— А вы?

— Чувствовала себя, как и он, обманутой.

— Продолжайте.

— Мы вернулись в нашу лондонскую квартиру. Он то приходил, то уходил. Родился Кристи. Я снова начала работать. Пришлось. Я пыталась терпеливо все сносить, но явно не очень старалась, да к тому же, как это часто бывает, вдруг начали невыносимо раздражать разные мелочи…

— Например?

— От него дурно пахло. Подмышки, рот, ноги. Он не мылся, когда пил. Я избегала близости с ним; мне уже не удавалось заставлять себя сохранять наш брак. Да он, собственно, если и существовал, то разве что только на бумаге.

— А Кристи?

— Он существовал. Я любила его. Но потом… Боже! Она по-своему добилась того, чего хотела.

— Продолжайте.

— Вот что я больше не могла делать, так это продолжать. Я развелась с ним. В своем заявлении я не могла сослаться на Клоду и заклеймить тем самым своего ребенка, а с другой стороны, никто еще не получал развода на том основании, что от мужа пахнет. Так что я сослалась на пьянство и побои, на что обычно жалуются тысячи и тысячи женщин. — Он продолжал удерживать ее руку глубоко в кармане. Короткая мерзлая трава под их ногами потрескивала, как ломающееся печенье. Вокруг носился Веселый, испытывавший огромное удовольствие от прогулки.

— А о чем вы не могли рассказать тому доброму священнику?

— Я не могу…

— Вы должны мне это рассказать.

— Нет! — вскричала Джулия. — Нет!

Ее крик отозвался эхом в долине. Она вырвала руку и отвернулась. Сильвестр схватил ее за плечи и резко развернул лицом к себе.

— Вы должны сказать мне это! — Сквозь пальто он чувствовал под своими пальцами ее лопатки. В любой момент она может вырваться и убежать, как тот заяц, но сейчас он должен настоять на своем. — Скажите мне!

— Я тоже начала буйствовать. Когда я решила уйти от него, а он не дал мне выйти из квартиры, я набросилась на него и сломала ему нос. Я сказала священнику, что…

— Продолжайте же! — Он потряс ее за плечи.

— Это было глупо, какое-то наваждение. Я ненавидела Жиля, ненавидела, ненавидела его, а Кристи я любила. Но у Кристи были волосы Жиля, глаза Жиля, рот Жиля, выражение лица Жиля, его жестикуляция! Это был Жиль в миниатюре. Эта схожесть действовала мне на нервы все больше и больше, и наконец она стала для меня совершенно невыносимой, и я не могла даже видеть своего ребенка!

Сильвестр обнял ее за плечи, а она уткнулась лбом в его грудь. Ему вспомнилось, как в далеком детстве прижимала его к груди мать, лаская и успокаивая. Обнимая Джулию, он мучительно искал слова утешения и не находил их. То, что он сказал, явно не подходило к случаю и вызвало бурную реакцию.

— А вы сами не похожи на вашу… на вашу мать? — спросил он ее.

— Нет! — отрезала Джулия. — Нет! Нисколько. — Пошарив в кармане пальто, она вытащила носовой платок и высморкалась.

— Я рад этому, — сказал Сильвестр. — И я также рад, что вы сломали этому негодяю нос. А не было бы… Я хочу сказать, представьте себе, что было бы, если бы ваш малыш был похож на Клоду.

— Ах, Сильвестр! — воскликнула Джулия. Никогда еще она не называла его по имени. — Какое изумительное противоядие!

Спустя некоторое время она пожаловалась, что у нее мерзнут ноги.

— Нужно двигаться, — сказал он. — Пойдемте дальше.


Они зашли намного дальше, чем предполагали. Пройдя всю рощицу насквозь, они стояли теперь на возвышении и смотрели на лежавшую внизу таинственно темную долину. Так стояли они долго в тишине безветренной ночи, руки их соприкасались. Почувствовав холод, заскулила собака. Сильвестр снова вложил руку Джулии в свой карман, и они пошли назад. В машине она сняла вымокшие туфли и откинулась на спинку кресла, плотно подоткнув под себя полы пальто. Веселый прыгнул на заднее сиденье и сразу же устало вытянулся на нем во всю длину.

— Если вы позволите, — сказал Сильвестр, заводя мотор, — то я куплю ему ошейник.

— Какой вы законопослушный гражданин! — удивилась она.

— А как с купальницей для птичек? Вы поможете мне найти ее?

— Если вы хотите…

„Конечно, хочу, — подумал он сердито. — Я хотел бы надеть ошейник не только на собаку, но и на тебя“. Вслух же он сказал совсем другое:

— Сейчас я включу печку, и ваши ноги быстро согреются.

— Да, пожалуйста! — тихо попросила она.

Вывернув с проселочной дороги вновь на шоссе, Сильвестр разогнал машину и посмотрел на часы. Было уже около полуночи. „Интересно, как скоро мы доберемся до Лондона“, — подумал он.

„В конце концов, — думал Сильвестр, — начало положено, но впереди еще может быть столько трудностей и испытаний! Надеюсь, она позволит мне разделить их с ней. Я ее истомил; она, конечно, измучена — ведь перед тем как я ее нашел, она целый день работала. Уверен, что она и не ела ничего весь день — это было видно хотя бы по тому, как быстро она проглотила тот луковый суп. Вот теперь она спит. Собака тоже“. Зевнув, он с вожделением подумал о постели.

— Так что вы еще хотели мне рассказать?

— А я думал, вы спите.

— Так что?

— В общем то же, о чем я думаю и сейчас.

— А именно?

— Ну, хорошо. — Он притормозил и перешел в ближний от обочины ряд, предназначенный для движения с малой скоростью. — Так слушайте! — почти крикнул он. — Я хочу просыпаться по воскресным утрам, видя вас рядом со мной в постели, и слыша шлепок пачки воскресных газет о дно почтового ящика, и…

— И?..

— И совсем необязательно сразу их читать! — Он резко прибавил газу и лихо вернул машину опять на полосу со скоростным движением.

— Так ведь сейчас уже почти воскресенье, — сказала она.

— Ну и что с того? — спросил Сильвестр не то сердито, не то испуганно.

— Да то, что вам опять придется одолжить мне рубашку…

МЭРИ УЭСЛИ

Мэри УЭСЛИ — старейшая английская писательница. После окончания Лондонского королевского колледжа и Лондонской школы экономики и политики переменила несколько профессий. Много путешествовала в Европе; во время Второй мировой войны служила в военном учреждении. К литературе обратилась уже в зрелом возрасте, начала с книг для детей, но вскоре нашла „свой“ жанр, принесший ей широкую известность, — психологический женский роман. Написала больше десятка книг, которые стали бестселлерами. „Опыт воображения“ — последний роман писательницы.