом Ангулемским, вследствие чего вынужден отказаться от партии с Лукрецией Борджа.

Герцог Феррарский был доволен. Его сыну предстояло жениться – но не на дочери Папы Римского.

Похищение и изнасилование Доротеи да Крема возмутило всю Италию, и даже король Франции счел необходимым прислать к Чезаре своего посла Ива д'Аллегре, который от имени Луи выразил протест по поводу случившегося. Луи и в самом деле разозлился, потому что несчастный Каррачьоло изъявил желание оставить командование венецианской армией и отправиться на поиски невесты, а в это время ожидалось вторжение войск Максимилиана Австрийского – и таким образом личная трагедия Джиана Баттиста грозила обернуться неприятностями для Франции.

Встретившись с посланниками французского короля, Чезаре заявил, что не имеет ни малейшего представления о местонахождении Доротеи.

– Я не знаю, куда деваться от своих поклонниц, – сказал он. – Чего же ради мне связываться с таким хлопотным делом, как похищение какой-то девицы?

Кое-кто сделал вид, будто поверил этим словам; однако Каррачьоло поклялся отомстить семейству Борджа – он не сомневался в том, что насильником его невесты был Чезаре.

В Ватикане Папа прилюдно провозгласил своего сына непричастным к случившемуся с Доротеей. Впрочем, сейчас его гораздо больше волновал отказ герцога Феррарского принять Лукрецию как невесту его сына.

Он довольно долго размышлял над поступком герцога, которого всегда считал одним из самых скупых людей Италии. Эркюль пошел бы на многое, лишь бы избежать растраты своих сбережений, но если с чем-то на свете он не желал расставаться больше, чем с деньгами, то это был единственный ярд его земли.

Папа написал Эркюлю письмо, в котором сожалел о том, что Альфонсо уже связал себя обещанием другой женщине, сожалел и высказывал уверенность в обоюдной выгоде брачного союза Борджа и Эсте, а потому предлагал не отказываться от их общего замысла. Альфонсо помолвлен; Ипполит избрал церковную карьеру; следовательно, на Лукреции мог бы жениться Ферранте, третий сын герцога Феррарского. Правда, в этом случае молодым следовало бы выделить часть владений герцога – например, Модену, – поскольку Лукреция очень богата и нуждается в собственном королевстве, а Ферранте не является прямым наследником Эркюля д'Эсте.

– Поделить Феррару! – прочитав это письмо, ужаснулся старый герцог. – Никогда!

Тем не менее он опасался, что Папа проявит непреклонность. Увы, эти опасения только окрепли, когда Эркюль обратился за помощью к королю Франции (Феррара долгие годы была союзником французов) и Луи посоветовал ему не пренебрегать партией с домом Борджа, к которому сам Луи испытывает вполне понятные родственные чувства.

Эркюль знал, что французский монарх рассчитывает на поддержку Папы в походе на Неаполь; Франция вступила в альянс с Ватиканом, а страдать приходилось Ферраре.

Услышав пожелание Луи, он понял, что должен смириться с судьбой.

Делить Феррару ему не представлялось возможным. Поэтому Эркюль решил, что из двух зол выбирают меньшее и что сейчас лучше забыть о старых переговорах с отцом Луизы д'Ангулем. Он согласился на свадьбу Альфонсо и Лукреции.


Папа и его дочь прогуливались в одном из садов Ватикана.

– Я счастлив видеть, что ты снова стала самой собой, – взяв ее за руку, сказал Александр. – Когда ты грустишь, у меня все время было такое впечатление, будто тебя подменили – будто ты вовсе не моя дочь. А вот теперь я радуюсь и знаю, что ты довольна браком, который твой отец устроил для тебя.

– Вы правы, отец, – ответила она. – Я довольна этим браком.

– Печально, что тебе придется уехать в такую даль от родного дома.

– Но ведь вы будете навещать меня… а я – вас, отец. Мне бы не хотелось надолго разлучаться с вами.

Он нежно сжал ее руку.

