Оливия Голдсмит - Опоздавшая

По-модному запаздывая, Карен Каан с мужем Джефри прошли под вспышками фотографов в отель «Уолдорф Астория», что на Парк-авеню. В этот момент Карен в полной мере чувствовала значимость предстоящего события. Сегодня на тридцать восьмой по счету ежегодной церемонии награждения и бенефисе фонда Оукли она, Карен Каан, будет удостоена Премии за достижение в американской моде. Когда же еще, как не теперь, она могла себе позволить модно запоздать?

Пройдя из холла в роскошный, как все здесь, декорированный бронзой лифт в самый последний момент перед началом сборища, Карен взглянула на Джефри и не могла сдержать улыбку. Скоро она окажется среди сливок общества — модельеров, репортеров модных журналов и богатых светских женщин, которые действительно модно одевались. Позади остались годы тяжелой работы, окрашенной мечтой, что это когда-нибудь произойдет. И все же Карен с трудом могла поверить, что она стала главным действующим лицом этого торжества.

— Мне потребовалось почти двадцать лет, чтобы добиться успеха за один вечер, — сострила она, обращаясь к Джефри, и тот улыбнулся ей в ответ.

В отличие от Карен, которая не строила иллюзий о своей внешности, Джефри был по-настоящему красив. Карен всегда знала, что смокинг красит даже заурядного человека, но все же была поражена, как он преобразил Джефри, который в нем выглядел великолепно и несмотря на официальность костюма, неординарно. Отблеск черного атласа заостренных отворотов смокинга оттенял его густые волосы с проседью. На нем были кабошоновые сапфировые запонки для манжет, которые она подарила ему вчера вечером. Как она и ожидала, они точно соответствовали голубизне его глаз.

— Двадцать лет — и ни секунды меньше, — сказал он. — Но все же важно было предусмотреть, чтобы Награда за достижение всей жизни увенчала тебя не позже, чем потребуется операция по удалению морщин на лице.

Она засмеялась.

— Я не знала такого требования. Хорошо, что оно выполнено. Впрочем, если бы мне и пришлось поправить лицо, я все равно могла бы считаться гениальной девчонкой.

— Ты и сейчас моя гениальная девчонка, — сказал Джефри, слегка пожав ее руку. — Но помнишь, я ведь знал тебя, когда…

Лифт доехал до нужного этажа.

— А теперь посмотрим, что значит пережить действительно крупное событие, — сказал Джефри.

Прежде чем открыть двери лифта, искусно декорированного нержавеющей сталью и бронзой, он наклонился и поцеловал ее в щеку, стараясь не нарушать макияж. Как все-таки здорово, что с ней мужчина, который знает, когда желателен именно такой поцелуй без смазанной косметики. Она считала себя удачливой и очень счастливой. Все в ее жизни было настолько совершенно, насколько возможно, за исключением ее состояния. Но, может быть, у доктора Голдмана есть хорошие новости, которые… она остановила себя. Сейчас нет смысла думать о том, что Джефри называл «ее наваждением». Она обещала себе и мужу, что постарается насладиться сегодняшним вечером в полной мере.

Когда двери лифта бесшумно раздвинулись, Карен огляделась и увидела Нэн Кемпнер и миссис Гордон Гетти, bomond моды, ее знатоков и толкователей и организаторов общественных фондов. Они стояли рядышком в одеждах от Ива Сент-Лорана.

— Ты не думаешь, что они могли бы надеть один из моих образцов? — злобно прошептала Карен, обращаясь к Джефри и в то же время сохраняя улыбку, надежно закрепленную на ее лице.

— Дорогая, тебя же никогда не ослепляла слава Сент-Лорана, — напомнил ей Джефри, и, слегка утешенная, она проплыла мимо, послав воздушные поцелуи двум женщинами.

Одна из них была одета в узкое белое атласное платье до пола, отделанное золотыми тесемками и поясом с кисточками. «Напоминает оборки занавеси», — подумала Карен. Другая — в черное кружевное великолепие, которое отливало серебром. Обе женщины относились к моде серьезно: Нэн Кемпнер как-то призналась в интервью, что девочкой она «ревмя ревела» у Сент-Лорана, когда увидела белый, отороченный норкой костюм, слишком дорогой для нее в те времена. Легенда говорила, что сам Ив вышел посмотреть на горько плачущую девочку.

