Только на Виа Рома, куда они направились, чтобы осмотреть просторное палаццо одной знатной семьи, носящей фамилию Казано, им стали встречаться лучше одетые люди, явно принадлежащие к более высокому классу, идущие с какой-то целью, а не слоняющиеся без дела. Марчи улыбается и приветствует их, но в ответ получает лишь сдержанные кивки. Ее улыбка меркнет, но Марчи не сдается. Из чувства солидарности Клэр подходит к ней ближе.

– Должно быть, непросто завести друзей в новом месте, да еще не зная языка, – сочувственно произносит Клэр.

Марчи с благодарностью берет ее под руку.

– Знаете, они зовут меня американской шлюхой, – говорит она, понижая голос, чтобы не услышал Пип. Но он слышит – Клэр замечает, как он смущается и отводит взгляд, словно водосточный желоб на другой стороне улицы и ожидающие около него женщины приковали его внимание.

– Маленькие города порождают маленькие умишки.

– Воистину так. Знаете, почти никто из местных землевладельцев не желает тут жить. Никто из знатных семейств – правда, есть тут один граф, у которого большой дворец за городом. Все нанимают управляющих, чтобы присматривать за поместьями, а сами отправляются в Неаполь, Рим, Париж. Всякий, у кого есть деньги, чтобы уехать отсюда, не преминет это сделать. Разумеется, кроме моего Леандро. Поэтому те, кто здесь остаются, – это кучка заносчивых неудачников, которые всячески пестуют свою манию величия. – Марчи по-прежнему улыбается, но даже она не может сдержать досады и злости.

– Мне никогда не доводилось слышать о Джоя-дель-Колле, пока Бойд не позвонил и не сказал, куда мы отправляемся, – говорит Клэр.

– Никто не слышал о Джоя-дель-Колле, моя милочка. Всего через несколько дней вы поймете почему.

Чтобы попасть к замку, они сворачивают на неширокую улицу, пересекающую старый город ровно посередине. И здесь встречаются большие дома, но они выглядят более запущенными и менее модными, чем те, что стоят на улицах, окружающих старую часть. Окна покрыты слоем грязи, пристроенные лестницы ведут вверх и вниз к деревянным дверям, щербатым и местами прогнившим. Сточные канавки забиты мусором и грязью, в воздухе стоит запах отбросов и нечистот, и им приходится еще внимательнее смотреть, куда поставить ногу. Клэр становится ясно, что современные улицы окружают и словно заслоняют собой гораздо более убогий и бедный центр.

– Пахнет так, словно канализация засорилась, – говорит Пип.

– Канализация? Пип, здесь нет никакой канализации, – отвечает Марчи.

– О… – Пип морщится, явно жалея, что заговорил об этом. – А люди от этого не болеют?

– Конечно болеют. Временами тут вспыхивает холера. Но у нас в доме вы в безопасности, все продукты доставляются из массерии, а воду мы покупаем, в ее чистоте можно не сомневаться. Вот слева стоит дом, который построил Наполеон для своего младшего брата, когда тот был здесь по службе. А если вы поднимете глаза, то увидите замок.

Клэр и Пип послушно поднимают взгляд и видят три высокие квадратные башни с плоскими крышами, четвертая, вероятно, была разрушена. Стены – грандиозные, вертикально уходящие ввысь, несокрушимые; кое-где их прорезают маленькие окна и бойницы.

– Можно попасть внутрь? – спрашивает Пип. Громадная дверь выглядит так, словно ее не открывали лет десять. – Кому он принадлежит?

– О, наверное, какому-нибудь знатному старому маркизу, – говорит Марчи, непроизвольно взмахнув рукой. – Никогда не видела, чтобы он был открыт. Но зато там обитает привидение. Ты веришь в привидения?

– Не знаю. Наверное, нет, – отвечает Пип, но Клэр замечает, что он заинтересовался. – Чей же это призрак?

– Молодой особы, которую звали Бьянка Ланция. Она была одной из жен короля, который выстроил этот замок сотни лет назад, – самая красивая из его жен, – и он запер ее в каком-то из этих донжонов, когда до него дошли слухи о ее неверности. И знаете, что она сделала, чтобы доказать свою любовь к нему?

– Сбросилась с укреплений?

– Близко. Она отрезала свои… В общем, важную часть женского тела. Обе.

– И что, король вновь ее полюбил?

– Да что ты! После того, как она отрезала то, что наверняка нравилось ему больше всего? Ну, он кинулся к ней, чтобы помириться, но она умерла. Так что смысла ее поступка я никогда не могла понять.

