– То есть вы отвергаете меня? – Иоанн со стуком опустил кубок на стол и вскочил на ноги. – Даже имея доказательство перед своими глазами?

– Нам требуется знать, что письма настоящие, сир, – заговорил Уильям Маршал. – И как упомянул милорд архиепископ, нет нужды торопиться. Даже если трагическая правда состоит в том, что король Ричард погиб, следует подождать несколько недель во избежание ошибки. Поспешишь – людей насмешишь, как говорится.

Казалось, Иоанн хочет испепелить взглядом всех присутствующих.

– Вы потом узнаете, что я прав! – выпалил он. – Ричард не вернется. Если вы не хотите принять этот факт, то мне больше нечего сказать, но сам я не стану медлить с приготовлениями. – Схватив кошель, он стремительно вышел.

В наступившей тишине Алиенора поставила локти на стол и опустила голову на ладони.

– Это наглая подделка, о чем граф Мортен прекрасно знает, – пробормотал Уолтер Кутанс, не скрывая своего презрения. – Думаю, мы все согласны в том, что ничего не нужно предпринимать, пока не узнаем больше, надо только охранять владения от покушения волков.

– А если он прав? – едва слышно спросила Алиенора, поднимая голову. – Что тогда?

– Тогда, госпожа, у нас будет чистая совесть и уверенность в том, что мы придерживались здравого и осторожного курса.


Миновало еще полмесяца без новостей о Ричарде и двух аббатах, которые отправились его искать. Алиенора не позволяла себе ни минутной передышки: занималась финансами, управлением, организацией, а еще писала многочисленные послания. Страх за Ричарда жил в ней постоянно. Если королева останавливалась, то он вырастал в невыносимые видения и мысли.

Иоанн умчался прочь и заперся в Виндзорской крепости, которую, как и Уоллингфорд, затем осадили юстициары. Алиенора понимала, что младшего сына нужно поместить под стражу, но ее беспокоило будущее. Если в какой-то момент Иоанн все же станет королем, то подданные будут воспринимать его как человека, которому можно бросить вызов и которого можно победить, и тогда вся династия окажется под ударом.

Она разбирала пергаментные свитки, когда к ней прибыл Уильям Маршал. С широкой улыбкой он поставил на стол небольшой бочонок:

– Дар от короля Франции, госпожа, доставленный к нашим берегам конвоем фламандцев на отличном морском судне. – (Алиенора вскинула брови.) – Три корабля, битком набитые фламандскими наемниками, пристали к берегу недалеко от Шорхэма, но их уже поджидали местные жители. А это было на одном из тех кораблей. – Он вскрыл бочонок, чтобы королева увидела массу серебряных монет. – Всего пятьдесят марок. Два судна побольше будут проданы или включены в наш флот, а самый маленький корабль шериф отдал тем, кто задержал фламандцев, и еще наградил каждого шиллингом за бдительность и бесстрашие.

– Это ли не повод взволноваться? – встревожилась Алиенора. – Разве это не попытка выведать, в каком состоянии наша оборона?

Маршал потряс головой:

– Береговая охрана исправно несет службу. Мы получаем доклады только о единичных рейдах и малых отрядах, пытающихся пробраться к Уоллингфорду или Виндзору. Еще одну группу из десяти человек на рыболовной лодке поймали позавчера. Похоже, крупного вторжения не будет.

– Ну хотя бы тут хорошие новости. Я рада, что наша бдительность оправдывает себя. – Она опустила руку в бочонок и зачерпнула монеты сверху. Они со звоном потекли у нее между пальцами. – Из Виндзора нет вестей?

– Нет, госпожа.

Они обошли молчанием то, что оба прекрасно знали: осада хотя и не прекращалась, но не была слишком настойчивой, потому что Алиенора приказала юстициарам не доводить Иоанна до позорного поражения. Она хотела принудить сына по собственной воле попросить о мире и так достичь взаимоприемлемого соглашения. Хотя в любом случае ему придется изменить отношение к Ричарду.

– Я… – Она умолкла и повернулась к двери, потому что в комнату, почти позабыв о приличиях, ворвался слуга с красным от радостного возбуждения лицом. Он так спешил, что споткнулся и едва не упал королеве под ноги.

– Госпожа, госпожа! Здесь настоятели аббатств Боксли и Робертсбридж, и епископ Солсбери с ними!

У Алиеноры сердце замерло в груди. Хьюберт Уолтер, епископ Солсбери, был в Святой земле вместе с Ричардом. Наконец-то она получит ответы на все свои вопросы, будь то к радости или к печали.

