— Однако что?

— Она вела себя как прислуга, каковой она, собственно говоря, и была. Боже! Когда я все это вспоминаю…

— Ну и?

— Ну и он попал из-за нее в переделку. Она забеременела и имела нахальство заявить, что он ее изнасиловал. А что еще она могла сказать, не так ли?

— А что Жиль? — „Мне начинает казаться, что я знавал этого парня“, — подумал Морис. — Что сказал на это Жиль?

— Дорогуша Жиль все расставил по своим местам. Я как будто слышу сейчас его голос: „Она, наверное, была не совсем трезва. Помнишь, как у вас это было тогда с Даниэлем?“ Он, конечно, негодник… „У нас с тобой будет теперь ребенок“. Да, так мы и сделали — у нас появился Кристи.

— Я-то думал, что Жиль женился… Я думал…

— Ну конечно же, они поженились — я бы не потерпела, чтобы Кристи был незаконнорожденным. Плохо только, что его мать — прислуга.

„Нет, это невероятно, наверное, это мне все просто кажется, — веселился про себя Морис. — Надо заставить ее побольше рассказать. До чего ж здорово!“

— Ну, так что было дальше? — спросил он.

— Она все испортила! — отрезала Клода Мей. — Забрала Жиля на медовый месяц в Париж. Конечно, если бы они тогда не поехали, это дало бы пищу для шушуканья и пересудов, но потом — вы можете себе представить? — она увезла его в какую-то убогую квартиру в Лондоне, а когда родился мой внук, то он бывал здесь, в своем доме, только когда они приезжали навестить меня!

— Круто! — не сдержался Морис и тут же добавил: — Вот так сюрприз!

— Сюрприз?! — вскричала Клода Мей, старавшаяся до сих пор говорить спокойно. — Вы говорите „сюрприз“? Следующим сюрпризом было то, что она развелась с ним. Что вы на это скажете?

— На каком основании? — спросил Морис, заранее предвкушая, что услышит в ответ что-нибудь о супружеской неверности, а если так, то интересно, с кем и в чьей постели? Затаив дыхание, он ждал.

Клода Мей забралась в кресло с ногами и устроилась поудобнее.

— А какое это имеет значение? — сказала она холодно, давая понять, что не допустит фамильярности. Ее взгляд скользнул мимо него. — У меня теперь ничего не осталось, — прошептала она. — Ничего!..

Морис с тревогой взглянул на выглядевшую довольно враждебно шеренгу игрушек.

— У вас осталась их могила, — сказал он.

— Вы что, предлагаете мне подвергнуть Жиля и Кристи глубокой заморозке и держать их при себе? — вопросила она Мориса и добавила: — Вам далеко ехать?


Изгнанный таким образом, Морис Бенсон сел в машину и направился к главной дороге; однако, поравнявшись с пабом и прочитав объявление-завлекаловку „Открыто весь день“, он притормозил и вошел. Хозяина, с которым он тогда разговаривал, не было, как не было и никаких посетителей. Сомлевшая от скуки женщина перетирала полотенцем рюмки под звуки тихо шелестевшей в громкоговорителе музыки.

— Что будете пить? — спросила она.

— Хорошо бы что-нибудь не крепкое — я на машине.

— Безалкогольное пиво?

— Годится. Спасибо.

— Вы уже выпили с Мей и Браунлоу, — сказала она, наливая ему безалкогольного пива.

— За мной кто-нибудь следил? — спросил Морис.

— У нас маленькая деревня, — ответила она. — Так вы, значит, его друг?

— Можно сказать и так.

— Что-то не видела вас на похоронах.

— Не смог приехать, — сказал Морис и принялся за пиво. Потом попросил: — Расскажите мне о вдове.

— Вы работаете на газету „Сан“? — спросила женщина.

— Нет, я не журналист. Я был другом Жиля Пайпера. Расскажите мне о Джулии.

Женщина положила свои морщинистые руки на стойку бара.

— Джулия уехала отсюда до того, как я приехала, и, судя по тому, что я слышала, ей лучше было бы никогда сюда и не возвращаться.

— Вот как! — воскликнул Морис и с надеждой на удачу спросил: — А почему?

— Вот вы у нее сами это и спросите, коли вы были другом Жиля. Адрес-то ее у вас есть?

— Да, — сказал Морис и снова закинул крючок. — Похоже на то, что Жиль вам не нравился?

— Я этого не говорила, не так ли? Некоторым, я не скажу, что и мне, он казался изворотливым. Он — ваш друг — был человеком дела. Он долго не возился, а сразу — раз! — и в трусики. О мертвых плохо не говорят, вот и я не буду. Это была ужасная катастрофа!

— Да, я слышал, — сказал Морис. — Миссис Мей очень тяжело ее переживает. Хотите, я угощу вас?

— Спасибо, — поблагодарила она. — Я выпью кружечку шенди.