Фойе уже было заполнено обычной публикой: мужчинами в изысканно черном и женщинами во всех сортах тканей разнообразных расцветок. Забавно, что мужчины всегда тяготеют к официозу. Смелым в моде был только герцог Виндзорский, который носил цветную одежду для приемов — скорее полуночно-синюю, чем черную. Но хотя мужчины и не были экстравагантны в одежде, именно они распоряжались миром моды. Несмотря на свой успех и успех еще нескольких женщин-модельеров, Карен твердо знала, что бизнес в моде, как и везде, принадлежит мужчинам и контролируется ими. А большинство из тех, кто управляет модой, сейчас находятся здесь.

Сегодня атмосфера была слишком фривольная и какая-то игривая. Мода, по-видимому, стала новым развлечением. Эта мысль не впервые приходила ей в голову, но по-прежнему удивляла Карен. Редко какое событие в моде обходилось без адской смеси светского общества, звезд Голливуда и рок-н-ролла. Она еле удержалась, чтобы не отпрянуть от смущения, когда ее прижало к Слаю Сталлоне, который находился здесь с Дженифер Флавин. Паулина Великолепная находилась рядом со своим мужем, Риком Окасеком. А Клинт Иствуд стоял вместе с женой, которая выглядела замечательно для женщины после выкидыша. Здесь находилась и съемочная группа Эл Халл, которая, по всей видимости, пыталась отснять кадры с Кристи Бринклей. Хотя Билли Джойела с ней не было видно, здесь все же был Дэвид Боуи, причем не один, а вместе с Иман. И все это, думала Карен, — только в фойе.

Из самого же бального зала, куда направлялись Карен и Джефри, доносился невероятный шум. Мимоходом Карен поочередно приветствовала Харольда Коду из музея Метрополитэн и Института художественного костюма, Энида Хоупта — одного из богатейших и наиболее щедрых меценатов Нью-Йорка, Джорджину фон Этцдорф, еще одного модельера, и лысо-голового Беппа Моденса, который работал над совершенствованием итальянской индустрии моды в США. Они прошли мимо Джанни Версаче, стоящего рядом со своей сестрой и музой — невероятной по красоте блондинкой — Донетеллой. Пока еще Джефри и Карен так и не добрались до бального зала.

Но здесь были и те немногие, кто прокладывал свой собственный путь в моде. Один из них — Билл Бласс, пожалуй, самый богатый из американских модельеров (если, конечно исключить Ральфа Лорена). Он держался всегда дружелюбно, открыто и неконкурентно и был одним из первых законодателей моды, кто хорошо отнесся к Карен. И он никогда не обижался, когда говорили, что его талант не столь значителен, как принято считать, а созданные им наряды не всегда воодушевляют. Другим первопроходцем был невероятно талантливый Джефри Бин. Вот уж чьи наряды воодушевляли всегда. Его считали примером истинного артистизма. Возможно, поэтому он имел славу «иконоборца» и был недосягаем для дрязг мира моды. В школе Карен много почерпнула, просто рассматривая модели Бина.

Вместе с Джефри они вошли в бальный зал и мгновенно были поглощены толпой конкурентов и соратников. Здесь встречаются и прекрасные люди, уговаривала сама себя Карен. Но тут она увидела Норис Кливленд.

Карен пыталась посвящать все свое время и энергию работе в мастерской, подальше от сплетен и злословия. Она старалась не сравнивать ни себя, ни свои работы с другими. И все же если среди ее коллег и была женщина, которую она сильно недолюбливала, то это та, которая направлялась к ней сейчас. По мнению Карен, Норис Кливленд была не просто плохим дизайнером — она портила имя другим художникам-модельерам. Убогая и второсортная, ее продукция была скучна и непригодна для носки, но… «Но» заключалось в том, что Норис была гением по части заведения выгодных знакомств в нужных местах, в организации встреч и вечерних городских развлечений; в результате этого сообщения о ее новейших «достижениях» появлялись во всех нужных газетах, журналах, столбцах объявлений и телеобозрениях. Конечно, называть рекламируемые коллекции ее творением поистине было актом благотворительности: Норис крала понемногу то у одного, то у другого. В последнее время Кливленд, кажется, начала имитировать стиль Карен. Самое плохое было то, что она не могла даже хорошо скопировать! Стоп, Карен твердо решила никому не позволить испортить сегодняшний вечер. Поэтому она если и не сумела улыбнуться Норис, то по крайней мере, обнажила зубы, что при большом желании можно было счесть за улыбку.