– Драгоценная моя, ты станешь герцогиней Феррарской. На нашу удачу, у старого Эркюля нет живой супруги, и поэтому тебя титулуют сразу после свадьбы.

– Я знаю, отец.

– Чудесный титул – он приравняет тебя к любой принцессе Италии. Вот чего я всегда желал своей дочери.

Она промолчала, подумав: как странно, что теперь я с таким нетерпением жду этого брака!

Ее приподнятое настроение было вызвано мыслями о побеге. Скоро ей предстояло вырваться из семейных уз. Она представляла их чем-то вроде паутины, опутавшей ее со всех сторон, и не понимала, что те были сделаны из плоти и крови и что любой их разрыв окажется болезненным.

А этот новый жених? Ей уже показывали его портрет.

Большой, плотный мужчина – наверное, сильный. И у нее почему-то сложилось впечатление, что он не станет вмешиваться в ее душевные переживания. Она будет рожать ему детей, и супруг останется доволен ею – не захочет расспрашивать о судьбе его предшественников. Тогда у нее появится возможность спокойно подумать о своей жизни, попробовать разобраться в себе и в своих чувствах.

Нет, не брака она ждала с таким нетерпением – ей не терпелось поскорей очутиться на свободе, которую она не смела вообразить иначе, чем побег из семьи. Однако Папе нужно было показать, что лишь предстоявшее супружество могло сейчас радовать ее.

– Нам поставлены жесткие условия, – вслух размышлял Папа. – Приданое на сто тысяч дукатов, денежный вклад в семьдесят пять тысяч дукатов да еще замки Пьеве и Ченто впридачу.

– И все – за избавление от вашей дочери, отец.

– Ах, да, – засмеялся Александр. – Но это брак, который я всегда желал для тебя. Моя дочь – герцогиня Феррарская! А ее супруг – законный наследник своего отца! Превосходная, блестящая партия. И моя любимая дочь достойна ее.

– Но все-таки – не слишком ли дорогая цена?

– Это еще не все. Они требуют, чтобы их облагали церковной десятиной не на четыре тысячи дукатов, а всего на сто. Какое бесстыдство! Но старый плут Эркюль знает, что мое сердце лежит к этой партии. Он также настаивает на дальнейших привилегиях для Ипполита. И, полагаю, со временем захочет еще чего-нибудь.

– Это уже слишком.

– Вовсе нет. Если потребуется, за твое счастье я отдам и тиару.

Она улыбнулась и подумала: это правда, вы многое отдадите за хороший брак для меня – но вы не могли и одного часа уделить мне, когда убили моего супруга.

Внезапно они увидели маленького Родриго и его молодую няньку, идущих навстречу.

– О! – воскликнул Александр.

Он схватил малыша и поднял над головой. Мальчик тотчас протянул свои пухленькие ручонки к его лицу, пытаясь ущипнуть за нос.

– Какое кощунство! – засмеялся Александр. – Знаешь ли ты, негодник, что покушаетесь на самый священный нос в мире, а?

Родриго запищал от удовольствия, и Папа поставил его на землю. Затем улыбнулся стройной няньке и погладил ее пышные волосы.

– Присматривай за моим внуком, – ласково проговорил он.

Видимо, Александру хотелось навестить ее вечером. Он любил совмещать эти два удовольствия – общение с мальчиком и его очаровательной няней.

Наблюдая за ним, Лукреция думала о том, как мало менялись привычки Папы. Вот так же он приходил по вечерам на Пиццо-ди-Мерло, где она и двое ее братьев дожидались его – как сегодня будет ждать маленький Родриго. Может быть, там тоже была какая-нибудь молодая няня? Вероятно, нет – Ваноцца, их мать, не допустила бы соперничества.

– Вы будете скучать по Родриго, – сказала Лукреция. Последовало молчание, и Лукреция внезапно вздрогнула – ей стало страшно.

Наконец Папа мягко произнес:

– Если ты оставишь его здесь, то сможешь быть уверенной в самом лучшем уходе за ним.