— Какой она была матерью?

— Джулия или ее мать?

— Ее мать. На меня она не произвела особого впечатления. У вас есть дети?

— Пока нет. — Женщина ехидно взглянула на Мориса, однако с его стороны никаких комментариев по поводу того, что она оставила для себя производство потомства на слишком поздний срок, не последовало, тогда она сказала: — Клода Мей вышла замуж почти подростком и родила Джулию, когда ей было восемнадцать.

Ухмыльнувшись, Морис спросил:

— Что еще можно о ней сказать?

— Вы же ее видели. Не слишком богата, но зато ведет себя — и считает, что так и выглядит, — как аристократка. Таким же был и Жиль. Кстати, его отец действительно был аристократом, но вы, конечно, знаете о этом. Денег ни гроша, а послушать их, так можно подумать, что малыш Кристи готовится поступать в Итон. А кто, интересно, будет платить? Смешная это была пара! — Женщина улыбнулась. — Дело в том, — сказала она, — что Джулия им не подходила.

— Да что вы! — воскликнул Морис. Он страстно желал, чтобы она продолжала говорить о Джулии.

— Она развелась с вашим другом, так? Я никогда ее не видела, пока здесь был ее ребенок. Он жил со своим папочкой и Клодой Мей. Но она приехала на похороны. — Женщина подняла голову и посмотрела мимо Мориса на дорогу, по которой он ранее шел к кладбищу. — В деревне говорят, что после того, как она вышла замуж за Жиля, она не жила в доме своей матери, даже до развода, а если привозила сюда Кристи, то сама останавливалась на здешней ферме, где постояльцам предлагаются ночлег и завтрак.

— Смешно.

— Не скажите! Перед тем как выйти замуж, она не была в своем доме несколько лет. Жиль и Клода бывали у нас в пабе. Я бы даже сказала, что они были завсегдатаями. Однажды вечером Клода упала тут в баре со стула. — Женщина засмеялась. — Она сломала ногу. Грешно, конечно, смеяться над чужим несчастьем, но тогда это действительно выглядело очень смешно.

— Да, всегда смешно, когда падают другие, — сказал Морис Бенсон.

Женщина смущенно улыбнулась и продолжала:

— Они тогда попросили Джулию приехать, чтобы поухаживать за матерью и помочь Жилю управляться в саду. Они, конечно, могли бы и нанять кого-нибудь из деревни, но Клода Мей не из тех, кто платит за услуги там, где может получить их бесплатно.

— Вот тогда Жиль и познакомился с ней? — спросил Морис.

— Точно. Она ухаживала за матерью, вела хозяйство и работала в саду с Жилем. В общем, как говорят, на ее плечах лежало почти все. Я тоже люблю цветы, но не люблю пачкать руки в земле. А она это делала. — Взгляд женщины снова скользнул мимо Мориса. — Бедная девочка! — вздохнула она. — Еще пива?

— Спасибо, достаточно, — сказал Морис. — Миссис Мей говорила, что будто бы она с Жилем…

— Нет-нет! — сказала женщина. — Она только смотрела, как работала Джулия. Да я бы сказала, что и Жиль только смотрел. В деревне считают, что именно Джулия проделала всю основную работу. Люди говорят, что она может заставить расти даже обычную палку. Бывало, воткнет какой-нибудь хилый саженец в землю, скажет: „А ну, расти, шельма!“, и он растет. Она знает всякую всячину о садах, птицах, диких животных, ну и все такое. Таких людей называют, кажется, „зелеными“?

— Итак, работая вместе в саду, они полюбили друг друга? — усмехнулся Морис. — Просто идиллия!

Женщина фыркнула.

— Какое там! — воскликнула она вдруг с раздражением. — Уж скорее это смахивает на траханье в свинарнике! А вообще говоря, я сочувствую бедняжке Клоде — она была крепко влюблена в того парня. — Морис собирался уже открыть рот для очередного вопроса, когда она снова вспылила: — Чего это я здесь болтаю с вами? Если у вас есть адрес этой девушки, то почему бы вам не позвонить и не задать ей самой все эти вопросы?

Оттолкнувшись от стойки бара, Морис сказал:

— Вы правы. Я, видимо, так и сделаю. — „Возможно, удастся чего-то добиться и по телефону“, — подумал он. Открывая дверь и выходя на улицу, он спросил: — В какого именно парня была она влюблена?

Женщина повернулась к нему спиной и в сердцах крутанула до отказа регулятор громкости репродуктора.

ГЛАВА 9

Джулия Пайпер бродила по улицам в тщетной попытке убежать от самой себя. Ночь была теплая и безветренная, но потом пошел дождь. От многочасового мыкания по мостовым болели ноги; капли дождя скатывались по волосам за воротник. По пути ей не попалось ни одного укрытия, в котором можно было бы спрятаться от дождя и передохнуть. Скамейки на набережной были заняты бродягами; у магазинов, съежившись под картонными коробками, тоже теснились люди. Она продолжала идти, нигде не останавливаясь, сторонясь редких прохожих и выбирая в основном безлюдные боковые улицы. Ранним утром ее чуть на сбила мчавшаяся с большой скоростью машина. Водитель свернул в сторону, просигналил, крикнул „дура! корова!“ и помчался дальше.

