Лаура Паркер - Опьяненные страстью

Себастьян взял бокал с вином, поражаясь переполнившему его презрению к самому себе. Во всем виноват его проклятый нрав, нрав его отца. Он пересилил голос рассудка.

Себастьян вскочил с кресла. Неужели Мадлен прячется потому, что он причинил ей боль? Может, сам того не замечая, он вывихнул ей руку? Или оставил шрам?

Он был уже на полпути к дверям столовой, когда они вдруг распахнулись.

Мадлен оделась в старомодное платье, которое носила в дни работы на кухне, – простое, темное, с пышной юбкой и длинными рукавами, платье служанки. На ее лице сохранялось выражение абсолютного самообладания, но Себастьян сразу понял, что это бунт, попытка восстать против его властных замашек. Его губы восхищенно дрогнули. Мадлен проявила дерзость, особенно если вспомнить о том, что случилось утром, и избавила Себастьяна от беспокойства. Если она по-прежнему в состоянии бросить ему вызов, значит, рана не столь глубока.

– С твоей стороны было весьма любезно составить мне компанию, Миньон. – Он подвинул ей стул, не дожидаясь, когда это сделает лакей. – Налейте вина мадемуазель.

Мимоходом Мадлен отметила, что Себастьян разоделся в черный бархат и атлас, словно собрался на бал, и задумалась: неужели он уезжает? – однако промолчала, опасаясь выдать свою заинтересованность. Вместо этого она с настороженным удивлением уставилась на пенящееся шампанское в своем бокале. Когда Мадлен наконец подняла глаза, то обнаружила, что Себастьян со спокойной насмешкой наблюдает за ней.

– Ты хочешь знать, почему я так добр к тебе, – ведь утром я обошелся с тобой жестоко.

Мадлен сумела шевельнуть губами:

– Да.

Себастьян удобно устроился в кресле.

– Это свойственно некоторым мужчинам. Мы быстро вскипаем и так же быстро забываем о гневе при виде красоты. – Он поставил на стол возле правой руки Мадлен маленькую бархатную шкатулку. – Это подарок. Знак моего восхищения.

Мадлен отдернула руку.

– Меня нельзя купить, месье!

Он улыбнулся, в глазах дрогнуло отражение язычков свечей.

– Я же пообещал быть с тобой честным. В нашем мире женщине живется нелегко. Ты в любой момент можешь оказаться во власти могущественного человека, пока сама не обретешь богатство и власть. А теперь открой шкатулку и убедись, что она содержит полезный вклад в твое будущее.

Мадлен обдумала несколько возможных поступков, в числе которых была и попытка швырнуть шкатулкой в Себастьяна. Но заподозрив, что эта ребяческая выходка представит ее в невыгодном свете, она взяла шкатулку, нашла пружину, удерживающую крышку, и нажала на нее.

На черном бархате лежал браслет шириной в полтора дюйма, искусно сделанный из плотно пригнанных друг к другу бриллиантов, с золотой застежкой в виде бабочки с желтыми алмазными крылышками и сапфировыми глазами. Такое чудесное украшение Мадлен видела впервые.

– Он тоже принадлежал моей матери.

Мадлен подняла голову.

– Его подарил ей ваш отец?

Внезапно выражение на лице Себастьяна стало новым, еще незнакомым Мадлен – гневным, холодным, обжигающе-яростным. Оно превратило лицо в красивую маску, лишенную человеческих чувств.

– Да, это был подарок в честь помолвки, как и украшение для волос. Когда-то отец звал свою невесту мотыльком.

Мадлен настороженно смотрела на него.

– Должно быть, они крепко любили друг друга.

– Не пойму, почему мама вышла замуж за этого человека, – бесстрастно объяснил Себастьян. – Знаю только, что, пока она еще была жива, отец дарил ее одежду и драгоценности шлюхам. Матери он оставил только этих бабочек – очевидно, его потаскухи сочли их не слишком жирным куском. – От его притворной улыбки у Мадлен холодела кровь. – Как видишь, никогда не следует принимать щедрость за любовь, а любовь – за вечное чувство. Ты не хочешь примерить браслет?

– Потом… попозже. – Она закрыла шкатулку и положила ее на колени.

Подарок позволил ей еще раз убедиться в мужском корыстолюбии. Неужели и Себастьян ничем не лучше остальных? Впрочем, почему она усматривает в нем нечто особое?

– Ты по-прежнему сердишься на меня.

Мадлен вгляделась в его лицо, озаренное пламенем свечей.

– Меня рассердил не ваш урок, месье, а то, как вы его преподали. – Она держалась с удивительным самообладанием. – Напрасно вы не предупредили меня заранее.

