– Леля, ты когда этот свой пучок уберешь?! Ты просто себя губишь!

– Брось, Софа! Ничего не гублю! Не выдумывай! Мне не идут эти короткие стрижки. У меня лицо бледное. – Тут Ольге Евгеньевне вдруг захотелось сказать, что лицо у нее не только бледное, но и тонкое, с почти прозрачной кожей, такие лица встречались на портретах Рокотова. А представьте красавиц Рокотова со стрижкой?! Нонсенс!

– Ну да! Ну да! Аристократизм и стрижки – вещи несовместимые! Леля, ты все играешь в эти игры?!

Ольга Евгеньевна смутилась и тут же рассердилась. Вот в этом была вся Софья – деликатности никакой. И зачем намекать на ту весьма анекдотичную и неловкую историю из прошлого, когда Ольга Евгеньевна, собравшись вступить в Дворянский Союз, тратила время и деньги на подтверждение своей аристократической родословной.

– Мне нужно найти сведения до тысяча девятьсот шестнадцатого года, – все разговоры Ольги Евгеньевны начинались одним и тем же. Софья Леопольдовна, чьи предки евреи, еще не успевшие в шестнадцатом году породниться с немецкими аптекарями, тогда жили за чертой оседлости, не могла сдержать язвительности:

– Ты уж сразу в монархический союз вступай. А там, глядишь, вспомнят о союзе архангела Михаила. Лель, ты меня заранее предупреди…

Затея Ольги Евгеньевны тогда закончилась почти ничем. Вернее, закончилась как надо – она разыскала следы своих родственников, нашла даже документальное подтверждение, что ее прапрапрабабка была фрейлиной во дворце. Но как только все эти сведения были получены, интерес Ольги Евгеньевны к Дворянскому Союзу угас. Так же резко, как возник. Появились дела более важные, более насущные, а самое главное, более интересные. На память об этом временном помешательстве остался большой альбом с фотографиями, справками, выписками. Ольга Евгеньевна не любила вспоминать о том всплеске аристократических амбиций, а Софья вот сейчас взяла и напомнила. Ссориться и обижаться было глупо, а потому Ольга Евгеньевна просто ответила:

– Брось. Я сама уже не помню те времена, а ты все их мусолишь…

– Я не мусолю, а предупреждаю твои неверные шаги.

И в этой фразе была вся Софья. Ну действительно, никто из них, кроме, разумеется, Софьи, не ставил перед собой такой важной задачи, как оберегать подруг от ошибок.

– Софья, ты лучше скажи, как Аня? Она счастлива со своим Хайнрихом?

– С Хайнрихом? – Софья Леопольдовна на секунду задумалась, а потом улыбнулась. – Конечно! Конечно, счастлива. Леля, Аня обрела вторую родину – в дочке достаточно немецкой крови, а язык она знает так же хорошо, как и русский. Она со школы читает книжки на немецком. Ей хорошо, она влилась в ту жизнь… Хайнрих помог…

Ольга Евгеньевна слушала подругу и завидовала – как просто у той все получается: одна страна, другая, путешествия, дочь, читающая на двух языках. Одним словом, весь мир на ладони. А вот она, хоть и прекрасно знает итальянский, путешествовать, уезжать далеко от дома не любит. Иногда Ольге Евгеньевне кажется, что брак с тем итальянским парламентарием не состоялся именно по этой причине: из-за страха к перемене мест, а рождение близнецов было лишь поводом.

– Да, это здорово. И ты молодец – знаю, что путешествуешь… – великодушно похвалила подругу Ольга Евгеньевна.

– Леля, я себе и представить не могу, что значит быть дома пять дней подряд. Все равно куда… – Софья Леопольдовна умолкла на полуслове.

– Ты, наверное, всю Европу объездила уже. – Ольга Евгеньевна не заметила заминки и снова почувствовала невольную зависть. Софья Леопольдовна была такой независимой, такой самостоятельной, такой всемогущей в своих желаниях, что собственная жизнь показалось Ольге Евгеньевне ограниченной и неподвижной.

– Ну, не всю, но большую часть, – спокойно, словно ничего удивительного в этом не было, заметила подруга.

– И работать успеваешь…

– Да, подключили к социологам. У нас проблема – старение нации, боятся, что скоро некому будет рожать, работать и кормить стариков, – важно сказала Софья Леопольдовна, словно находилась на передовой немецкой социологической науки, а не выполняла довольно рутинную работу. Помолчав, она огляделась:

– Слушай, что-то Зинаида опаздывает, а курить ужасно хочется.

– Ты так и не бросила? Я, например, со всеми привычками дурными завязала, – Ольга Евгеньевна с некоторым превосходством посмотрела на подругу.

