Лаура Паркер - Опьяненные страстью

Мадлен сбросила платье и услышала глубокий вздох Себастьяна. Она не знала, о чем он думает, не осмеливалась посмотреть ему в глаза. Это убило бы ее.

Последний клочок ткани упал на пол. Не моргнув глазом Мадлен ногой отшвырнула одежду в сторону Себастьяна и застыла перед ним, гордая и нагая.

Момент триумфа не принес Себастьяну ни удовлетворения, ни радости. Красота Мадлен ранила его в самое сердце. Даже подчиняясь его воле, она сохранила достоинство и силу духа. Он не сумел сломить ее, только выдал свою мстительность и жестокость.

Будь она проклята! Будь проклята его собственная черная душа! Наказание не облегчило его муки – напротив. Себастьян чувствовал внутри себя зверя, которого всегда опасался. Наследие отца. Пусть сын действовал иными методами, но обладал той же способностью и желанием причинять боль.

И все-таки в его душе одержало верх благородство. Он шагнул вперед в необъяснимом и бессознательном желании утешить свою жертву.

Мадлен не попыталась прикрыть наготу и не дрогнула, когда его ладони легли на ее голые плечи. Вскинув голову, она обожгла Себастьяна презрительным взглядом.

– Вы намерены завершить эту великолепную сцену насилием, месье?

Вопрос мгновенно отрезвил его. Себастьян попятился, переполнившись отвращением к самому себе. Несмотря на то что он услышал, несмотря на предательство Мадлен, его по-прежнему влекло к ней.

Он посмотрел ей в глаза.

– Прошу простить меня. Я был груб и жесток.

– Оставьте меня! – прошептала Мадлен, прикрыв грудь. – Пожалуйста, уйдите!

– Хорошо. – Он кивнул, словно отвечая внутреннему голосу, слышному только ему. – Я поступил неразумно, навязывая свою волю тем, кто не желал этого.

Повернувшись на каблуках, Себастьян направился к двери. На пороге он оглянулся и безжизненным голосом произнес:

– Когда ты вернешься в Лондон, я пришлю тебе подарок в знак уважения. Я уже говорил – мужчины часто бывают жестокими. Мы быстро вскипаем и так же быстро забываем о гневе при виде прекрасной женщины.

Мадлен молчала. Он заговорил вновь:

– Несмотря на все недоразумения между нами, я обнаружил, что мне по-прежнему хочется делать тебе подарки. Когда ты сумеешь подавить в себе вполне понятную досаду, навести меня в Лондоне.

Мадлен прикусила губу: именно этих слов она ждала и боялась услышать в течение двух томительных и несчастных месяцев. Но теперь они прозвучали словно в насмешку над ее чувствами. Ей хотелось осыпать Себастьяна проклятиями, объяснить, по какой причине она терпела объятия де Вальми. Ее остановила лишь угроза негодяя.

«Если хочешь увидеть свою мать живой, ты сделаешь то, что я прикажу. Только я знаю, где она находится и как освободить ее. Человеку, который держит ее под стражей, нужны сведения. Проберись в дом маркиза, в его постель – куда угодно, лишь бы получить доступ к его бумагам».

У нее нет выбора. Но благодаря урокам Себастьяна ей известно: когда мужчина испытывает угрызения совести, его гораздо легче обвести вокруг пальца. Примирение можно отложить на потом, но сейчас нельзя отпускать его просто так, нельзя допустить, чтобы за ним осталось последнее слово. Ненавистный урок крепко запомнился Мадлен.

Она стояла, дрожа всем телом, слезы затуманивали все вокруг.

– Я уже предупреждала вас, месье, что не намерена терпеть ваши оскорбления. Я не желаю вас видеть, никогда!

Гнев Себастьяна еще не утих. Боясь вновь вскипеть, он ответил не оборачиваясь:

– У тебя будет время подумать до конца недели. Мой лондонский адрес ты знаешь. – Он лихо щелкнул каблуками, как подобало французскому офицеру, и добавил: – Оревуар.

Мадлен понимала, что останавливать его нельзя. К тому времени, как шаги Себастьяна затихли в коридоре, ее ладони, в которые она с силой впилась ногтями, стали влажными от крови.

Лондон

24 декабря 1803 года

В этот утренний час снег укрывал улицы толстым пышным одеялом, но в доме д’Арси было тепло, горели свечи. Обеденный стол, накрытый для завтрака, был уставлен превосходным китайским фарфором, хрусталем и серебром. Изысканное общество собралось в непривычно ранний час, чтобы отпраздновать не только канун Рождества.