– Ну, она восстановила свое доброе имя, – произносит Пип с чувством.

– Доброе имя трупу ни к чему, – неожиданно резко отвечает Марчи. – Глупая девчонка, вот что я всегда думаю, когда слышу эту историю. Надо было найти другой выход. Или другого мужа.

– А может, она действительно была неверна и решила себя наказать?

– Тогда еще глупее.

Клэр хочет отвлечь их от этой щекотливой темы, но внезапно, стоя под стенами замка, она теряет ясность мыслей, на нее накатывают смятение и паника. Она поднимает глаза на крепость, пытаясь понять, откуда исходит опасность, – старинные стены словно грозят обрушиться; она вновь оглядывается через плечо и затем поворачивается на каблуках, но никого поблизости нет. Затем из переулка напротив замка показывается человек, который куда-то спешит, и их взгляды встречаются. Мужчина хромает, опираясь вместо костыля на деревянную палку, но это просто палка, без перекладины или ручки для опоры, поэтому ему приходится неловко изгибаться, чтобы держать палку обеими руками. Он направляется на юг так быстро, как только может, не глядя ни вправо, ни влево, а только прямо. Он худой, темноволосый, зубы его крепко сжаты, это заметно по бугоркам, вздувшимся на челюсти. Бродячая собака бежит через улицу, затем опускает голову, принюхивается и поворачивает, чтобы следовать за ним, и в ее повадке Клэр видится что-то угрожающее, так что она даже порывается предостеречь хромающего человека. Он продолжает двигаться по улице и исчезает из виду за повозкой, груженной искореженным металлом и мотками ржавой проволоки.

– Что там, Клэр? Кого ты там увидела? – спрашивает Пип.

– Никого, – отвечает она.

Солнце близится к зениту. Ни на улице, ни под стенами замка нет тени. Внезапно на нее накатывает тоска по Лондону, по тихой улочке, на которой они живут, по запаху свежей зелени в воздухе и полной предсказуемости всего, что происходит.

– Что ж, идем обратно? Не знаю, как вам, а мне нужно сесть и чего-нибудь выпить, – говорит Марчи.

Все они кажутся сникшими; такую опустошенность ощущаешь тогда, когда отправляешься на поиски приключений, а сталкиваешься лишь с такими прозаическими вещами, как вспотевшие ноги, жажда и неприятное чувство, что тебе здесь не рады.

Когда они подходят к дому, Федерико открывает им дверь, и Клэр невольно отводит глаза, чтобы не встречаться с ним взглядом. Ее беспокоит, что он может подумать, будто она не желает смотреть на него из-за уродства, тогда как причина в его испытующем, вопросительном взгляде; какой бы вопрос его ни интересовал, Клэр отвечать не собирается. У него такое выражение, словно он стремится что-то выведать, и это вызывает недоверие. Когда они оказываются во дворе, Леандро окликает их с одной из террас на верхнем этаже:

– Присоединяйтесь скорее! Мы собираемся выпить перед обедом.

– О, прекрасно! Мы умираем от жажды, – говорит Марчи.

Леандро и Бойд сидят в плетеных креслах за низким столиком. Над двором сверкает квадрат лазурного неба, но терраса укрыта в тени. Бойд тянется к руке Клэр, когда она садится рядом, и пожимает ее. Его улыбка кажется искренней, и она успокаивается.

– Ну и как вам понравилась Джоя? – спрашивает Леандро. На нем костюм песочного цвета с фиолетовым шелковым галстуком – не то джентльмен из колоний, не то денди; он откидывается на спинку кресла и улыбается – сама непринужденность.

– Мы видели несколько действительно красивых зданий, – говорит Клэр. Она хочет сказать что-нибудь еще, но ничего не может придумать. Повисает пауза. Марчи смотрит на нее испуганно. – Очаровательный город, – произносит Клэр, но голос ее звучит тихо и неубедительно. Она не любит врать и предпочитает отмалчиваться. Леандро улыбается снова и отводит взгляд. Клэр понимает, что задела его. Она не смеет поднять глаз на Бойда. – Скажите, почему люди носят черное? Мне кажется, им должно быть ужасно жарко, – говорит она.

– Вы имеете в виду крестьян? – уточняет Марчи. – Наверное, на черном грязь не так заметна. По-моему, они не очень-то любят утруждать себя стиркой.

– Марчи, – останавливает ее Леандро с мягким укором, но взгляд его делается суровым, – у них нелегкая жизнь. Эти люди бедны, им не хватает еды, они не могут позволить себе оплатить услуги врача. Их дети часто вырастают больными. А сейчас, когда война только закончилась… они носят черный в знак траура, миссис Кингсли. Большинство из них потеряли близких.

