Джудит Айвори - Опрометчивый поступок

Девоншир, Англия, 1899 год

Сэм Коди не имел склонности к обильным возлияниям, но этот день смело можно было назвать из ряда вон выходящим. Ныло каждое ребро, болели разбитые губы, синяк под глазом набухал чем дальше, тем больше. Любимая женщина отказалась даже разговаривать с ним. Ее семья мечтала вздернуть его на первом же суку, причем друзья и родственники Сэма вряд ли пришли бы ему на помощь – разве что выбили бы из-под него табурет, чтобы он не слишком долго мучился в ожидании. Чтобы скрыться от всех разом, пришлось спасаться бегством, и вот теперь он торчал на какой-то Богом забытой станции, донельзя раздраженный своим собственным обществом, потому что нет такого места, куда можно убежать еще и от самого себя.

А впрочем, такое место было – на дне глубокого омута, называемого опьянением. Сэм приоткрыл запекшийся рот и осторожно прихватил разбитыми губами горлышко фляги. В горло полилась очередная порция гадости, которую в Англии выдавали за виски. При этом удалось не задерживать дыхание – маленький, но важный фокус, единственное достижение в этот паршивый день. Дыхание через нос так его обжигало, что слезились глаза, оставалось или дышать ртом, или не дышать вообще.

Гнусное пойло, похоже, прижилось в желудке. Мечта напиться до бесчувствия мало – помалу претворялась в жизнь, оставалось только надеяться, что окончательная стадия наступит уже в пути. Если, конечно, проклятый дилижанс вообще соизволит появиться.

Помимо Сэма, в комнатушке с гордым названием «зал ожидания» находился только необъятный дорожный сундук, почти совсем загородивший единственное окно, прорубленное у самого пола. Из оставшейся щели пробивалась полоса света, в которой танцевало густое облако пыли. Судя по всему, сундук внесли недавно. Новенький и чистый, он дожидался дилижанса, что обещало попутчика на пути в Эксетер. Хозяин этого внушительного предмета, кем бы он ни оказался, явно был человеком более осведомленным, чем Сэм, потому что опаздывал заодно с дилижансом. Возможно, он прослышал, что сообщение нарушено. В этом случае оставалось идти пешком, вот только в какую сторону?

Как всякий чужестранец, Сэм чувствовал себя не более уверенно, чем выброшенная на берег рыба. Двух недель, проведенных в Англии, оказалось недостаточно для знакомства со страной и ее обитателями. А сегодня он особенно ненавидел «гордых бриттов» всеми фибрами своей души – от их британских подметок до неодобрительно поднятых бровей. Ненавидел бледные, одутловатые лица их детей; их трясущихся, мерзко тявкающих собачонок и жирных кастрированных котов; их неудобные экипажи, глухие заборы и узкие закоулки. Но больше всего он ненавидел то, что эти люди никогда, никогда не говорили того, что думают! Он готов был собственными руками вырвать любой язык, скупо отмеряющий пустые, уклончивые слова…

А впрочем, какая разница? Он возвращается домой.

Сэм сделал круг по «залу ожидания» и вернулся к единственному предмету меблировки – деревянной скамье. Усевшись на нее боком, он предался скорбным размышлениям.

Эта идиотка, Гвен – его бывшая невеста. Как он ее ненавидел! Как он любил ее! Как по ней тосковал! А она… она посмела смешать его с грязью!

Несколько минут Сэм угрюмо доказывал Гвен, насколько она не права. Он это делал не впервые – собственно говоря, только этим он и занимался между глотками спиртного. Как и прежде, ему удалось убедить свою воображаемую оппонентку, что правда на его стороне. Его аргументы были точны и убедительны. Как тут было не пожалеть, что перлы красноречия пропадают зря!

Несколько глотков – и фляжка опустела. Сэм тупо спросил себя, когда же наконец весь его организм поймет то, что рот понял с первой же порции: что местное виски – чистейшая отрава. Потом мысли разом смешались, перед глазами поплыло. Ощущение было прелюбопытнейшее. Голова, казалось, отделилась от тела и отправилась в плавание по волнам. Чтобы убедиться, что это не так, Сэм постучал ею о жесткую спинку скамьи, но это только ухудшило дело. Тогда он зажмурился. Как может болеть все сразу? Нижнее веко, должно быть, раздуло со сливу! Оно, похоже, полностью поглотило верхнее вместе с глазом.