– Приведи же их сюда. Немедленно! – Она обратилась к Уильяму: – Я хочу, чтобы ты остался и услышал то, что будет сказано, и поддержал меня, если новости плохие.

– Конечно, госпожа. – Он поклонился.

Священников ввели в комнату, и они исполнили приветственный ритуал. Все трое был покрыты пылью после долгой дороги, но на лицах их светилась радость.

– Госпожа, король жив, а также в крепком здравии и бодром настроении, учитывая обстоятельства, – заговорил настоятель аббатства Боксли. – Его содержат в замке Трифельс. Он шлет вам оттуда сердечный привет и просит, чтобы вы не жалели усилий для его освобождения.

– Вот письма. – Хьюберт Уолтер положил перед ней сумку.

Это был высокий, воспитанный и красивый человек с умом острее бритвы и удивительной способностью к счету: в том, что касалось денежных расчетов, никто не мог с ним сравниться. Он направлялся домой через Рим, но, когда услышал о том, что произошло с королем, повернул в Германию, чтобы присоединиться к двум другим священнослужителям.

– Я знала, что он не погиб! – Алиенора глотала слезы. Знание того, что вот эти три человека недавно видели Ричарда, наполняло ее жаждой лицезреть сына собственными глазами, а понимание того, что пока это невозможно, было пыткой. – Каковы условия освобождения короля?

Правильные черты Хьюберта Уолтера исказила гримаса неудовольствия.

– Требуют выкуп, госпожа, и еще заложников.

– Как и ожидалось. Мы готовились.

Она отправила прислугу за едой и питьем для гостей, а сама вскрыла письма. Однако из-за возраста и слез ее глаза видели плохо, буквы сливались, поэтому Алиенора вернула свитки обратно Хьюберту Уолтеру.

– Прочитай! – велела она.

Епископ откашлялся. Голос у него был звучный и глубокий – такой, какой нужен, чтобы удерживать внимание паствы.

Ричард обращался к ней «милая матушка», и при этих словах Алиенора судорожно сжала кулаки. Сын писал, что с ним все хорошо, но ему нужно, чтобы она как можно скорее организовала его освобождение. Условия выкупа были согласованы: как только сумма в размере семьдесят тысяч марок будет заплачена, его немедленно отпустят, а гарантией того, что оставшиеся тридцать тысяч не заставят себя ждать, станут заложники из числа его родственников.

Потрясенная Алиенора уставилась на Хьюберта Уолтера:

– Сто тысяч марок? – Это было гораздо больше, чем они предполагали.

Он встретил ее изумленный взгляд, потом быстро глянул на Уильяма, который сохранял бесстрастное выражение лица.

– Госпожа, боюсь, что так. Мы не смогли договориться о меньшей сумме. К сожалению, это еще не все. Король пообещал императору предоставить на год пятьдесят галер и двести рыцарей.

– Но это же смешно! – взорвалась Алиенора. Она всегда знала, что император заставит Ричарда платить и просто так его не отпустит, но такие условия переходят всяческие границы. Если они заплатят требуемую сумму, то окажутся нищими. А это значит, что Англия ослабеет, чего и добивается, по-видимому, Генрих Германский. – Что еще там говорится?

Хьюберт Уолтер возобновил чтение. Ричард рекомендовал сделать Уолтера следующим архиепископом Кентербери и советовал Алиеноре поручить ему сбор средств для выкупа. Также он выражал пожелание, чтобы к сопровождению заложников и выкупа привлекли Уильяма Лонгчампа. Алиенора слушала и кивала. Лонгчамп вечно будет чинить неприятности, но его преданность Ричарду не вызывает сомнений. По крайней мере, его можно с толком использовать. И у нее не было возражений против того, чтобы Хьюберт Уолтер занял трон архиепископа Кентербери, когда тот освободится. Она с удовольствием поддержит его избрание.

– Что касается графа Мортена, – продолжал Хьюберт, – король уверен, что его брат не тот человек, который сможет чего-то добиться с помощью меча, если ему будет оказано хотя бы малейшее сопротивление. Поэтому он советует не переживать, графа Мортена легко остановят.

– Тем не менее лучше не воевать, а договориться о мире. Только в единстве, а не враждуя, мы сможем собрать этот немыслимый выкуп. – Алиенора прикоснулась к бочонку с серебряными монетами.

– Воистину, госпожа. Король передает это все в ваши руки и просит, чтобы вы написали папе римскому письмо в самых сильных выражениях.

– Я немедленно займусь этим.

