Сейчас, сидя за круглым столом, завтракая и наблюдая в окно за зимним лесом и обсуждая весьма тревожную тему, подруги неожиданно почувствовали себя бодро. Наконец-то они снова сошлись в едином мнении и поняли, что готовы продолжить то, что начали. И, главное, ни одна из них не произнесла вслух: «А может, вернемся в Москву?!»

– Послушайте, это же просто глупо! – воскликнула Вяземская с воодушевлением. – Это же просто глупо, не ездить на работу только потому, что она далеко! Понимаете, мы еще молодые, нам совсем мало лет. Мы же не старухи! А испугались! Ну, это я прежде всего о себе. Я молчала, стыдно признаться было, но уроки я много раз отменяла. Особенно когда эти морозы начались!

– Леля, не кори себя. Во всем должен быть смысл и целесообразность. Тратить столько времени на дорогу и потом работать всего три или четыре часа – это ли не глупость?! Ты делала все правильно. Ты денег проездила бы больше, чем заработала, – утешила подругу Софья Леопольдовна.

– Это верно, – подтвердила Лопахина, – в нашей стройной схеме была одна ошибка. Но грубая. Это – расстояние.

– Ну, ведь просто так получилось, – Кнор развела руками. – Мы могли еще долго искать дом. А этот Никита так вовремя оказался на дороге.

– Да, – Лопахина задумчиво покачала головой, – я даже и не знаю уже, вовремя или нет.

– Ты с ума сошла! Где бы мы такой дом еще нашли?! И такие места? Такое отношение? Что ни говори, а этот Звягинцев очень приличный молодой человек, – Вяземская одернула Лопахину. – Девочки, мы сами не понимаем, как нам повезло! Не понимаем. Мы сначала потеряли голову от новизны обстановки. Потом вдруг обнаружили, что мы разные! Вот удивительно, правда?! Мы – и вдруг разные! Мы не подготовили себя к общежитию. И знаете почему?

– Почему же? – Кнор с интересом посмотрела на Вяземскую.

– Потому что привыкли иметь дело с родственниками. А они в конце концов все прощают. И мы с ними не церемонимся, хотя и изображаем деликатность. На самом деле мы не бережем своих близких. И когда мы оказались вместе, то стали вести себя друг с другом точно так же, как с родными, думая: «Авось простят!»

– Леля, я бы поспорила с тобой. Но только в деталях. В главном – ты права, – Софья Леопольдовна улыбнулась.

– Девочки, давайте составим план действий. – Лопахина, думая о чем-то своем, взяла лист бумаги и ручку.


А тем временем Никита Звягинцев терпел убытки. Убытки, грозящие перейти в весьма большие проблемы. Еще до начала ремонтных работ в старом купеческом доме он подсчитал, что автосервис сможет «обеспечивать» будущую гостиницу не дольше нескольких месяцев. «Ну, это нормально, когда один бизнес, уже работающий на полную мощь, поддерживает другой, развивающийся. Буду перекидывать деньги оттуда – сюда, в гостиницу. Поначалу все так делают. А потом уже, когда она заработает как положено, можно будет подумать еще об одном сервисе. Ну, придется поднажать, потерпеть, экономить», – рассуждал Никита, и от этих рассуждений у него не портилось настроение. Он так рано пришел в бизнес, так рано привык себя во многом ограничивать, что не боялся год-другой потерпеть неудобства, отказаться от отпуска в жарких странах. В результате – «подкожного» запаса у него не осталось: все силы, все средства были пущены на приобретение и оборудование гостиницы. А потому на работу автосервиса сейчас возлагались большие надежды. Летом действительно дело спорилось – было много проезжающих, были отпускники, машины которых, проделав долгий путь, нуждались в ремонте или профилактике. А еще были местные жители, отправлявшиеся в путешествия на своих машинах и вынужденные готовить их к длительному пробегу. Все эти люди приходили к Никите, зная, что он добросовестный, не обманет, сделает скидку. Летом в его гостинице останавливались предприниматели – здесь можно было провести переговоры, встретиться с партнерами. Впрочем, все это происходило эпизодически. Большую часть лета гостиница пустовала. Никита пытался спасти положение и действовал хитростью – приезжим отпускникам он рекомендовал пожить у него, обещая скидку при ремонте автомобиля. Математика этого дела была нехитрая, а потому в нее особо никто не вникал. Некоторых прельщала возможность пожить за небольшую цену в старинном доме, отделанном с иголочки. К августу стало чуть-чуть легче. Никита понял, что с гостиницей он угадал. В его городе отелей не было вообще – только общежития, куда иногда селили приезжих специалистов. А места под Рузой, которую называли подмосковной Швейцарией, пользовались большим успехом. В августе у Никиты ненадолго остановилось несколько семей, прибавилось отпускников-транзитников. Но номера все равно заняты были не все.

