Эвелин Энтони - Орлы летают высоко

Ее раздумья были прерваны звуком открывающейся двери, на что она с презрением улыбнулась. Он, как всегда, смирился и пришел, чтобы увидеть ее…

Но это был не император, она поняла это еще до того, как повернулась и увидела стоявшего в комнате Константина. Он уставился на нее сузившимися глазами.

– Тебе следовало бы спуститься и встретить его, – произнес он. – Он спрашивал о тебе.

– А вы что сказали? – спросила Екатерина. Между этими двумя людьми существовала странная бессловесная связь, ведь они были союзниками, сами того не желая.

– Маман сказала, что у тебя болит голова, – ответил Константин. – Он этому не поверил.

– Маман – дура.

– Но не такая, как ты! Ты не можешь себе позволить вот с таким открытым презрением относиться к нему. Если только он изменит к тебе отношение, можешь на меня не рассчитывать, – проворчал он.

Губы Екатерины сжались, а черные глаза с гневом взглянули на него.

– А я и не рассчитываю. Я знаю, какой ты трус, дорогой мой братец… Ты ненавидишь его так же сильно, как и я, но у тебя не хватает силы воли что-либо предпринять. А у меня хватает! А теперь пойди спасай свою шкуру – иди к нему и расскажи, о чем я говорила!

Великий князь выругался и бросился в кресло. Через минуту Екатерина подошла к нему.

– Мы очень глупо поступаем, что ссоримся вместо того, чтобы помогать друг другу, – спокойно сказала она. – Куда он направился?

– Конечно, к Нарышкиной.

– Конечно, – зловеще улыбнулась Екатерина. – Надеюсь, что сначала он поздоровался с нашей снохой.

– Он с ней и двух слов не сказал, – подхватил Константин. – Она бесит его – скулящая сука! Не понимаю, почему он от нее не отделается.

– Я заметила, что ты ее ненавидишь, Константин. Что-то в ней есть такое, что будит в тебе самые низменные инстинкты, братик… – Екатерина рассмеялась. – Ее нельзя не мучить, даже Александр получает наслаждение, когда жестоко с ней обходится. Слава Богу, что она не сможет выказать никакого сопротивления, когда придет время.

Константин смотрел на нее, нахмурясь.

– Скажи мне, ради Бога, почему я должен рисковать своей шеей, чтобы возвести тебя на трон? – пробормотал он.

– Потому что ты ненавидишь Александра, но сам не хочешь быть императором. – Она подошла и уселась на ручку его кресла. Ее забавляла в нем смесь уродства, ненависти и злобности; она часто чувствовала, что ее брат – это ее собственное искаженное изображение.

Она также чувствовала, что он по-своему любил и почитал ее.

– А знаешь, почему ты ненавидишь Александра? – спросила она его.

На его лице появилась гримаса.

– Потому что он убил отца, – сказал он.

– Черт побери отца! Это к делу совершенно не относится. Нет, Констан, ты его ненавидишь за то, что он такой красивый, и все эти чертовы женщины виляют перед ним своими хвостами. Ты ненавидишь его, потому что он на целую голову выше тебя, и рядом с ним ты чувствуешь себя маленькой обезьянкой.

Она положила руку ему на плечо и заставила снова усесться в кресло.

– Не сердись. Многие другие чувствуют то же самое, что и ты. Ты завидуешь тому, что он такой, а я – я завидую ему из-за того, что он получил. И когда-нибудь я намерена отобрать у него все это.

Она наклонилась и, едва прикоснувшись губами, поцеловала брата в щеку.

– Ты ведь знаешь, что люди болтают, что он влюблен в меня? – прошептала она. Лицо Константина побагровело. Он поймал ее за руку и сильно сжал ее.

– Это неправда, – хрипло проговорил он, – ведь ты его сестра…

– Да, это неправда, – медленно произнесла Екатерина. – Константин, ты делаешь мне больно… Я тебе сказала об этом только для того, чтобы ты не ревновал, хотя по временам мы кажемся такими нежными и любящими. Я вынуждена притворяться любящей, Констан, чтобы заставить его доверять мне…

Она соскользнула с кресла и стояла, глядя на него с совершенно необычным выражением в своих раскосых черных глазах. – Никогда не забывай об этом, – спокойно добавила она и быстро вышла из комнаты.

