– Предоставить полную свободу действий, – подсказала Оделия.

– Верно! Я должна получить ее, и как можно скорее.

– Это потребует нешуточного труда. Как ты намерена познакомиться с ним?

– У меня есть план. На него меня навело одно замечание лорда д’Арси, но боюсь, вы сочтете меня сумасшедшей…

– Тем лучше! – Оделия уселась поудобнее и потянулась за чашкой. При виде озаренного лукавой улыбкой лица Мадлен Оделия задумалась о том, как ей пришло в голову принять эту удивительную девушку за монахиню. – Рассказывай, а я помогу тебе, чем смогу. О, обожаю романтические интриги!


– О Господи! – терзаясь угрызениями совести, Анриетта уронила прочитанную записку и тяжело опустилась в ближайшее кресло. – Бедняжка! Это я толкнула ее на такой шаг. Но кто бы мог подумать, что дочь одной из сестер Фокан… – Некоторое время она молчала, борясь с чувствами. – Нет, эта девчонка просто-напросто бросила нас в беде!

– Напрасно мы ждали, что она согласится помочь нам, – рыдала в платок Жюстина. – Что мы теперь скажем Ундине?

– Подумать только – вернуться в монастырь, не сказав нам ни слова! Оставив только записку! – Подбородок Анриетты мелко дрожал, несмотря на все попытки сохранить достоинство. – Это неслыханно! Жестоко!

Когда у двери зазвонил колокольчик, ни одна из сестер не пошевелилась. Они не ждали возвращения Мадлен. Значит, им предстояли дальнейшие неприятности.

– Письмо от лорда д’Арси, – объявила миссис Селдон, не спеша совершив путешествие от входной двери до гостиной. – Кому отдать его?

Анриетта протянула руку.

– Ты не хочешь вскрыть конверт? – спросила Жюстина, видя, что сестра отложила письмо в сторону.

– Что бы ни было в этом письме, оно пришло слишком поздно, – с горечью произнесла Анриетта. – Себастьян подвел меня. Мадлен сбежала.

Жюстина схватила письмо.

– Дай-ка мне взглянуть. – Она вскрыла конверт и вытащила лист бумаги. – О Господи! – благоговейно прошептала она. – Чек на пятьсот фунтов!


Светило теплое сентябрьское солнце. Через несколько недель должна была наступить осень, холоду предстояло вытеснить приятное тепло. А пока побережье Кента купалось в золотых, почти летних лучах.

Кучер нахлестывал лошадей, торопясь доставить на место последнюю пассажирку. Впереди расстилалось море, где-то вдалеке сходящееся с небом.

Мадлен не винила кучера за желание поскорее покончить с работой. Она была бы не прочь прогуляться пару миль под солнцем, если бы знала здешние места. Единственное, о чем она жалела, – о письме, оставленном тетушкам. В нем она объясняла, что возвращается в монастырь. Теперь им и в голову не придет, что племянница по доброй воле бросилась в объятия любовника, выбранного ими для нее.

Мадлен обводила праздным взглядом окрестный ландшафт, живые изгороди, пастбища и поля, издали напоминающие разноцветные квадратики материи на лоскутном одеяле. Постепенно обжитые места сменились безлюдными болотистыми низменностями, над которыми стоял аромат дикого тимьяна и каменника. Ветер доносил со стороны моря крики чаек. Постепенно небо сменило привычный оттенок на дымчато-металлический блеск над проливом.

По пути из Лондона Мадлен старательно репетировала свою роль. Она не могла просто появиться у дверей лорда д’Арси и заявить о своем желании стать его любовницей. Несомненно, он отвергнет ее, не желая, чтобы ему что-то навязывали. Мадлен требовался благовидный предлог, чтобы получить доступ в дом д’Арси, и она искренне порадовалась, найдя его. Он позволял ей пробыть в доме лорда целую неделю – более чем достаточно, чтобы отпрыск неистового маркиза обратил на нее внимание.

Оделия позволила Мадлен переночевать у нее и даже одолжила кое-какую одежду. Вспоминая об этой женщине и ее великодушии, Мадлен гадала, суждено ли ей самой когда-нибудь испытать любовь. Или же нежные чувства – непозволительная роскошь для любовницы? Мадлен понимала, что в доме лорда д’Арси ей придется держать сердце на замке. Но прежде – солгать самым убедительным образом.

Поместье показалось вдалеке неожиданно, едва экипаж обогнул рощу старых внушительных дубов. Дом венчала крыша характерной только для Англии формы, стены были густо увиты плющом, сквозь который живописно проглядывала красная кирпичная кладка. Окна гостеприимно поблескивали в лучах заходящего солнца. Мадлен сразу поняла, что этот дом принадлежит маркизу Брекону.