Себастьян в одиночестве стоял у окна гостиной, потягивая бренди и коротая за этим необычным для себя занятием время в ожидании прибытия последних гостей. Он был тщательно одет в сапфировый бархатный сюртук с черными атласными лацканами. По белому парчовому жилету вился причудливый узор, вышитый золотой нитью. Белые атласные панталоны, шелковые чулки, туфли с золотыми пряжками – все предметы туалета были новехонькими, припасенными для особого случая. Девственно-белые кружева манжет и пышного жабо придавали ему облик щеголя. Даже перевязь, поддерживающая забинтованную руку, была из черного шелка. Короче говоря, Себастьян выбрал официальный костюм, редкий наряд для мужчины его темперамента, а все потому, что ждал очень важного посетителя, вернее – особую посетительницу. Женщину. Мадлен Фокан.

Он принял решение несколько дней назад, прежде чем отправил ей приглашение. Он ясно сознавал, что творит. Он намеревался взять Мадлен под свою защиту и воспользоваться ее помощью, чтобы заманить де Вальми в собственноручно расставленный им капкан. Узнав обо всем, Себастьян собирался либо избавиться от де Вальми без ведома Уайтхолла, либо сделать так, чтобы негодяй француз больше не втягивал в свои грязные игры сестер Фокан.

Себастьян намеревался поступить как подобало благородному джентльмену. Сестры Фокан взяли его под свою опеку, когда он был молод и беспомощен. Ему предложили дружбу, его развлекали и учили. Он был уверен, что сестры не способны на умышленное предательство. Видимо, только по своей слабости и глупости они попали в паутину, сплетенную де Вальми. И Себастьян собирался спасти их – потому что когда-то они спасли его.

А что касается Мадлен… Найти своим намерениям здравое объяснение он не мог. Но он должен был спасти ее! Ведь с Божьей помощью он наконец-то влюбился.

Увы, любовь не принесла ему ни радости, ни надежд на будущее, ни просветления духа или новой решимости. Однако Себастьян не мог допустить, чтобы на шее Мадлен затянулась петля во дворе тюрьмы Ньюгейт. Не мог обречь ее на гибель.

Звона колокольчика у входа он не расслышал, зато сразу уловил скрип открывающейся двери и звуки до боли знакомого голоса. Отвернувшись от окна, он собрался с духом и, когда в дверь гостиной постучали, ухитрился произнести совершенно бесстрастным голосом:

– Войдите.

Она была в шерстяном плаще оттенка красного вина, отделанном по краю капюшона и подолу мехом черно-бурой лисы. Шагнув через порог, она неожиданно остановилась, и плащ обвился вокруг ее ног изящными складками.

– Вы прекрасно выглядите, мадемуазель Миньон, – произнес Себастьян, сдерживая желание повернуться и броситься прочь. – Полагаю, сестры Фокан прибыли с вами?

– Да. – Она откинула капюшон, оставшись в бледно-голубой атласной шляпке, отделанной кремовыми лентами и искусственной веткой сирени. Выпрямившись, она подошла поближе. – Месье Хорас сообщил, что вы хотели бы побеседовать со мной с глазу на глаз, милорд.

– Именно. – Он поставил бокал с бренди на каминную полку и шагнул навстречу Мадлен. – Позволь помочь тебе. Почему ты не сняла плащ в передней?

Мадлен не удержалась и вздрогнула, когда он потянулся к завязкам плаща, но он развязал их бесстрастно и быстро.

– Я не знала, останусь ли я здесь.

– Значит, до сих пор сердишься? Вижу, ты надела браслет моей матери, – заметил Себастьян, когда она подняла руку, чтобы поправить шляпку. – Я не говорил, что этот браслет – подарок моего отца в честь помолвки?

– Не припомню, – уклончиво отозвалась Мадлен. Она не знала, какие чувства испытает, вновь увидевшись с ним. После встречи в Локсли-Хаус прошло десять дней. Себастьян сбрил усы, подстриг каштановые кудри, но по-прежнему держал раненую руку на перевязи. Именно таким Мадлен запомнила его с первой встречи – мужественным, элегантным, безукоризненно сдержанным. Но теперь она знала и другое лицо Себастьяна, скрытое от мира под снисходительной улыбкой. Его синие глаза поблескивали холодно и отчужденно, как недосягаемые звезды. Если Мадлен и нервничала, то лишь потому, что сердилась на него или даже пребывала в ярости. Она не знала, как он встретит ее, несмотря на приглашение и подарки.

Себастьян смерил ее бестрепетным оценивающим взглядом повесы, и Мадлен выдержала его, понимая, что у нее нет выбора.