Как и говорил Константин, Александр направился к Марии Нарышкиной, которая ожидала его в своей комнате. Она бросилась в его объятия; в поцелуе он оторвал ее от пола. Какое-то время они не могли говорить. Закрыв глаза, он прижимал ее к себе. Ее миниатюрность, аромат духов, которыми она постоянно пользовалась, мягкие темные волосы, которые всегда запутывались вокруг пуговиц его мундира, вкус ее рта, все те знакомые вещи, которых ему так не хватало во время кампании, вдруг все разом нахлынули на него, вызывая болезненное ощущение счастья.

Она сцепила руки за его головой и целовала его, готовая разрыдаться, потому что он находился рядом с ней, но сдерживающаяся, потому что знала, что он этого не поймет, и ему это не понравится.

До него она не любила ни одного мужчину. Она была молода, очень красива и замужем за человеком много старше себя. Это был серьезный, воспитанный человек, но он не знал, как сделать ее счастливой. Как и другие, она имела любовников, много любовников. В какой-то мере она получала удовлетворение, пока по злобной прихоти не решила завоевать Александра и сама не влюбилась в него.

Тогда, впервые в своей жизни, она растерялась. Он был обворожителен, но она обнаружила, что это обаяние было не для нее; он был мягок и любезен и к тому же страстный любовник, но в глубине своей всегда оставался надменно равнодушным. Был в их отношениях момент, которого она никогда не могла постичь, момент, когда царь превращался в мужчину.

Она была женщиной очень страстной и, зная толк в страстях, могла совладать с ним. Она очень быстро поняла, что слабости мужчины часто становились ключом к его характеру, но в Александре не было слабостей. Он без труда ускользал от нее и, казалось, оставался в полном неведении, что делает ее несчастной.

Настало время, когда она вынуждена была признать, что в отличие от прежних ее любовных связей сейчас все было наоборот; она со всей страстностью влюбилась в него, а он – нет.

Наконец Александр усадил ее и стал рассматривать.

– Мария, только не плачь… Разве ты не рада встретиться со мной?

– Рада! – Она неуверенно рассмеялась. – Как будто вечность прошла с тех пор, как вы уехали, ваше величество.

Она обняла его за талию, говоря при этом:

– Разве вы не знаете, что иногда люди плачут, потому что они очень счастливы?

Он улыбнулся и погладил ее по волосам.

– Я скучал по тебе, Мария, я не мог дождаться, когда же вернусь к тебе. О, любимая, я так благодарен, что все кончено, и мы можем быть вместе!

Она слушала его, и сердце ее неожиданно сильно забилось. Раньше она никогда не слышала в его голосе этой нотки, как будто он на самом деле чувствовал то, что говорил.

Она отодвинулась от него.

– Вы, по-видимому, сильно устали, ваше величество. Сядьте и расскажите мне все. Но сначала позвольте мне предложить вам вина.

Глядя, как она наливает вино в два бокала, он подумал, как эта женщина прекрасна. Хотя она и была намного меньше, она все же напоминала его сестру Екатерину. Та же смуглость, та же живость; но Мария была чувствительна и нежна, а та напоминала крадущуюся пантеру…

Он нахмурился, вспомнив о сестре, понимая, что ее отсутствие было не просто жестом пренебрежения, но знаком поддержки негодующего Двора, знаком, показывающим, что Великая княгиня разделяет их чувства по поводу нового французского соглашения. Сестра была умна, он понимал это. Он всегда знал, что после смерти отца она была единственным членом семьи, с которым следовало считаться. В восемнадцать лет это была зрелая женщина, распутница и интриганка, открыто мечтающая о троне. Сейчас, когда он потерял свою популярность, проиграв войну и заключив позорный мир, она решила, что пробил ее час. Многие цари были свергнуты с престола и за меньшее.

Екатерина? Если бы у меня на совести уже не было одного убийства, с горечью подумал он, я бы знал, как с ней поступить. Но теперь я не могу. Придется какое-то время играть роль любящего брата. По-видимому, завтра придется навестить ее…

– Спасибо, Мария. – Он отпил немного вина и улыбнулся своей возлюбленной. Удивительно спокойно действовал на него ее вид. Он даже не осознавал, как скучал без нее.

– Поди ко мне, сядь, – попросил он. Она села на ручку его кресла, прислонившись к нему.

– Расскажи мне о войне, – попросила она.

– Это было ужасно, – угрюмо признался он. – Хуже всего было под Аустерлицем. Я впервые осознал, что такое на самом деле война. Бог – свидетель, я никогда об этом не забуду.