Ощутив, что заваливается на бок, Сэм расслабился и позволил себе принять горизонтальное положение. Он услышал громкий стук, с которым его голова опустилась на сиденье. Лежать было приятно, но опасно: выпитое просилось наружу вместе со съеденной на завтрак яичницей, и ничего не стоило захлебнуться до смерти содержимым собственного желудка. Однако чтобы подняться, требовалось слишком большое усилие, как физическое, так и волевое, поэтому Сэм решил не шевелиться. Мало – помалу тошнота прошла, и он начал погружаться в сон, видя самого себя как новенький серебряный доллар, исчезающий в мутной глубине пруда… все ниже, ниже… в скопившийся,на дне ил… и забвение.

– Пенис, – сказала Лидия Бедфорд-Браун. – Попроси его показать тебе свой пенис, так эта штука называется в учебниках по анатомии.

Она сидела рядом со своей горничной в простой деревенской телеге. Роуз, кругленькая и краснощекая, натянула вожжи и смущенно хихикнула.

– Да у меня язык не повернется!

В этот день, возвращаясь из церкви, где она была обвенчана, Роуз, краснея, призналась хозяйке, что ни разу в жизни не видела… «ну, то самое у мужчины». Она бы, конечно, не стала скрывать от мужа свое полное невежество в этом вопросе, вот только не знает, как назвать то, о чем пойдет речь. Лидия, напротив, была неплохо подкована теоретически благодаря обширной научной библиотеке отца. Ей даже посчастливилось наткнуться на личное сокровище брата – запрещенный альбом иллюстраций к «Лисистрате», где «то самое у мужчины» было преувеличено до нелепости. На практике Лидия была не более знакома с мужской анатомией, чем Роуз.

– Прости, но более расхожих названий я не знаю, – засмеялась она.

– Жаль, – вздохнула горничная. – Обычно ответ у вас всегда наготове.

– А чем тебе не нравится слово «пенис»? Раз его печатают в книгах, значит, оно самое правильное. Да и ни к чему тебе беспокоиться, Томас как-нибудь сообразит, что к чему.

Лидия выпрямилась в телеге, подобрав юбки. Ей не терпелось сойти и тем самым покончить и с поездкой, и с разговором, и с непрезентабельным средством передвижения. Земля казалась довольно близко, так что проблем возникнуть не могло.

– Вы что, хотите прыгать?! – испугалась Роуз. – Постойте, я спущусь и помогу!

– Сама справлюсь, – отмахнулась Лидия.

В самом деле, не хватало только женской помощи. И без того всегда к ней тянулись чьи-то руки, готовые подхватить, если она споткнется. Это мог быть отец, брат, слуги, по меньшей мере полдюжины других заинтересованных лиц мужского пола. Однажды ее подхватила под локоть мать! Не каждый инвалид был так защищен от всевозможных неприятностей. «Довольно этого», – подумала Лидия с вызовом – и прыгнула, взмахнув руками.

Пышные юбки наполнил ветер, создавая волнующую иллюзию невесомости. Однако в следующее мгновение земля метнулась навстречу, Лидия повалилась на спину и осталась лежать, ловя ртом воздух. Над головой, словно в насмешку, безмятежно синело небо с узором пухлых облаков. Опомнившись, Лидия поднялась сначала на четвереньки, потом выпрямилась окончательно и долго отряхивала дорожное платье и ладони от сухой грязи, в то время как перепуганная Роуз причитала над ней.

– Вы, конечно, что-нибудь сломали! Или отшибли! Боже, что это на вас нашло?

Горничная сделала попытку поправить сбившуюся шляпку Лидии, та поспешно отступила. Уж это она в состоянии сделать сама!

– Хватит! – прикрикнула она со смешком. – Я ничего не сломала и не отшибла.

– Но ваша одежда!..

Роуз смахнула с плеча хозяйки воображаемую пушинку и потянулась одернуть жакет. Лидия схватила ее за руки.

– Немедленно прекрати суетиться! Я не фарфоровая и не могу разбиться от падения. Ты что, сама никогда не падала?

Подергавшись впустую, девушка с тяжелым вздохом покорилась.

– Не нравится мне все это…

– Что именно?