– Я мог бы предупредить, но тогда урок прошел бы впустую. – После короткой паузы он продолжал: – Зато теперь ты навсегда запомнишь его и будешь настороже, верно?

– Да, но благодарить вас за этот урок я не стану.

В глубине ее наполненных враждебностью глаз плясали огоньки.

– Ученики начинают ценить учителей лишь после того, как уроки приносят плоды. Позднее я научу тебя защищаться другим, более жестоким способом. Но пока, думаю, для этого еще рановато.

Впервые за весь вечер нахмуренный лоб Мадлен разгладился.

– Но мне не терпится научиться защищаться от вас.

– Понимаю. Боюсь только, ты будешь действовать чересчур агрессивно, застигнув меня врасплох. Но, обещаю, тебе непременно представится случай отомстить.

– Не сомневайтесь, я буду с нетерпением ждать этого случая, месье. – Мадлен сдержанно улыбнулась.

Он поднял бокал.

– Значит, мы снова друзья, Миньон?

Мадлен не спеша подняла свой бокал и прищурилась:

– Предлагаю выпить за реванш, месье.

– Прекрасно, мадемуазель. Итак, за реванш!

…Маркиза окинула мечтательным взглядом свое разгоряченное нагое тело и мое лицо между ее пышными бедрами. Гибким движением она высвободилась из объятий и грациозно улеглась на бок рядом со мной. Маркиза коснулась сперва удлиненных ямочек на моих щеках, а затем провела пальцем по полной изогнутой нижней губе, лоснящейся от ее влаги.

– Caro, вы – счастливый обладатель опытных, умелых губ и языка, в равной степени искушенных в беседах на полудюжине наречий и в безмолвных, сладких излияниях страсти. – Она провела пальцем по своему телу, пока наконец не достигла рощицы черных кудрей над некоей расщелиной. – Не хотите ли продолжить со мной сладкую беседу?

– С радостью, cara.

– Dolcemento, mio cicisbeo, – промурлыкала маркиза, когда я лег поудобнее и вновь приник головой к ее лону.

Едва я лизнул щедро напомаженное любовной влагой средоточие женственности, она широко развела в стороны ноги, облегчая доступ к их слиянию и позволяя мне поприветствовать его губами, языком и пальцами. Как и следовало ожидать…

– Это неслыханно!

Разрумянившись, словно ее осыпали десятком пощечин, Мадлен отдернула дрожащую руку от непристойной рукописи, лежащей на столе. Несколько секунд она просидела не шевелясь, то холодея, то обливаясь потом, потрясенная строками, которые только что прочла по ошибке.

Сегодня утром она получила задание изучить теорию лорда д’Арси о том, как распоряжаться деньгами. Хорас сообщил, что рукопись лежит на длинном столе в библиотеке, но на нем Мадлен обнаружила две рукописные книги в совершенно одинаковых переплетах, лежащие бок о бок. По воле случая она ошиблась в выборе. Едва открыв рукопись, Мадлен уже не сумела отвести от нее глаз, пока не прочла описание нескольких амурных похождений. Час, отведенный для чтения скучного научного трактата, превратился в изучение возбуждающей эротики.

Мадлен облизнула губы, но это не помогло. Ее язык пересох. Подумать только, чем занимаются мужчины и женщины! Мало того – кто-то не постеснялся описать их выходки!

Почти уверенная в том, кто автор рукописи, Мадлен потянулась ко второй, чтобы сравнить почерк. Сомнений не осталось: и та и другая рукописи принадлежали перу лорда д’Арси.

Захлопнув книги, она оттолкнула их и поднялась.

– Стало быть, вот чем лондонский повеса занимается на досуге, – пробормотала она. – Коллекционирует скабрезные рисунки и излагает на бумаге подробности своих романов.

Мадлен медленно подошла к окну. За виднеющейся в отдалении рощей поблескивал Ла-Манш, словно липкий след улитки на листке. Мадлен попыталась сосредоточиться на прелести солнечного дня, но ее мысли витали далеко.

Прошел почти месяц с тех пор, как она отдалась Себастьяну д’Арси, дрожа от страха и предвкушения. Время шло, и теперь ей самой не верилось, что когда-то она лежала в его объятиях. С тех пор Себастьян держался с ней, как подобало отцу или старшему брату, и это повергало Мадлен в растерянность. Иногда ей казалось, что между ними ничего не было. Но теперь, убедившись, что рукопись взбудоражила ее, Мадлен поняла: давняя ночь все-таки была, и отрицать это немыслимо.