Проходя по Трафальгарской площади, она посидела немного на ступенях храма Святого Мартина, но, увидев направлявшегося к ней полицейского, встала и, перейдя через Шафтесбьюри-авеню, оказалась в районе Сохо. Страшно уставшая, еле плетущаяся и почти ничего не видящая вокруг, она столкнулась со спешившим куда-то небритым сердитым мужчиной с тяжелой ношей на спине. Он тоже крикнул „дура! корова!“, и ей неожиданно захотелось в зеленые поля с сочной травой, в которой коровы не спеша пережевывают жвачку, наполняя воздух ароматом своего дыхания. Потом она увидела перед собой ступеньки, открытую дверь и, спасаясь от дождя, последовала за входившими в церковь людьми.

Оказавшись внутри, она прошла немного вперед и притулилась на протертой скамье в темноватом приделе. Поскольку другие предпочитали большой основной зал, Джулия оказалась практически в уединении и с наслаждением вытянула натруженные ноги. Мимо нее прошаркал старин. Он взял из ящичка свечку, вставил в подсвечник, покопался в карманах, разыскивая спички, зажег свечу, что-то пробормотал, перекрестился и поплелся прочь. Джулия загляделась на огонек свечи, глаза ее закрылись.

Когда она проснулась, в церкви шла служба. В приделе она была уж не одна — вместе с ней там сидели еще человек шесть-восемь женщин, несколько мужчин в типичных для служащих Сити костюмах, и к ним присоединилась еще супружеская пара средних лет с маленькой девочкой. Мужчина сел перед Джулией и жестом показал женщине, чтобы они с девочкой заняли места на скамье по другую сторону от прохода. Эти мужчина и женщина были совсем непохожи на родителей девочки; скорее, они выглядели как ее дядя и тетя. Муж все время беспокойно поглядывал на жену, а девочка, ребенок лет десяти, вертела пальцами косички, сопела и явно скучала. Сопение постепенно усилилось. Мужчина протянул девочке через проход свой носовой платок. Та с неохотой вытерла нос и отдала платок обратно. Джулия отвела глаза. Поскольку она не могла уйти, не причиняя при этом неудобств другим, то попробовала сосредоточиться и послушать, что говорил священник. Ей не приходилось никогда присутствовать на церковной службе, она не знала, что и когда надо делать, и решила копировать сидевшего впереди мужчину, опускаясь вместе с ним на колени, поднимаясь, садясь и снова вставая.

После сна она чувствовала себя ужасно. Из того, что говорил священник, она могла уловить лишь отдельные слова, так как голос его звучал невнятно и с какой-то странной интонацией. Прозвенел колокольчик, и все стали на колени; потом священник поднял что-то над головой, и колокольчик зазвенел опять. По тому, какая воцарилась тишина, Джулия поняла, что это был какой-то важный момент. Сидевший перед ней мужчина, однако, явно не обратил на это внимания, поскольку его мысли были заняты ребенком. Нагнувшись через проход, он с негодованием прошептал жене:

— Она ковыряет в носу!

Зарывшись лицом в ладони, Джулия с трудом сдержалась, чтобы не рассмеяться. Она заткнула пальцами уши и так просидела до самого конца службы, пока все не поднялись и не потянулись к выходу. Когда супружеская чета с ребенком выходила из церкви, муж что-то сердито сказал жене. Интересно, подумала Джулия, не сказал ли он ей „дура! корова!“.

Поставленная стариком свечка оплыла. Джулия встала, взяла из ящика другую, зажгла ее от почти погасшей первой и, вдохнув в себя такой знакомый, домашний запах, села опять на скамью. И тут она вспомнила, что несколько лет тому назад, еще до того как она вышла замуж за Жиля и у них родился Кристи, она работала у этой нескладной пары и была уволена, потому что никогда после уборки не могла поставить безделушки опять точно на их места. Это напомнило ей, что пора снова искать работу, если она собирается оплатить многочисленные, еще не распечатанные даже счета, по-прежнему валявшиеся вперемешку с письмами на полу. Память снова перенесла ее в то время, когда она была домработницей у этой четы. Она усмехнулась, вспомнив, как эта женщина ревностно пересчитывала каждый раз, сколько печенья съедала Джулия с чашкой кофе, который хозяйка, скрепя сердце, наливала ей по утрам. Представив себе чашку кофе, она почувствовала голод, и в этом не было ничего странного — она ничего не ела еще с того самого вечера, когда миссис Патель угостила ее своим карри.