– Вам не следовало принимать участие в битве, – заметила Мария. – Что бы могло случиться, если бы вас убили или захватили в плен?

Он цинично улыбнулся.

– Тогда моя сестра Екатерина пришла бы в полный восторг, хотя он поубавился бы, когда ей пришлось бы иметь дело с Бонапартом.

– Расскажите мне о нем… Каков он? Красив? Судя по портретам, он красив.

– Нет, он не красив, портреты ему льстят. Он очень невысокого роста, Мария, но осанка, какая у него осанка! Он подавляет при первой встрече. Конечно, со мной он был очень любезен, потому что это было в его интересах, но могу представить, каков он… По природе он хвастун и забияка, я чувствовал, как ему с трудом удается сохранять любезность и достоинство, особенно, когда я выражал свое несогласие. Это блестящий человек, Мария, самый блестящий стратег и самый хитрый дипломат, какого только можно представить. Он хочет покорить весь мир и ради этого он пойдет на все. Для разных людей у него есть и разные методы – молчание, гнев, угрозы и дружба.

Дружбу он приберегает для самых опасных врагов и именно ее он предложил мне, моя маленькая. А я в ответ предложил ему свою. Это означает, что в конце концов один из нас сокрушит другого. Еще одного Аустерлица для нас быть не может.

Она уставилась на него.

– Еще одного? Значит, вы на самом деле не считаете его союзником… Все это неправда?

– Что неправда? – спокойно спросил Александр.

– То, о чем все говорят, – что вы отдали ему Пруссию и Австрию и пообещали помогать в борьбе против Англии?

– Все это так. Австрия и Пруссия проиграли войну, так что я ничем не могу им помочь. Попробовали бы лучше мои клеветники сами вести переговоры с Наполеоном. Что же касается того, что я обещал… – Он сделал паузу и поднес ее руки к своим губам. – Обещания это только слова. Подобно мирным договорам, их можно нарушить.

– А он доверяет вам? – прошептала она.

– Да, – ответил он, – доверяет. Он считает меня дураком. Я проиграл войну, Мария, но верю, что мне удалось завоевать мир. Да, я знаю, что здесь все они говорят! Что я трус, что Бонапарт обошелся со мной, как с глупцом, что я предал своих союзников и обесчестил свою страну. Знаю, что некоторые уже примеряют мою корону на Екатерину Павловну… Я все это знаю, Мария. Частично я чувствовал все это уже в Тильзите. Уваров, Новосильцев и, одному Богу известно, сколько других настолько тупы, что не понимают, когда надо демонстрировать свою храбрость, а когда – осторожность. Иногда необходимо притвориться трусом, а для этого храбрости нужно не меньше, чем тогда, когда открыто встречаешь смерть на поле боя.

– Что же вы намерены делать? – наконец решилась спросить Нарышкина.

– Снова буду воевать, но не раньше, чем буду готов к этому, Мария. Не раньше, чем буду уверен, что смогу победить.

После этих слов они некоторое время молчали, комната погружалась в темноту.

– Я прикажу, чтобы зажгли свечи, – начала она подниматься.

Он повернулся в кресле и поймал ее.

– Не надо, оставь их, не сейчас.

Он погладил пальцами ее щеку, а она замерла, пока его пальцы спускались к ее шее. Потом ее охватила дрожь, как это всегда происходило, когда он дотрагивался до нее. Он притянул ее к себе на кресло и поцеловал. Она почувствовала, как под его руками порвалось ее ожерелье, и это оказалось предвестием ее собственной немедленной капитуляции. В ней вспыхнула страсть, смешанная с невыносимой болью, которую доставляла ей любовь к нему, а еще понимание того, что он изменился, изменился и как человек, и как любовник. В комнате стало совсем темно.

– Мария, – услышала она его шепот. – Мария, я люблю тебя… Мария.

Император Наполеон сидел в своем кабинете в Тюильри, обсуждая со своей женой царя российского Александра. Жозефина лежала, откинувшись, на позолоченном диване, пытаясь сосредоточиться и с трудом подавляя зевок, так ей было скучно.

Ей до смерти надоел этот разговор, в основном связанный с политикой и военными передвижениями Наполеона в последней кампании. Говорил он быстро, все время жестикулировал, а темные глаза его сверкали; она даже подумала, что он до сих пор остался неотесанным мужиком.

В результате одного из его яростных жестов возникла угроза ее любимой вазе из севрского фарфора, которая стояла на столе около него. Жозефина вздрогнула, ожидая грохота падения.