Она поежилась, чувствуя себя неловко оттого, что странные, удивительные, но чудесные ощущения не покидали ее. Они были неразрывно связаны с мыслями о Себастьяне д’Арси. Вместе с потрясением в ней вспыхнуло жгучее любопытство, стремление узнать, не приукрашены ли эти описания. И если вниманием лорда д’Арси так легко завладевали самые разные женщины, почему же он отвергает ее, Мадлен? Неужели потому, что она не настолько опытна, смела и привлекательна, как его прежние пассии?

Мадлен старательно взвесила каждый свой довод. Как она будет раскованной и смелой в любовных утехах, когда никто не объяснил ей, что в них возможно бесконечное разнообразие поз? Кроме того, Себастьян сам заявил, что она очутится в его постели лишь тогда, когда проявит любопытство, а не привязанность. Наконец-то в ней взыграло любопытство! А что касается красоты… Мадлен не могла сравнить себя с прежними возлюбленными Себастьяна – он воздерживался от подробных описаний тел и лиц.

Стоя у окна, Мадлен испытующе провела ладонью по своей груди, с удовлетворением отмечая ее полноту. Да, природа одарила ее щедрее, чем даму с сеновала, которая сетовала на недостаточную женственность своих форм. Мадлен попыталась оглядеть собственные бедра, вспоминая, с каким упоением Себастьян сжимал их. Ее рука в замешательстве помедлила внизу живота. Мадлен прикусила губу. Она не знала, соответствуют ли ее достоинства высшим меркам, но тепло и шевеление внутри заставили ее вздрогнуть.

От давней ночи в воспоминании у нее остались смущение, боль и ошеломляющее блаженство от прикосновений к ее лону. Себастьян рычал и стонал, словно в агонии, а затем принялся шептать ей слова восхищения. Но вполне возможно, она что-то упустила. Если бы только памятная ночь повторилась, она сумела бы понять, что к чему. Он согласился преподать ей очередной урок, как только она будет готова. Ну что же, теперь пришло самое время!

А если Себастьяну уже не интересно ласкать ее – так, как описано в рукописи? Что, если он отвергнет ее предложение?

– Нет, этого я не допущу!

– Чего ты не допустишь, дорогая?

Мадлен повернулась так стремительно, что юбки запутались вокруг ее ног. Себастьян стоял поодаль, одетый в костюм для верховой езды – коричневый сюртук, облегающие кожаные бриджи и сапоги.

Он подошел поближе.

– Надеюсь, ты не отказываешься разговаривать со мной?

– Нет, месье. – Мадлен поспешно шагнула в сторону от стола. Долго ли Себастьян простоял здесь? Впрочем, какая разница, если ее лицо вспыхнуло, а сердце запрыгало в груди, как заяц по полю? Пусть считает, что ее взволновало его неожиданное появление. Слава Богу, он не умеет читать мысли.

А Себастьян и не нуждался в искусстве чтения мыслей. Причина смущения Мадлен была ясно написана на ее раскрасневшемся лице. Она наверняка читала рукопись, которую он умышленно положил на стол.

– Ты здорова, Миньон?

– Да…

Он пристально наблюдал за ней, стараясь уловить тревожные нотки в голосе.

– Да, конечно.

– Я спрашиваю лишь потому, что ты вся раскраснелась. – Он не стал скрывать усмешку. – Словно в лихорадке.

Мадлен поспешно отпрянула, едва Себастьян попытался приложить ладонь к ее лбу.

– Я совершенно здорова. Наверное, я слишком много думала и устала.

«Думала или чувствовала? Скажи-ка правду, монастырская мышка», – мысленно потребовал Себастьян, внешне оставаясь бесстрастным. Мадлен потрясена, в этом нет сомнений. Он указал в сторону стола:

– Эти лихорадочные мысли касались урока?

Он чуть не пожалел ее, когда Мадлен мельком взглянула на два одинаковых переплета.

– Пожалуй, да. Я не сильна в математике, числа вызвали у меня головную боль.

– Вот как? А я всегда удивлялся тому, как ловко ты находишь арифметические ошибки в записях моих опытов.

Мадлен погрузилась в молчание.

Улыбка Себастьяна стала шире. Нет, она не собиралась признаваться в том, что читала написанные им эротические строки, и это обнадежило его. Если бы Мадлен была оскорблена или возмущена, она не стала бы сдерживаться. Но в ее огромных темных глазах он видел восхищение и греховное любопытство. Тем лучше.

Он подошел к длинному столу и взял одну из рукописей. Судорожный вздох Мадлен заставил его оглянуться через плечо.