Деловые качества Норис (тоже, кстати, не блестящие!) не могли компенсировать ординарности ее дизайна, но несколько лет назад она вышла замуж за мешок с деньгами с Уолл-стрит, что спасло ее компанию, ибо в нее широким потоком потекли новые денежные вливания. Если верить слухам в свете, то ее муж уже начал тяготиться постоянным выписыванием чеков и тем, что его называют «мистер Кливленд», но сегодня вечером это никак не отразилось на улыбке Норис.

Норис двинулась на Карен с распростертыми для объятий руками, раскрыв тем самым свое устрашающее тощее тело, обтянутое желтым свитером. Как раз когда Норис издавала звуки поцелуя в каждое ее ухо, Карен услышала стрекот кинокамер. Каким-то образом оказывалось, что камеры всегда следуют за Норис Кливленд. Карен сомневалась, была ли это съемочная команда газетных репортеров или же подкупленная, оплачиваемая обществом модельеров группа для рекламных целей.

— Поздравляю, дорогая, — сказала Норис с придыханием ученицы привилегированной школы, характерным для дамочек, подражающих эмфиземе Джеми Кеннеди-Онасис.

Норис всегда была приветлива с Карен, но не так уж трудно было почувствовать скрытую зависть и неприязнь женщины, считающей ее всего лишь выскочкой.

— Я так рада за тебя. — Норис повернулась к Джефри и взяв того за руку, добавила: — Можешь гордиться ею.

Непонятно почему, но фраза прозвучала как оскорбление. Снова фотовспышка съемок — но Карен сомневалась: не вырежут ли ее из пленки, которую будут прокручивать в передаче «Страна и город».

Джефри только засмеялся.

— Норис, что за наряд!

И это было все, что он сказал.

Та продолжала улыбаться.

— Но не только вы празднуете победу. Разве не слышали? Я собираюсь начать презентацию моих духов.

«Боже, сколько же еще денег ее муж собирается выбросить на ветер?» — подивилась Карен. Стоимость кампании по рекламе духов не может быть меньше десяти или даже пятнадцати миллионов долларов. А развертывание самого дела — так и втрое больше.

Карен ненавидела бизнес с духами. Его считали дойной коровой для толпы коммерсантов, работающих с модой; он и был таковым с тех самых пор, когда Коко Шанель изобрела его. Всем было известно, что он принес Коко не только деньги, но и головную боль. Для Норис же это было как раз то, что нужно. Без угрызений совести она могла продавать упаковки, меченные ее именем, отчаявшимся людям, тщетно надеющимся на что-то интересное в этой сфере.

— Желаю удачи, — промолвила Карен и обрадовалась тому, что Джефри повлек ее вперед.

— Я ненавижу ее, — процедила она мужу уголком рта.

— Она это знает, — ответил Джефри.

Они спокойно продвигались сквозь толпу. Все было так прекрасно, что с трудом верилось. Ее приветствовал каждый. Да, она действительно была «Золушкой на балу». Сегодня был день вознаграждения, признания ее заслуг за все это беспросветное… нет, освещенное одной лишь надеждой время тяжелой работы в мастерской по дизайну.

— Впереди денежный туз, — прошептал Джефри и подтолкнул ее. — Столп общества!

К ним продвигался Бобби Пиллар — малый, который неожиданно для всех создал новую телевизионную сеть, а теперь разворачивал коммерческий канал. Карен сталкивалась с ним едва ли пару раз, а вот теперь, сияя, с радушно протянутыми руками он направлялся к ней.

— Вот Эта девушка! — воскликнул он и вместо рукопожатия обнял ее.

Она слегка опешила, но в конце концов это же был сам Его Высочество Мистер Голливуд! Создатели новых направлений, такие как он, еще на пороге девяностых годов отказались от стиля воздушных поцелуев — его заменила прямая атака. Вот и теперь Бобби оглядел ее с такой гордостью, как если бы она была его собственным изобретением.

— Ну и когда же вы собираетесь создать коллекцию для меня?

Карен пожала плечами, но улыбнулась. В Бобби было что-то домашнее. Он был теплым, фамильярным и очень-очень бруклинским.

— Не сегодня, — ответила Карен.