Все изменилось осенью. Начало учебного года, а следовательно, отток туристов и климат средней полосы с его переменчивостью сделали эти места опять тихими, почти пустынными. Когда за двадцать дней сентября в гостинице не появилось ни одного гостя, Никита огорчился. Когда в октябре за весь месяц лишь два раза остановились проезжающие мимо случайные путники, Никита задумался. В ноябре, с его мрачными и неуютными вечерами, сюда, на отшиб города, вообще никто не заглянул. И тут Никита встревожился. Он приезжал, проходил по, как ему теперь казалось, огромному зданию, слушал свои шаги, заглядывал в прибранные номера, на всякий случай проверял чистоту полотенец в ванных комнатах и пугался того, что сделал, и того, что его ожидает. А ожидало его банкротство в чистом виде. Еще немного, и он не в состоянии будет содержать этот дом. Ведь нужно платить за коммунальные услуги – свет и воду. Да, в гостинице никто не жил, но она не могла стоять темной, неосвещенной. Она должна была являть собой очаг тепла и света, манить путника огнями и аппетитными запахами. Кстати, о последнем. Рестораны тоже не работали. Никакой речи о двух заведениях, как когда-то планировал Никита, уже идти не могло. С наступлением осени сюда заглядывала немногочисленная молодежь, чтобы выпить пива. Никита злился – эта публика, кроме недорогих сортов, больше ничего не заказывала. Ну, разве что орешки и сухарики. Выручки никакой, шума и хлопот от таких клиентов хоть отбавляй. Иногда они приносили с собой водку, выпивали ее на улице, в машинах. В зале ресторана скучали, а от скуки начинали бузить. Никита скрепя сердце нанял охрану – четыре бывших спортсмена по сменам дежурили в полупустом зале.

Теперь самым тяжелым для Звягинцева было ведение финансовой отчетности – гостиница показывала прямые убытки. Мечта окружить территорию красивым сплошным забором рассыпалась прахом. Новой мечтой стало выживание. К этим неприятностям добавились увольнения. Боясь ухудшений, уходили горничные, официанты, которых и так было немного. В один морозный и солнечный декабрьский день о своем увольнении заявил шеф-повар.

– Никита, пойми, не могу больше. Надо деньги зарабатывать. А тут…

– Что тут? – с неподдельным интересом спросил Никита. Сильнее огорчения от этого увольнения был интерес, где же, в каком месте его расчеты дали сбой. Где была ошибка, которая, судя по всему, приведет к краху. Никита надеялся, что шеф-повар подскажет ему ответ. Со стороны же виднее.

– Старик, я даже сам не пойму. Все очень грамотно сделано, но… Людей нет! Понимаешь, у вас тут даже кофе не принято вечером выпить, – повар развел руками, – черт его знает, в чем дело.

– Но в городе, в центре, «точки» работают, – задумчиво произнес Никита.

– Ну да, – согласился повар.

– Значит, все дело в том, что мы на отшибе.

– Нет. Не знаю.

Расстались они друзьями – Никита никогда не держал обиды на прямоту и честность. Вот садовника, который просто сбежал без всякого предупреждения, он не простил. Он не простил трусости – ведь можно было уволиться по-человечески, поговорив, пожав другу другу руки.

В конце концов Никита решил продать вторую машину. Когда-то она была куплена в минуту слабости. Никите казалось, что ему, будущему владельцу гостиницы, пристало ездить не на вечно грязном высоком и крепком «Форде», а летать на низкой мощной «Альфа-Ромео». В самом названии чудилось богатство, положение, достаток и удаль. Он купил машину и за все время сел за руль раза три. «Форд» был привычен и надежен. И к тому же не очень бросался в глаза, что для их мест было важно.

– Выручу деньги, хорошие деньги. И… – сказал сам себе Никита, разглядывая итальянскую красавицу цвета «бордо», – и… и проем их. Просто потрачу! Проем, все сожрет этот купеческий дом, в который никто не хочет заглянуть на огонек. И не будет у меня ни машины, ни гостиницы. Потом надо будет продавать сервис. Да что же это такое!

Никита в сердцах хлопнул калиткой и пошел по улице. Возвращаться домой в расстроенном виде не хотелось. Мать и так очень переживала, правда, старалась не донимать его расспросами, разговорами и сочувствием.

Впрочем, прогулка по городку имела свои недостатки – здесь все были соседями, которые все знают, и охотников посудачить о его трудностях оказалось хоть отбавляй. «Так, поеду-ка я деньги заберу! – решил Никита, возвращаясь к дому. – Заодно и проветрюсь. Может, что-нибудь придумаю! Сумма в шестьдесят тысяч меня не спасет, но выручит хоть на какое-то время!»

Совсем скоро он шел по узкой заснеженной дорожке к кирпичному домику на территории гостиницы. Вяземская, Лопахина и Кнор, склонившись над большим листом бумаги, тоже в это время искали выход из создавшегося положения.