– Очень мило, – заметил он, разглядывая ее бледно-голубое атласное платье с юбкой, отделанной белым шелком.

– Вы мне льстите, маркиз, – невозмутимо отозвалась она, но Себастьян заметил лихорадочные пятна, вспыхнувшие на ее щеках, и участившееся дыхание. – Ваша похвала мне особенно приятна потому, что именно вы изволили подарить мне этот туалет.

Себастьян улыбнулся ее дерзости. Он действительно выбрал это платье и купил его вместе с плащом, обувью и атласной шляпкой.

– Надеюсь, новый дом вас устраивает?

Мадлен пожала плечами.

– Вполне, милорд.

Вернувшись в Лондон, она вместе с тетками немедленно переселилась в дом на Куин-Энн-гейт и с тех пор каждый день пыталась набраться смелости, чтобы прийти сюда. Но вчера вечером она получила известие от де Вальми. Записку от него принес уличный мальчишка. Де Вальми скрывался в тайном убежище, но пообещал вскоре вновь дать о себе знать. Он требовал сведений от лорда д’Арси. Мадлен понимала, что должна как можно скорее проникнуть в дом маркиза, поскольку у нее не было другой возможности спасти мать.

Себастьян отложил ее плащ и попятился.

– Зачем ты пришла сюда?

Мадлен поняла истинный смысл вопроса.

– Я пришла сказать, что, если вы не передумали, я хотела бы просить вас о покровительстве. – В ожидании ответа она затаила дыхание.

– Только о покровительстве? И ни о чем другом?

– Да. – Она стиснула ладони. – Я не та, за кого вы меня принимали.

– Ты – Мадлен Фокан. Мадам Анриетта и мадам Жюстина – твои тетки.

– Вы прекрасно осведомлены, – медленно выговорила она, пытаясь разглядеть на лице Себастьяна признаки ярости.

– Жаль, что я узнал об этом слишком поздно, – рассеянно пробормотал он. – Кстати, кому пришла в голову мысль посетить льва в его кентском логове? Анриетте?

– Нет, мне самой. Тетушки узнали об этом всего десять дней назад.

Конечно, он не поверил ей и не пожелал слушать ложь.

– Впрочем, это не имеет значения.

Он снова подошел к ней вплотную и сжал в ладонях ее правую руку, а затем поднес ее к губам и почтительно поцеловал.

– Я рад, что ты пришла. – Подняв голову, Мадлен увидела собственное отражение в его синих глазах. – Меня по-прежнему влечет к тебе, Мадлен. Я сгораю от желания. Выходи за меня замуж.

– Что? – От неожиданности она отпрянула.

Себастьян насмешливо улыбнулся и повторил с расстановкой, словно ребенку:

– Выходи за меня замуж – и немедленно. Сегодня же. Мне удалось получить особое разрешение. Священник ждет за дверью гостиной. Тебе осталось только сказать «да».

Мадлен почувствовала, как земля уходит из-под ног. Себастьян вовремя подхватил ее, но головокружение не утихало. Она ухватилась за плечи Себастьяна, он прижал ее к себе.

– Скажи «да», – повторил он, касаясь губами ее уха.

Мадлен боролась с подступающим обмороком.

– Сначала я должна кое-что объяснить…

– Нет! – перебил он и привлек ее ближе. Его дыхание обожгло лицо Мадлен, губы оказались на расстоянии дюйма от ее губ. – Не порти чудесную минуту. Просто согласись стать моей женой, и все. – Он нежно поцеловал ее. – Скажи «да».

Мадлен молча смотрела на него, гадая, чем заслужила такое чудо и проклятие.

– Да.

Он почти поверил ее чувствам. Почти поверил радости, наполнившей его сердце. Глядя в лицо любимой, он почти уверовал, что его любовь нашла отклик в ее сердце и расцвела в нем. Он был готов поверить в свое счастье и верил в него… но не до конца.

– Добрый вечер, маркиза.

Даже теперь, спустя неделю, Мадлен вздрагивала, услышав такое обращение. Не помогло даже то, что на этот раз к ней обратился собственный муж. Она оторвалась от книги, которую старательно пыталась читать весь предыдущий час.

Себастьян, скрестив руки на груди, прислонился к дверному косяку гардеробной, разделяющей спальни супругов. Он уже успел облачиться в черные атласные панталоны, белые чулки и черные туфли и выглядел элегантно, уверенно и мужественно. Его небрежная поза невольно привлекала внимание к его чреслам, и оба супруга знали, в чем дело.

– Добрый вечер, месье. – Она хотела встать с парчовой кушетки-рекамье, на которую присела, чтобы не измять вечернее платье, но Себастьян жестом остановил ее.