– Это с какими, Леля? Ты же не курила, не пила ничего крепче березового сока и никогда не занималась чревоугодничеством.

– Ну, не скажи. Сладкое я все-таки любила. И жирненькое тоже. Но сейчас – ни-ни. Холестерин и прочее.

– Господи! И у тебя на это есть время?

– Чтобы что-то не делать, время не нужно, – нашлась Ольга Евгеньевна.

– Зануда, – бросила Софья Леопольдовна. – Ты хоть с этим своим техником-химиком разобралась?

Ольга Евгеньевна покраснела, словно первоклассница у доски.

– Мы расстались, – только и ответила она, подытожив несколько лет сложных отношений с женатым мужчиной. Подруги были в курсе и, разумеется, отговаривали ее от продолжения этого безнадежного романа.

– Ну, теперь вижу, что с дурными привычками ты действительно завязала, – промолвила Софья Леопольдовна и закурила.

– Куда же Зина делась? И почему мы не могли приехать прямо к ней? Что-то она темнит… – Софья Леопольдовна, с удовольствием затянувшись сигаретой, приготовилась с не меньшим удовольствием обсудить странности поведения Зинаиды Алексеевны.

– Не ломайте себе голову, так просто удобнее, – раздался громкий голос Лопахиной. Она вышла из машины, и приятельницы залюбовались ею – высокая, крепкая, рыжеволосая, она была большой и вместе с тем ладной. Платье, чуть свободное, тем не менее выгодно подавало фигуру, а легкие замшевые сапожки подчеркивали красоту сильных ног.

– Вот это да! Зина, ты просто красавица. И какие роскошные у тебя волосы! – Ольга Евгеньевна опять безотчетно дотронулась до своего маленького, похожего на лепешечку пучка. Не рядом с Софьей Леопольдовной, а рядом с громоздкой Лопахиной, пышущей здоровьем и энергией, она растерянно почувствовала себя немолодой.

– Быстро в машину! Все стынет! – скомандовала Лопахина.

– Надеюсь, ты не лихачишь?! – спросила Софья Леопольдовна и добавила: – Я, например, терпеть не могу Рим только по одной причине: там не могут ездить, не нарушая правила. Все несутся сломя голову. Ну, понятно, темперамент.

Лопахина что-то собралась было ответить, но в этот момент Ольга Евгеньевна произнесла с каким-то упрямством в голосе:

– А внучкам моим уже по пять лет. Совсем барышни.

Подруги закричали в один голос:

– Обставила! Обошла всех! Ах ты, Лелька, а молчала! Ты что же это скрывала? Вот молодец!

Ольга Евгеньевна растерялась от такой реакции, а потом наконец счастливо и довольно улыбнулась:

– Девочки, да мне все некогда было. Я же и мама, и папа, и бабушка, и учитель… Я ведь с ними вожусь… Иногда так устаю, что уснуть не могу.

– А детский сад? Няня? В Германии женщины очень ценят свободу, оставаясь при этом прекрасными матерями.

– Ага, прекрасные матери, чьи дети в саду и с нянями, – съязвила Лопахина, заводя машину.

– Если ты подумаешь об этом не банально, то поймешь, что тут есть рациональное зерно. Для ребенка очень важно, чтобы родители росли, состоялись как личности в плане карьеры.

– Софа, это вопрос спорный. Не будем ломать копья, – примирительно отозвалась Лопахина. Она, как и Вяземская, вспомнила, как любит Софья спорить и как не любит прислушиваться к чужому мнению. Ольга Евгеньевна не проронила ни слова. Она рассматривала бегущий пейзаж и ловила себя на мысли о том, что за последние пять лет не была нигде, кроме квартиры, двора, где гуляла с Машей и Сашей, и дачи в Софрине. «Я совсем одичала», – вдруг подумалось ей.

– Куда мы едем? – Софья Леопольдовна вдруг обратила внимание на сменившийся пейзаж – вместо домов появился лес.

– Ко мне, девочки, – отозвалась Лопахина.

– А ты что, на дачу нас везешь?

– Нет, – ответила Лопахина, лихо повернула на маленькую дорожку, и машина подкатила к аккуратному белому забору.

– А что это? – Ольга Евгеньевна выглянула в окно.

– Приехали, выходим! – скомандовала Лопахина. Она выскочила первая и открыла дверцы, помогая выйти подругам.