Никита постучался, толкнул дверь и оказался в уютном, обжитом и очень приятном доме. В обстановке почти ничего не поменялось, но добавились детали, которые характеризовали тех, кто здесь жил. Безделушки, гравюры, картина-вышивка. Появилось много книг – они были везде. Никите стало вдруг стыдно – за последнее время он, который всегда читал запоем, причем сложную историческую литературу, не прочел ни строчки. Еще в доме оказалось очень чисто. В сенях, превращенных в нарядную прихожую (и когда эти дамы успели повесить тут яркий светильник?), не было видно обуви, шарфов, шапок. Все пряталось в шкафу.

– А мы вас ждали, только вечером, – появилась Лопахина. На ее носу были большие очки, в руках она держала фломастер.

– Да вот, решил вас навестить, заодно и… – Никита замялся. Эти три женщины были такие интеллигентные, что он каждый раз стеснялся говорить с ними о деньгах. Никита даже злился на себя: «Черт, они – жильцы. Я – хозяин. Что тут такого? А вот по телефону мямлишь: «Простите, я заеду, завтра десятое число…» Но он сам же понимал, что злился зря. Эти женщины были не просто жильцы. Что-то в их поведении имелось такое, что располагало к разговорам, к обсуждению, даже к спорам. Когда Никита сюда приезжал, он вдруг ловил себя на том, что не спешит прощаться. Ему здесь не только приятно и вкусно (к его приходу всегда был испечен какой-нибудь пирог или тортик), но и интересно. Он слушал их истории, вникал в советы, которые могли касаться чего угодно, включая кормление кошек. Ему приносили обязательный конверт – никаких «обнаженных» денег, это происходило деликатно, чтобы никто из присутствующих не почувствовал себя неловко, чтобы в гостиной сохранилась атмосфера почти родственного уюта.

– Я не вовремя? – спохватился Никита.

– Нет, это я сказала, не подумав, – Лопахина рассмеялась, – вы всегда вовремя. Мы очень вам рады. Просто к вечеру будет готов пирог с брусникой. Я тесто недавно только поставила.

– Ну, пирог это хорошо, у вас отличные пироги.

– Торты мне удаются лучше, – Лопахина вздохнула, – проходите, сейчас чай будем пить. У нас есть вкусные конфеты.

Никита прошел в комнату и увидел, что весь большой стол занят бумагами.

– Вы заняты, но я на минуту, – опять он почувствовал потребность извиниться и объясниться.

– Господи, мы ничем таким важным не занимаемся. Сейчас я все уберу, и мы будем пить чай. На улице холодно, поэтому нет ничего лучше имбирно-медового чая.

– Ну, Леля, – возразила Софья Леопольдовна, – это для тебя нет. А Никита, может, предпочитает обычный, черный.

– Я всякий люблю, – махнул рукой Никита. Он как-то никогда не задумывался, какой чай любит. Даже не отказывался от травяного, который иногда заваривала мать. Видимо, голова его была так занята важными вещами, что о сорте чая и не думалось.

– Так мы заварим и черный, и имбирный.

– Пирог не готов, но я сделаю вам гренки. Пальчики оближете. Их можно и солеными есть, и с вареньем, – Лопахина удалилась на кухню, и оттуда послышался грохот. Зинаида Алексеевна была дамой не только крупной, но и шумной.

– Как ваши дела? – Софья Леопольдовна дождалась, пока Вяземская и Лопахина возьмут на себя хозяйственные хлопоты, и приступила к светской беседе. Из всех троих она суетилась меньше всех, предпочитая развлекать гостя умным разговором, шуткой, вниманием к его делам.

Никита был сейчас подходящей жертвой. Он в силу душевного беспокойства не ограничился вежливой фразой, а с минуту помолчав, произнес:

– Ужасно, если честно, ужасно! – произнося это, Никита уже не чувствовал неудобства. Ему требовалось поговорить обо всем, что его волновало. А в городе не было человека, с которым так откровенно и прямо получилось бы обсудить крах собственной мечты и дела. Эти женщины пришлые, они не обросли знакомствами, они не судачат с соседками. Да и соседок у них нет – они живут тут на отшибе, предпочитая компанию друг друга. Никита знал, что иногда женщины ездят в Москву, встречаются с детьми, но большей частью бывают здесь. Он иногда задавался вопросом, почему подруги не работают, откуда у них деньги на жизнь, – он видел паспорта, они еще не пенсионерки. Впрочем, это любопытство было продиктовано своими интересами – ему они оказались удобны как жильцы, сумма, которую подруги платили, выручала его, и совсем не хотелось лишиться такого дохода. «Вот теперь только не хватает, чтобы дамы съехали!» – иногда думал Никита, словно свет клином сошелся как раз на этих шестидесяти тысячах.