Несколько минут спустя кучер осадил лошадей в начале аллеи и помог Мадлен выйти из экипажа. Усмиряя лихорадочно бьющееся сердце, она забрала свой багаж – дорожную сумку, в основном наполненную вещами, одолженными у Оделии, и веревочную сетку, в которой лежала ее единственная покупка, медная кастрюля. Дойдя до двери дома, Мадлен вынула из кармана длинную красную ленту с запиской, привязанной к одному ее концу бантом. Ленту она завязала вокруг шеи так, чтобы записка с крупно выведенным именем маркиза Брекона сразу бросалась в глаза.


Себастьян сидел за лабораторным столом, наблюдая, как колба наполняется водородом, возникшим в результате его очередной попытки найти химическую реакцию, которая позволила бы получать этот газ быстрее и дешевле.

Ему помешал приход дворецкого.

– Прошу прощения, милорд, но вас желает видеть одна особа женского пола.

Себастьян отозвался, не поднимая головы:

– Женского пола? Я никого не жду. Отошлите ее прочь, Хорас.

– Я пытался, милорд, но она заявляет, что спешно прибыла из Лондона и теперь готова предложить свои услуги.

– Услуги? Я ни в чем не нуждаюсь. – Он замахал рукой в сторону двери. – Отправьте ее обратно.

– Милорд, – настойчиво продолжал дворецкий, явно страдая от невозможности выполнить приказ хозяина, – она заявляет, что она – выигрыш, присланный вам другом.

– Выигрыш?

– Да, приз, как она выразилась, якобы завоеванный вами, поскольку вы заключили пари с неким джентльменом.

– Все любопытнее и любопытнее, – пробормотал Себастьян, однако не отвел взгляда от колбы, стоящей перед ним. – Не припомню, чтобы я спорил на женщину. Она сказала, кто прислал ее?

– На ней записка, привязанная к ленте, милорд. Эта особа утверждает, что право вскрыть печать принадлежит только вам.

Себастьян наконец оторвал взгляд от колбы, выпрямился и уставился на дворецкого:

– Вы хотите сказать, что она перевязана лентой, словно подарок в день рождения?

Дворецкий бесстрастно кивнул:

– Именно так, милорд.

Себастьян задумался.

– Последние два года я ни с кем не спорил. Но до того, как уехать в Италию, я развлекался тем, что заключал самые нелепые пари. Полагаю, условием одного из них были услуги падшей женщины. Вероятно, проигравший узнал о моем возвращении и решил облегчить себе совесть, заплатив проигрыш. Надо поговорить с этой женщиной и все узнать.

Он убавил огонь в спиртовке и, вглядываясь в закипавшую жидкость, продолжал размышлять вслух:

– Пожалуй, следует принять ее. Нет, пусть лучше подождет в библиотеке. – Он переглянулся с дворецким. – Мне бы не хотелось разворачивать столь оригинальный подарок среди пипеток и горелок.

В библиотеке маркиза Брекона Мадлен пришлось провести ровно два часа и двадцать пять минут – это она определила, то и дело посматривая на циферблат маленьких мраморных часов, стоящих на каминной полке. Еле выдержав первые двадцать минут ожидания, она огляделась.

Библиотека представляла собой огромную комнату, вдоль стен которой выстроились книжные шкафы с застекленными дверцами. Сквозь стекло виднелись плотно прижатые друг к другу тома в кожаных переплетах – синих, темно-зеленых, охристых, бурых. Три больших окна были занавешены китайскими красными портьерами с ламбрекенами, отделанными золотистой бахромой. Еще два окна располагались между шкафами, а в глубине двустворчатые застекленные двери вели в сад. Мадлен решила, что комната великолепна – ничего подобного ей еще не доводилось видеть.

Впрочем, Мадлен не смутилась и не стала сидеть на месте. Она бродила от полки к полке, читая названия книг. Здесь был «Оссиан» Макферсона; рядом с «Валленштейном» Шиллера на немецком языке стоял перевод Колриджа, изданный в 1800 году. Шкафы заполняли труды Платона, Овидия и множества других античных и современных авторов. В библиотеке нашлись книги по архитектуре и медицине, математике и химии. Наблюдательная Мадлен сразу заметила потертые и потрескавшиеся корешки многих книг. Библиотека предназначалась не для того, чтобы пускать пыль в глаза гостям: ее хозяин обладал изобретательным и пытливым умом.