– То, что вы отправляетесь в одиночку. Это неправильно… это, в конце концов, неприлично! Да и опасно! Где это видано, чтобы девушка вашего круга разгуливала по свету одна?

– Одна я буду недолго, в Блейкотте остановлюсь у Мередит и…

– А Томас! – перебила Роуз с круглыми глазами. – Он дважды пытался со мной поговорить… ну, об этом! Я знаю, что об этом, потому что у него был такой вид!.. Но он не смог!

– Вот это я называю приличное воспитание. – На этот раз вздохнула Лидия, ей сейчас меньше всего хотелось обсуждать интимные части тела новобрачного.

– Вот вы говорите, что Томас как-нибудь сообразит, что к чему. А я думаю, он тоже девственник! Хорошенький получится медовый месяц, если до самого конца мы так и не подступимся друг к другу! И почему молодежь не учат самому главному?

– Отчего же! Нам преподавали, как надо вести себя в первую брачную ночь. Я плохо помню… что-то похожее на партию в крикет: бита, воротца и умение игроков приноровиться друг к другу. – Лидия тогда быстро отвлеклась, потому что крикет казался ей безмерно скучным. – Одним словом, думай о крикете, и все сложится само собой.

– О крикете? – Роуз захлопала глазами. – Там один матч длится часами! Не может быть, чтобы брачная ночь имела с этим что-то общее!

– Мне-то откуда знать? – Лидия расхохоталась. – Когда выяснишь, поделишься опытом. Только во всех подробностях!

Она украдкой огляделась. Растянутая при падении лодыжка отзывалась болью, но лучше было оставить это при себе. Бедняжке Роуз и без того хватало проблем. В отличие от своей приунывшей горничной Лидия была настолько захвачена предстоящей авантюрой, что почти стыдилась своего приподнятого настроения.

За двадцать четыре года жизни ей ни разу не приходилось путешествовать самостоятельно, а если и случалось остаться одной, то Лишь на несколько часов. Теперь впереди предстояли три бесконечно долгих дня упоительного

одиночества. Даже воздух казался иным – сладостным и чистым, напоенным свободой. Подумаешь, растянутая лодыжка! Пройдет.

Осматриваясь, Лидия впервые повернулась лицом к остановке почтового дилижанса, этой стартовой точке ее отчаянного предприятия. Хорошее настроение тотчас же улетучилось. Это было жалкое деревянное сооружение, призванное служить одной – единственной цели и не испорченное никакими архитектурными излишествами. За ним простиралась унылая местность, именуемая Дартмуром, – сплошные камни и редкая поросль травы, перемежаемая вереском. На фоне этого запустения станция казалась крошечной. Торфяные болота, вересковые пустоши… Каких только историй не ходило о здешних местах! Громадная черная гончая, несущаяся во тьме, ночной в поисках заблудших душ. Призрак убиенной графини, разъезжающий в карете без кучера. Чудовище с углями вместо глаз верхом на черном жеребце, способном скакать по воздуху. Всевозможные исчадия ада, фурии, вампиры и тому подобное.

«Боже! Что за чушь», – подумала Лидия и встряхнулась. И все же теперь при виде этих безлюдных, не затронутых цивилизацией мест ей стало понятно, откуда берутся подобные истории. Деревня Суонсдаун с приветливой церквушкой, где состоялось венчание ее горничной, оживляла тамошний пейзаж, здесь же местность представала во всем своем мрачном великолепии. Надо сказать, сюда как нельзя лучше подходила ветхая станция, которая, казалось, могла в любой момент сложиться, как карточный домик. Творение рук человеческих выглядело преходящим на фоне вечной и нетленной Природы, а та только и ждала, чтобы однажды снова сделать его частью окружающего пейзажа. Невольно приходило на ум, что солнце все так же будет вставать и опускаться, когда все это обратится в прах.

Роуз, настаивая на своем, вывела Лидию из задумчивости.

– Нет, мне это совсем не нравится! Где дилижанс? Он давно должен быть на месте. – Она обошла телегу и сделала опасливый шажок к станции. – Вы только подумайте, ни души!

В самом деле, поблизости не просматривалось ни повозки, ни лошади, ни человека.

– Если бы твоя мать не сказала, что дилижанс всегда опаздывает, я бы не осталась на пироги. Наверняка он скоро появится. Займись чем-нибудь, например, принеси мои вещи.