– Понятно, – говорит Клэр, чувствуя замешательство Марчи и стараясь не смотреть на нее.

После обеда Леандро с Пипом спускаются во двор, с ревом и кашлем в ворота въезжает еще один автомобиль. Леандро стоит в вальяжной позе, засунув одну руку в карман и слегка сутулясь. Он наблюдает за Пипом, и Клэр видит, что реакция юноши доставляет ему удовольствие – как Пип просит разрешения посмотреть двигатель, проводит ладонью по кожаному сиденью, отступает назад и, склонив голову набок, любуется пропорциями машины.

– Тебе хотелось бы сесть за руль, Филипп? – спрашивает Леандро. Лицо Пипа озаряется недоверчивой радостью, и Леандро смеется. – Эта улыбка значит «да»?

– Не опасно ли это? Он еще недостаточно взрослый, – говорит Бойд.

– Это нисколько не опасно. Мы поедем за город, где врезаться не во что, и там он сможет попробовать. Ну что, парень, доволен?

– Очень!

– Ну так едем. Но – мягко, для начала. Если ты врежешься в какое-нибудь дерево или стену, я с тебя три шкуры сдеру за причиненный ущерб.

– Я не врежусь, – радостно обещает Пип. Он машет им, забираясь в машину, и Клэр поражена, с какой легкостью отметаются доводы Бойда, его разрешения вовсе не требуется. Когда машина трогается, щеки Бойда багровеют от негодования.

В тишине, наступившей после рева двигателя, раздается скрип и стук ворот, которые за ними закрывает и запирает Федерико. Клэр спешит повернуться к нему спиной, прежде чем он закончит возиться с замком, и вместе с Бойдом направляется на веранду. Там стоит небольшой диван, и Бойд садится рядом с ней так, чтобы их плечи, бедра и ноги соприкасались, несмотря на жару.

– Мистеру Кардетте понравился твой проект? – спрашивает Клэр.

Бойд улыбается, и недавнее напряжение рассеивается. Он кладет локоть на спинку и перебирает пальцами волосы на ее виске.

– Да. Думаю, да. Он хочет чего-то более… Я не совсем уверен, чего именно. Он рассказал мне длинную историю о заброшенном замке неподалеку отсюда…

– О том, что в центре города?

– Нет, о другом, он называется Кастелло-дель-Монте. Но его построил тот же человек. У этого замка восемь восьмигранных башен вокруг восьмиугольного двора. Там нет ни кухонь, ни конюшен, никаких функциональных помещений… И тем не менее он явно был спроектирован с большим тщанием, сделан из дорогого и редкого камня. Он стоит высоко на холме, и в ясную погоду его видно за многие мили. Но нет никаких признаков того, что когда-либо там кто-то жил.

– Это безумие.

– Это загадка. Именно то, чего он хочет.

– Ему нужны восьмигранные башни, которые будут видны за мили вокруг? – спрашивает Клэр в шутку, но Бойд едва улыбается в ответ. Он погружается в размышления, его мысли вновь возвращаются к поставленной задаче.

– Он хочет символизма. Он хочет, чтобы люди смотрели на его творение и удивлялись.

– Но для чего? Разве недостаточно следовать моде и продемонстрировать свое богатство?

– Ему хочется чего-то такого, что заставит крепко задуматься жителей города, которые полагают, что им все о нем известно. – Бойд качает головой.

– Чтобы показать, что он не такой, как они, и не боится этого?

– Думаю, да.

– А ты можешь это сделать? Можешь создать для него загадку?

– Будем надеяться, – говорит Бойд и целует ее в висок. – О, мы тут надолго застряли. – Бойд улыбается, и Клэр тихо смеется, но оба они прекрасно понимают, что в этих словах лишь доля шутки. Просто невозможно отказать Леандро Кардетте в чем бы то ни было.

Некоторое время они сидят так, и единственный звук, который доносится до них, – это скрип колес проезжающих время от времени повозок и стук лошадиных копыт. Он кладет руку ей на колено, затем ведет выше к бедру, касаясь мизинцем ее промежности. Другой рукой он притягивает ее голову и целует в шею. В таком положении говорить неудобно, но, когда Клэр пытается поднять голову, он удерживает ее, положив свою руку ей на лоб, так что ее шея беззащитно выгибается, словно подставленная для жертвоприношения. Вдруг Клэр становится нехорошо, и она закрывает глаза, чтобы справиться с подступающей дурнотой.

– Дорогой, – произносит она наконец. – Не здесь. Кто-нибудь увидит.