Принесли угощение, и следом появился Уолтер Кутанс, запыхавшийся от спешки. Письмо вновь зачитали, и вскоре разгорелось всеобщее обсуждение того, как собрать выкуп. Алиенора была в ужасе от его размера. Он обескровит страну и к тому же восстановит против короля население. Стоило преодолеть один холм, как впереди вырастал другой. Ей казалось, что она одна, как вьючное животное, тащит на себе весь мир.

Когда речь зашла о возможных доходах от настрига шерсти, дополнительных налогов и пожертвований, в комнату явился один из рыцарей Хьюберта Уолтера с тяжелым кожаным мешком. Когда он опустил его на пол у ног епископа, раздался лязг. За рыцарем следовали два оруженосца со стойкой и двумя перекладинами.

– Я привез с собой хауберк короля, – объявил Хьюберт.

И действительно, в мешке лежала свернутая кольчуга Ричарда, которую Алиенора в последний раз видела на сыне, когда он выезжал из Везле три года назад. Там же находился шлем, подшлемник, кольчужные чулки и даже один из его мечей. Хьюберт приказал оруженосцам установить хауберк на подставку. На доспехах местами была ржавчина, а где-то – потертости оттого, что они долго путешествовали в сложенном виде, а кое-где висели железными слезами поврежденные кольца.

– Король велел выставить хауберк в Лондоне на всеобщее обозрение, а потом провезти по всему королевству, чтобы побудить подданных жертвовать деньги на выкуп.

Алиенора вздрогнула: ей показалось, что это не хауберк, а Ричард собственной персоной стоит перед ней.

– Его надо будет почистить, – озабоченно нахмурился Уолтер Кутанс. – Никто не поверит, что это доспехи с плеча самого короля.

– Но следы, полученные в сражениях во имя христианства, должны остаться, – сказал Уильям Маршал, обернувшись к Алиеноре. – Если вы доверите это дело мне, госпожа, я прослежу, чтобы хауберку вернули достойный вид, сохранив при этом отметки благородной борьбы.

– Спасибо. – У Алиеноры в глазах защипало. – Тебе первому из всех моих лордов я бы доверила исполнить такую задачу. Ты знаешь моего сына, и ты сам сражался в Святой земле.

– Для меня это честь, госпожа.

Когда совет закончился и все разошлись выполнять свои обязанности, Уильям задержался помочь своему рыцарю, Жану Д’Эрле, убрать хауберк в кожаный мешок.

– Над ним придется потрудиться, – заметил Д’Эрле, потирая затылок.

Уильяма это не смутило.

– Ничего сложного. Потрясти как следует в бочке с песком – и все будет в порядке.

Алиенора взяла в руки подшлемник Ричарда. Подкладка блестела от постоянной носки и почернела от металлических частиц шлема.

– А подшлемник пусть останется как есть. Он свидетельствует о ратной доблести едва ли не больше, чем остальные доспехи: вот человек, который сражался и страдал за своего Спасителя, который потел, истекал кровью и был унижен злобными предателями. Пусть все видят это, как и меч. – Она едва устояла перед тем, чтобы не уткнуться лицом в поношенный подшлемник.

Уильям согласно кивнул:

– Вы правы, госпожа. Порой мелочи красноречивее больших дел. – Его взгляд выражал сочувствие. – Мне прискорбно видеть, сколько страданий вам приходится выносить. Должно быть, вам мучительно смотреть на эти доспехи, хотя в то же время они могут служить утешением. Но не тревожьтесь. Мы соберем выкуп, и он вернется.

– Да! – с яростной убежденностью ответила Алиенора. – Ради этого я сделаю все возможное и невозможное!


Позже, сидя в своих покоях, она смахнула слезы и выпила вина. Это был уже третий кубок за короткий промежуток, и Алиенора напомнила себе, что пора остановиться. Последний час королева провела с дипломатом и придворным писцом Питером Блуа – они составляли письмо папе римскому. Несколько раз она вынуждена была делать паузу, потому что обуревающие ее чувства причиняли слишком острую боль, но потом опять собиралась с силами и продолжала. Питер Блуа слыл непревзойденным мастером пера, и Алиенора знала, что он превратит ее черновик в произведение искусства.

Папе Целестину было восемьдесят семь лет, и Алиенора не могла не питать сомнений относительно того, сколь действенным окажется ее письмо, даже будь оно самым красноречивым на свете. Но в любом случае нужно высказать наболевшее. День прошел ужасно. Удерживать равновесие между юстициарами и Иоанном – изматывающая задача. Иоанн – ее сын, она, несмотря ни на что, горячо любит его и старается любыми способами оправдать его. Юстициары это знают, в том числе и неколебимо преданный ей Уильям. Но что же ей остается делать? Пока один сын томится в неволе в Германии, заточить в темницу второго? Потерять всех сыновей?