Итак, он уже все решил. Она должна расстаться с Родриго. И едва ли могла рассчитывать на что-то иное. Эсте, конечно же, не захотят видеть у себя ребенка от ее предыдущего брака. Ну почему, почему ей не пришло это в голову, когда она давала согласие на партию с ними?

Папа пристально смотрел на нее. Лукреция догадалась – лицо отражало ее переживания. Он понял их и, вероятно, вспомнил О тех днях, когда его дочь оплакивала смерть супруга.

– О отец! – порывисто воскликнула она. – Может быть, этот брак все-таки не принесет мне счастья…

Он взял ее руку и нежно поцеловал.

– Он непременно принесет тебе счастье, моя обожаемая герцогиня. Тебе нечего бояться. Доверь мне маленького Родриго – разве он не твой сын? И разве он не принадлежит всем нам?

– Отец… – нерешительно начала Лукреция. Но он перебил ее.

– Сейчас ты думаешь о том, что я не вечно буду оставаться с тобой?

– Прошу вас, не говорите таких слов! Я не вынесу их. Он засмеялся.

– Лукреция, твоему отцу скоро исполнится семьдесят лет. Далеко не все люди доживают до такого возраста, а те, что все-таки умудряются, уже не могут рассчитывать на долгую жизнь.

– Я даже думать об этом не смею! – воскликнула она. – Отец, если вы умрете, то что станет со всеми нами? Мы не сможем жить без вас!

Слова дочери пришлись ему по душе. Он знал, что в них не было лести. Она не преувеличивала… ну, разве только самую малость. Его дети нуждались в нем – и хрупкая Лукреция, и возмужавший Чезаре.

– Во мне еще много жизненных сил, – сказал он. – Но ради твоего спокойствия, дорогая, у малютки будет еще один опекун. Что ты скажешь о нашем родственнике Франческо Борджа? Кардинал – мягкий человек. Он любит тебя, любит твое дитя. Тебя устроит такое предложение?

– Франческо я бы доверилась, – сказала она.

– Ну, вот и решено.

Александр снова взял ее руку и заметил, что она дрожит.

– Лукреция, – сказал он, – ты уже не ребенок. На днях мне предстоит небольшая поездка по стране. Свои светские обязанности я собираюсь возложить на тебя.

Она запротестовала.

– Но… я женщина, а это задача для самых опытных кардиналов.

– Пусть все знают, что моя дочь способна справиться с любой из тех задач, которые могут выпасть на ее долю.

Лукреция поняла: он хочет, чтобы она показала на что способна, прежде чем вступит в дом Эсте. А заодно – поверила в себя.

Он был предан ей, как ни одному другому человеку, если не считать Чезаре. Она тоже любила его – неистово, страстно. И спрашивала себя: не лежит ли какое-то проклятие на всей семье Борджа, если их любовь забирает так много, что в конце концов они вынуждены отворачиваться от нее и бежать, куда попало?


Рим праздновал счастливое событие. На улицах было людно – каждый хотел видеть Лукрецию на ее пути в собор Санта Мария дель Портико, где она произнесет слова благодарности Господу, потому что герцог Феррары наконец подписал брачный контракт между ней и своим наследником.

Торжественная церемония сопровождалась шумным весельем. На мосту Сант-Анджело палили пушки, над всеми римскими холмами разносился колокольный звон. Лукреция, чей наряд сверкал небывалым множеством драгоценных камней и золотых украшений, шла во главе многочисленной процессии, вместе с послами Испании и Франции.

Народ, толпившийся перед входом в собор, почтительно расступился и пропустил ее к большому мраморному ковчегу, где она по указанию Александра преклонила колена и поблагодарила Бога за ниспосланную ей честь.

В отсутствие Папы ее регентство прошло более, чем успешно. Вопросы, которые она решала, были не из легких, и кардиналы Его Святейшества дружно удивлялись серьезности и пониманию сути всякого дела, столь неожиданно обнаружившимся в этой молодой и миловидной женщине. Вернувшись в Рим, Александр остался доволен завоеванным ею уважением.

Когда она вышла из собора, были уже сумерки, и на всем ее пути в Ватикан горожане скандировали: