– Аня, ты взрослая женщина! Ты не должна цепляться за мать. У тебя муж, семья. Что ты держишься за меня, как за коромысло! Ты должна обустраивать свою жизнь. Хайнрих хороший, заботливый, а ты словно и не замужем! И потом, нам троим тесно. Я лишняя там. И это чувствую. Как ты сама не можешь понять? Вы ведь ни дня не жили самостоятельно. Это неправильно! У тебя должен быть дом. И у меня должен быть дом. Я все время думала, что ты меня жалеешь, что боишься моего одиночества. Но нет. Аня, ты не хочешь самостоятельной жизни. Ты прячешься от нее. А муж вскоре устанет от этого. Ты вообще ставишь всех в неудобное положение. Я чувствую, что мешаю. Хайнрих злится, понимая, что я избегаю вас. Ты же как квашня! В какую сторону тебя толкнешь, в такую и завалишься! Нет, Аня, я остаюсь здесь. Буду жить с подругами. Это вопрос решенный. А ты… ты давай начинай жить иначе.

Софья Леопольдовна положила трубку, вздохнула и задумалась. Где она сделала ту самую ошибку, которая привела к таким результатам? Чему она не научила дочь, что не объяснила? Откуда такая слезливость, вялость, склонность к лени, слезам и чужим советам? Пожалуй, не Хайнрих был виноват, а сама Аня, которая по-прежнему держалась за мамину юбку и не желала вступать в самостоятельную взрослую жизнь. Это в свои-то двадцать два года!


История умалчивает, что сказала жена Ноя, когда увидела груженный доверху ковчег. Когда вернувшийся рано утром муж Зинаиды Алексеевны Лопахиной увидел битком набитую скарбом машину жены, он что-то пискнул. Его глубокий красивый баритон, покоривший столько женщин, куда-то юркнул, оставив вместо себя мышиный голос.

– Уезжаю, провожать не надо, записка на столе! – весело пояснила Лопахина и, еще раз наказав сыновьям следить за растительностью, выехала за ворота.

– А куда это она? – спросил отец сыновей.

– В командировку, – ответил старший.

– В Африку, – добавил младший, известный шутник.

Ольга Евгеньевна ждала подругу во дворе своего дома.

– Посмотри незаметно: там на балконе никто не стоит? – зашептала она Лопахиной, которая помогала грузить ей сумки.

– А кто там должен стоять? – поинтересовалась Зинаида Алексеевна.

– Ну, мои. Дочь, зять, – смутилась Вяземская. В ее голосе было что-то жалобное.

– Конечно, стоят. Вон они, делают вид, что прячутся, – буркнула Лопахина и мысленно попросила прощения за свою ложь. «Пусть уедет с мягкой душой», – подумала она и добавила, обращаясь к подруге: – Ты сама-то не смотри. Не надо. Держи марку, фасон и еще что там положено держать…

– Ах, Зина, я, конечно, хочу уехать, но все же так их жаль! Они такие молодые, такие еще глупые. И так старались заботиться обо мне.

– Им положено заботиться о тебе. Вот я просто мечтаю, чтобы обо мне кто-то заботился, хоть как-нибудь!

– А мальчики твои? Как же они?

– Ну, да, – смягчилась Лопахина. – Но все равно я везу весь воз.

– Ты – сильная, ты – молодец! – с какой-то завистью сказала Вяземская. – Мне так никогда не суметь. Я очень нерешительная, очень поддаюсь настроениям.

– Это и хорошо! Ты же женщина! Такая воздушная, нежная, ласковая. Ох, Лелька, ты из нас троих самая лучшая, самая настоящая! Это я тебе честно говорю, пока нас Софа не слышит. Она, сама знаешь, завистлива к чужим похвалам.

– Ну что ты, – засмущалась Ольга Евгеньевна. По ее лицу было видно, что разговор ей приятен.

– Так, а вы больше барахла взять не могли? С ума сошли! Словно на Северный полюс! Словно в Австралию уезжают, и там вдруг объявили резкое похолодание! Куда вы столько набрали!

Кнор ворчала долго – и пока пыталась запихнуть свои сумки в машину, и пока выясняла, взяли ли электрический чайник, и пока усаживалась. И даже когда уже Лопахина, резко развернувшись, выехала на трассу.

– Что у тебя случилось? – вкрадчиво и заботливо спросила Ольга Евгеньевна Софью Леопольдовну. Она подругу знала очень хорошо.

– Ничего, – ответила та и тут же воскликнула: – В кого моя Анхен! В кого этот слезливый, вечно вялый, цепляющийся за юбку ребенок двадцати двух лет?! Она вчера мне устроила самую настоящую истерику.

– Из-за чего?!

– Из-за того, что я буду год жить вдали от нее!

– Да, случай. – Лопахина покачала головой. – Взрослая, замужем. Почему так себя ведет?

– Ну и что?! – воскликнула Вяземская. – Ничего из этого не следует. Просто она привыкла быть с тобой. Так у вас по жизни получилось. Она в первую очередь тебя считает своей семьей. И это хорошо. А жизнь с мужем наладится. Погоди.

– Ну, не знаю. – Софья Леопольдовна покачала головой, но было видно, что простые слова Вяземской ее немного утешили.

Какое-то время они ехали молча, а потом Лопахина вдруг рассмеялась и сказала:

– Ау, что задумались?! Мы начинаем новую жизнь. А потому прошлое оставляем там, за Московской кольцевой дорогой.

Их машина в это время въехала в Московскую область.


В Рузе их ждали. Это было заметно по тому, как открыли большие ворота, что вели к главному зданию, как поспешил навстречу какой-то человек, как кто-то закричал, чтобы принесли ключи.

– Здравствуйте, меня зовут Всеволод, я помощник Никиты. Он уехал по делам, но попросил, чтобы мы вам помогли, – сказал встречающий.

– Это хорошо, – ответила Лопахина, – у нас такое количество вещей, что сами мы не справимся.

– А вы не волнуйтесь, мы все разгрузим, внесем, расставим.

– Вот спасибо! – Ольга Евгеньевна вышла из машины и огляделась. – Какое же мы место выбрали изумительное!

– Да. – Софья Леопольдовна вдруг улыбнулась совсем не своей улыбкой. Вместо ироничной гримасы на лице появилась этакая мечтательность.

– Софа, я тебя не узнаю! – Лопахина рассмеялась от души.

– Я сама себя не узнаю в последние дни, – призналась та.

– Вы проходите в дом, а вещи мы сейчас принесем. – Встречающий кликнул подмогу.

– А он симпатичный. Этот самый Всеволод. Очень даже. И манеры у него приятные! – Вяземская наклонилась к Лопахиной.

– Леля, у тебя другой идеал. Юрий Петрович, – услышала ее реплику Кнор.

– Да что вы пристали с ним. Мне он вовсе и не понравился!

– Рассказывай! Мы видели, какая румяная ты стала! Словно маков цвет! – Подруги вдруг почувствовали себя совсем беззаботными.

– Это я ему понравилась, – степенно возразила Вяземская, – а о себе я пока сказать ничего не могу. И вообще, у меня здесь совсем другие дела и задачи.

– Это какие же? – Кнор с любопытством взглянула на подругу.

– Потом скажу. Когда устроимся, когда будет удобная минута.

– Ладно, договорились! Только смотри, никаких секретов.

– Разве от вас что-нибудь утаишь? – рассмеялась Ольга Евгеньевна.

Дверь в домик была открыта. На полу лежали новенькие половички. Пара зонтов висела на простой деревянной вешалке.

– Здравствуйте, дорогие гостьи! – В маленьких сенях подруг встретила женщина, почти их ровесница. Она держала в руках большой букет цветов и улыбалась.

– Добрый день! – подруги хором поздоровались и с удивлением посмотрели на женщину.

– Я – мама Никиты, Людмила Васильевна. Вот, заехала на минуту, но решила все-таки встретить вас. Надеюсь, вам у нас понравится… – мать Никиты смутилась. Заметно было, что в этом качестве – в качестве хозяйки гостиницы – она еще чувствует себя не очень уверенно.

– Спасибо, что так встречаете! – поблагодарила ее от всех Лопахина, приняв букет.

– Как же вас не встречать! – искренне удивилась Людмила Васильевна. – Вы же первые гости в нашей гостинице. Не представляете, как я волнуюсь за сына. Он столько души вложил в это место! И столько денег!

Простодушие, с которым была произнесена последняя фраза, подкупала.

– Не волнуйтесь. Он у вас очень способный, очень практичный. Все будет хорошо.

– А потом, у нас легкая рука! Дело пойдет, даже не сомневайтесь, – добавила Лопахина.

– Ну, дай-то бог! Не буду вам мешать, располагайтесь, устраивайтесь. На новом месте всегда много дел! Вон ваши вещи несут!

Людмила Васильевна вышла из домика, а маленькие сени тут же заполнились многочисленной поклажей.

– Да, девочки. В одном мы точно похожи. Мы все – барахольщицы, – резюмировала Лопахина, оглядев чемоданы, сумки, пакеты и коробки, аккуратно расставленные на полу.


Если бы кто-нибудь со стороны понаблюдал за подругами, он бы удивился той интуиции, которая была продемонстрирована ими при выборе комнат. Каждая женщина сразу же направилась туда, где, по ее мнению, ей будет удобнее. В этом шаге, в этом поступке было что-то кошачье – только это животное сразу определяет свое место и занимает его раз и навсегда.

Спален было три. Первая оказалась чуть вытянутой, с окном, смотрящим на отремонтированное здание гостиницы. Света в комнате было много, мебель из белой сосны, кровать узкая, накрытая простым пледом. Почти спартанский вид, но, правда, на стенах висели два эстампа с изображением выдуманного города. «А в прошлый раз, когда мы впервые осматривали домик, их не было. Хозяин уюта добавил!» – подумала Софья Леопольдовна. Эту комнату выбрала она. Ее привлекла строгость, лаконичность и… вид из окна: рабочие, которые заканчивают мостить дорожки, женщины, которые моют окна и вешают занавески, кто-то что-то красит, полирует… Над всем этим разносится чей-то громкий голос с командными интонациями. «Ну, вся эта суета закончится, зато появятся гости, постояльцы. Тоже интересно», – отметила про себя Софья Леопольдовна. Она любила быть в гуще событий.

Вторая комната оказалась квадратной, в ней, помимо дивана, кресла и книжной полки, находился большой длинный стол. За таким обычно начальники проводят многолюдные совещания, а в кондитерских выставляют готовую продукцию для заключительной отделки. Лопахина стол заприметила сразу и подумала, что это самое удобное рабочее место – можно разложить конспекты, тетради, книжки. Разложить и уже больше никогда не убирать – здесь места хватило бы для всего.

На стенах этой спальни тоже появились картинки, но Лопахина их не заметила. Она сразу же устремилась к окну, а открыв его, невольно вскрикнула – сразу за стеной дома был обрыв, а внизу протекала маленькая речка, вернее ручей. Шум его приносил то успокоение, которое может дать только далекое от города место. «Вот, я буду работать, читать, отдыхать, а он внизу будет куда-то спешить и развлекать меня своим бормотанием», – подумала Лопахина, хотя никогда не отличалась сентиментальностью. Кроме ручья, в ее окно был виден деревянный дом. Он стоял за обрывом, на косогоре. Большой, с виду похожий на старую дачу – высокое крыльцо, две мелко застекленные веранды, второй этаж с балконом, украшенным резьбой. Эта резьба была хорошо видна издалека – ее покрасили белой краской, в то время как весь дом был темно-коричневым. Рядом росли две яблони – корявые и низкие. Забор был старый, но тоже крепкий, высокий. Он окружал дом, поднимаясь по склону. Лопахина задержала взгляд на этой картинке. Что-то она напоминала ей. И только позже, когда Лопахина уже выходила из комнаты, она поняла что. Такие домики с круглыми заборами вокруг них и деревьями рисуют в детстве – это самое первое и самое правильное представление о гармонии окружающего мира.

Третья комната была совсем маленькой, с одной полукруглой стеной. Здесь стояла кровать с железными шишечками, накрытая пикейным одеялом, рядом кресло, над которым висел старый ночник. «Прелесть какая!» – воскликнула Ольга Евгеньевна, что было естественно. Романтичное и нежное убранство этой комнаты очень подходило Вяземской.

Потом Ольга Евгеньевна заглянула в ванную. Открыв кран, она сунула руку под тонкую струю – вода была не очень горячая. И сама ванная оказалась маленькой комнаткой, в которой не повернуться, было понятно, что сделали ее недавно, дабы благоустроить жизнь. Вяземская, поворачиваясь, ударилась локтем о раковину, уронила что-то с узкой полочки и намочила под душем полотенце, но это ее совершенно не разозлило – ей этот закуток понравился, потому что здесь пахло банным мылом и хвоей. Запах был знакомый с детства – так пахло в бельевом шкафу, стоявшем в спальне ее родителей. «Славно как!» – подумала она, покидая узкое помещение.

Окно ее комнаты выходило в сад – кроме зеленых ветвей и темных сосновых стволов, видно ничего не было. «Боже, просто благодать!» – опять восторженно подумала Вяземская про себя и тут же устремилась на улицу. Через какое-то время она вернулась, неся охапку душно пахнущей бузины. Из них троих только ей пришло в голову взять с собой из дома вазочку.

– Девочки, разбирайте вещи, а я пока сварю кофе! – прокричала Лопахина через открытую дверь и отправилась на кухню. Эта малюсенькая комната тоже претерпела изменения. Зинаида Алексеевна отметила про себя, что Никита Звягинцев оказался человеком не только внимательным, но и предусмотрительным. На кухне появился кухонный комбайн, тостер, маленький телевизор. На полках Лопахина обнаружила новый сервиз, в ящиках стола множество приспособлений для готовки. «Молодец! Он понимает, что человеку на новом месте необходимо ощущение дома, уюта. Особенно женщинам. А вот вместо клеенки необходимо постелить скатерть!» – подумала она, окинув взглядом небольшое пространство.