– Так, что тут у нас за пряничная избушка?! – Софья Леопольдовна указала на дом Лопахиной, который виднелся из-за забора. Лопахина счастливо рассмеялась – подруга дала очень точное определение ее маленькому жилищу. Вид действительно был сказочный – нарядный беленый забор с красными кирпичными столбиками, ворота и калитка с чугунными литыми украшениями. За забором, в обрамлении двух елей, стоял невысокий остроконечный дом, окна и деревянный балкон которого пестрели яркими цветами герани. Ее Лопахина частично вырастила сама, частично купила. Теперь, глядя на все это вместе с подругами, она гордилась не только собственными достижениями, но и настойчивостью и терпением, с которыми обустраивала жилище. В этой картинке было столько уюта, порядка, идиллии, что хотелось улыбнуться от умиления.

– Это – твой дом? – Софья Леопольдовна полезла за сигаретой. В голосе заядлой путешественницы, пожалуй, впервые чувствовалась растерянность. В машине ее огорошила Ольга Вяземская, которая, оказывается, уже бабушка, а Лопахина сумела построить дом.

– Да, девочки. Недосыпала, работала как лошадь, отказывала себе во всем, но дом построила.

– А московскую квартиру, конечно, продала. – Софья Леопольдовна, закурив, пришла в свое обычное критическое состояние духа.

– Конечно, нет! Двое сыновей взрослые, женятся, хоть один с жилплощадью будет!

– Разумно, – не могла не признать Софья Леопольдовна.

– Так, ну, что мы стоим, проходите! – Лопахина отворила калитку, и все прошли в малюсенький сад, имевший все тот же ухоженный, вылизанный вид. Каждая клумба, каждый куст были на своем месте и выглядели так, словно росли здесь с незапамятных времен.

– Зина, как же здорово! Как уютно! – Ольга Евгеньевна вспомнила свою дачу, которая состояла из отдельных участков, более-менее убранных и абсолютно заваленных буреломом и заросших травой и подлеском.

– Ты не представляешь, как я всего этого добивалась! Вы еще не видели мой огород! Вот полюбуйтесь!

Все прошли по тропинке за угол дома, и взору открылась картина овощного и салатного благолепия. Несколько грядок были покрыты квадратиками разноцветной зелени – от нежного травянистого до свекольно-бурого. Аромат укропа, петрушки, кинзы витал в воздухе. А может, это только так казалось – настолько впечатляющим был вид этого маленького огорода. Небольшую изгородь обвивали стебли зеленого горошка, а по обочине грядок поднимались подсолнухи. Они только-только начинали свой рост, еще не появились головы соцветий, но зелень, чуть мохнатая, образовала естественную изгородь.

– Лопахина, это не огород, это – произведение искусства. – Софья Леопольдовна признала совершенство сотворенного, но тут же добавила: – Хотя это не так сложно, все можно найти в немецких книжках по садоводству…

– Софа, заткнись, – вежливо попросила Вяземская, сохраняя абсолютно аристократический вид. Вообще, глядя на ее фигуру в муслиновом тончайшем сиреневом платье, на каблучках, с маленькой сумочкой и с пучком на макушке, очень хотелось вспомнить отчеты королевской хроники: «Ее Величество на выставке цветов и злаков».

– Заткнусь, – неожиданно кротко отреагировала Софья Леопольдовна.

– Девочки, прошу в дом! Должна вас, с одной стороны, огорчить, с другой – порадовать. Сыновья уехали – решили не мешать нашей «пьянке», как они выразились. Муж тоже занят, если и приедет, то очень поздно. Фотографии отсутствующих покажу, зато нам никто не будет мешать.

– Это хорошо, каждый должен чувствовать свободу и уместность своего присутствия, – снисходительно заметила Софья Леопольдовна.

– О, очень жаль! Я так хотела увидеть твоих сыновей. Я помню их подростками! – пожалела Вяземская.

Как легко заметить, в этих двух замечаниях проявилась разница характеров женщин.

Войдя в дом, подруги не могли не почувствовать тесноту. Места в нем было мало, но при этом все оказалось так разумно размещено, что опять прозвучали возгласы удивления и восхищения.

– Зина, как все удобно! – Ольга Евгеньевна кивнула на самый высокий шкаф, в котором стояли и книги, и безделушки, и макеты каких-то машин.

– На заказ сделали, для наших масштабов найти что-то подходящее в магазине почти невозможно.

– Здорово! Очень здорово! – Вяземская вдруг представила такой шкаф в своей комнате – как практично: для каждой мелочи предусмотрена своя полочка, а места он занимает совсем немного.

– Послушай, уж коль ты строила сама, почему не сделала дом просторнее? – Софья Леопольдовна практичным немецким глазом увидела все те проблемы, которые могут возникнуть в этом жилище.

– Софа, причина одна – деньги. Деньги. Я не могла размахнуться, потому что должен быть запас. Неприкосновенный запас. Сама понимаешь, нам не по двадцать лет. Вдруг кто жениться задумает, или что случится, не дай бог!