После получасовых блужданий Мадлен обратилась к картинам. Высоко над шкафами висели в ряд портреты, очевидно, изображающие предков хозяина дома. На первый взгляд сходство между ними казалось незначительным, но если присмотреться, оно ясно прослеживалось, несмотря на разнообразие костюмов и причесок, а также стилей живописи. Некоторые лица были красивыми, другие – просто миловидными, но их объединяли общие черты: высокий лоб, блестящие глаза и густые, непокорные пряди вьющихся волос – непременная принадлежность всех членов рода независимо от возраста и пола.

В библиотеку подали чай. Подкрепившись, Мадлен перешла к осмотру бюстов исторических личностей и нескольких мраморных статуй, расставленных по библиотеке. Ее внимание приковала пара почти в натуральную величину – мужской и женский торсы, стоящие по бокам зеленого мраморного камина. Было невозможно не восхититься искусством, с которым скульптор высек из холодного мрамора все анатомические подробности живой плоти. Потрясенная и смущенная Мадлен отвела взгляд от скульптур лишь через несколько минут. Ей никогда еще не доводилось видеть обнаженных мужчин – ни живых, ни мраморных.

Немного погодя она направилась к окну и выглянула наружу. Солнце спешило к зениту. Мадлен с тревогой подумала о том, что, если сегодня вечером ей предстоит впервые готовить ужин, необходимо как можно раньше попасть на кухню. Однако парк вызвал у нее восхищение. За несколько недель пребывания в дымном и шумном Лондоне она почти забыла о прелести деревни. Мадлен решила, что, если ей позволят остаться здесь, она будет каждый день подниматься с первыми лучами солнца и наслаждаться прогулкой.

Размышления о пасторальных развлечениях настолько захватили ее, что Мадлен не заметила, как задела краем мантильи большую кожаную папку, лежащую на длинном столе, и смахнула ее на пол. Бумаги выскользнули из папки и веером разлетелись по полу.

– О Господи! – в ужасе пробормотала Мадлен и бросилась собирать их, пока кто-нибудь не вошел и не увидел, что она натворила. Но, едва успев нагнуться, она похолодела, не веря собственным глазам.

Лежащий сверху рисунок тушью изображал модно одетую даму, сидящую на низкой каменной скамье под навесом ветвей. Такие широкополые шляпки с низкой тульей носили в прошлом десятилетии. Шея дамы была перехвачена черной ленточкой, грудь и локти утопали в пене кружев. Сверху до пояса портрет выглядел вполне благопристойно. Но ниже талии дамы рисунок менялся так разительно, что Мадлен сначала показалось, что зрение подвело ее. Но нет, ошибки быть не могло: перед дамой на коленях стоял джентльмен. На первый взгляд могло показаться, что он делает даме официальное предложение руки и сердца, но ошибочность этого предположения становилась очевидной, стоило взглянуть на позу дамы. Она сидела, высоко подняв юбки, согнув одну ногу в колене и держа ее на скамье под таким углом, что все потайные уголки ее тела оказывались выставленными напоказ.

Мадлен еще никогда не доводилось видеть женщин в подобном ракурсе, в том числе и себя, поэтому она смотрела на рисунок с разинутым ртом. По-видимому, зрелище ошеломило и джентльмена, стоящего на коленях. Он благоговейно сложил перед собой руки, подался вперед, широко открыв глаза и чуть высунув язык. Прошло несколько минут, прежде чем Мадлен сумела разобрать подпись под рисунком. Она гласила: «Поклонение алтарю Венеры».

– О Господи! – Мадлен прикрыла скандальный рисунок ладонью, но тут же отдернула ее. – Может, это аллегория? – пробормотала она, пытаясь догадаться о назначении непристойного изображения.

С горящими щеками она отодвинула в сторону первый рисунок, надеясь найти более благопристойные примеры аллегории. Под первым рисунком лежал второй, при виде которого все сомнения Мадлен улетучились.

Набросок, названный «Смелая забава», изображал пару юных влюбленных в момент преступления. Платье женщины было поднято выше талии, обнажая бедра и ягодицы. Женщина лежала в гостиной на ковре, высоко вскинув ноги. Между ее ног стоял на коленях мужчина в спущенных панталонах, направляющий свое набухшее достоинство в пещеру меж бедер женщины. Оба они улыбались в предвкушении наслаждений.

Мадлен вскочила, потрясенная резким и неуправляемым взрывом ощущений. Она прижала руки к щекам, досадуя на внезапно вспыхнувший румянец. Ей следовало бы оскорбиться до глубины души. Она понимала, что должна относиться к этим рисункам как к отвратительным, гнусным, непристойным примерам греховности, которой ее учили избегать, но…