– Вернее, ты надеялся, что все не так закончится, – возразил Ричард с жесткой усмешкой. – Да, теперь ты можешь рассчитывать только на мою милость. Если я правильно помню, наш прадед держал своего брата в заточении до самой смерти за то, что тот пытался его свергнуть. Не следует ли мне последовать его примеру?

Иоанн содрогнулся в наступившей тишине. Потом донесся его глухой голос:

– Я знаю, что был не прав. Если ты решишь посадить меня в тюрьму, я с радостью приму твое решение.

– С радостью? Сомневаюсь. Лично я в заточении не испытывал никакой радости, и уверен, что и наша мать тоже в бытность узницей Сарума. – Он выждал долгую паузу перед тем, как продолжить: – Именно по той самой причине – потому что я знаю, сколь ужасно быть пленником чьих-то козней и находиться в чьей-то власти, – я не сделаю этого с тобой, Иоанн. Я поступлю с тобой лучше, чем поступил со мной ты, потому что ты мой брат и потому что я настоящий король, которому подобает проявлять милость к побежденным.

Иоанн молчал, склонив голову – так низко, что ему приходилось вдыхать пыль с деревянных ступеней помоста.

Ричард подался вперед и заговорил чуть мягче, но в его тоне не было и следа милосердия:

– И я считаю, что ты послушно шел за королем Франции, как теленок на заклание! Настоящий злодей – он, и следует наказать его и тех, кто давал тебе дурные советы и воспользовался твоей наивностью. Ты же всего лишь глупое дитя, ставшее орудием в руках более хитрых людей.

Иоанн впервые за все время поднял голову и посмотрел на Ричарда. Его лицо покраснело от унижения и сдерживаемой ярости.

– Тогда молю: позволь отомстить этим людям за то, что они обманывали меня, – проговорил он сквозь сжатые зубы. – По собственной воле я бы никогда не причинил тебе вреда, клянусь спасением своей души!

Ричард поднял брови:

– Я склонен поверить тебе. Хотя, конечно, мне интересно, не обожжена ли твоя душа по краям оттого, что ты танцуешь так близко к адскому пламени. Ну ладно, иди сюда, дай мне поцелуй мира. Больше не станем об этом вспоминать. Лучше сядем рядом и обсудим наши планы за едой.

Потрясенный тем, как легко все обошлось, Иоанн встал и шагнул на помост. Ричард поднялся со стула, сжал его за предплечья до синяков и крепко поцеловал в обе щеки, а потом проводил на место по правую руку от себя. Иоанн задержался по пути, чтобы наклониться и поцеловать Алиенору, сидящую слева от Ричарда. Она улыбалась, но напряжение не отпускало ее. Худшее, кажется, позади, но все еще может измениться.

– Не понимаю, почему ты простил меня, – сказал Иоанн, когда слуга поставил перед ними серебряный поднос с большим, только что приготовленным лососем в окружении кудрявой петрушки.

– Потому что я должен был догадаться, что задача тебе не по плечу, и это я виноват, что переоценил твою способность устоять на прямом пути. Мне, как королю, следует быть снисходительным к слабым. – Ричард одарил Иоанна великодушной улыбкой.

Иоанн стиснул зубы, но вскоре опять обратился к Ричарду:

– Скажи мне еще одно: почему ты назвал Артура своим наследником? – Внезапно в его глазах блеснули настоящие слезы. – Ты обвиняешь, что тебя предали, но ты ведь тоже предал меня.

– В то время у меня не было иного выхода, чтобы победить на Сицилии, – пояснил Ричард с нетерпением в голосе. – Сделать Танкреда союзником можно было единственным способом: пообещать Артура одной из его дочерей. Этому не быть, а у тебя есть шанс доказать, что ты достоин унаследовать трон: мы должны выступить против Филиппа, и вот тогда ты сможешь искупить свою вину. – Большим широким ножом он поднял лоснящийся розовый кусок лососины и поднес Иоанну в знак особого расположения. – Давайте же праздновать. – Он велел слуге налить ему в кубок вина и встал, чтобы произнести тост. – За наше будущее! – воскликнул он. – Пусть оно будет славным!

Раздался ответный рев – это каждый человек в зале громко повторил тост короля.

Ричард отпил вино и передал кубок Иоанну, который пригубил его в том же месте, откуда пил брат.

– За Ричарда! – выкрикнул он. – Да здравствует король!

Вновь по залу покатилась волна приветствий и, вернувшись, обрушилась на помост:

– Да здравствует король! Да здравствует король!

Мужчины застучали по столу кулаками и рукоятками столовых приборов, хотя кое-кто при этом внимательно посматривал на Иоанна. Пока они все готовы были следовать за королем.

Ричард обернулся к Алиеноре и произнес еще один тост:

– За мою несравненную мать, без которой не стоял бы я сейчас здесь перед вами! За ту, которой я обязан своим рождением, своей свободой, своей кровью и плотью! Да здравствует королева!

Посреди оглушающих криков и стука ножей, Алиенора взяла чашу и отпила. Слезы стояли у нее в глазах.

– За моих сыновей! – провозгласила она. – За братство! – И, провожаемая очередной волной криков, королева с достоинством покинула зал, чтобы мужчины могли вести себя так, как они обычно ведут себя на пирах, и не оглядываться на присутствующую среди них даму.

Когда королева вернулась в свои покои, то смахнула слезы и поспешила присесть – от пережитых волнений она ослабела. Ее сыновья помирились, и ничего, что закадычными друзьями они не станут. По крайней мере, будут действовать заодно, а разрыв между ними если не залечен, то хотя бы надежно перевязан. Ричард поднял тост за будущее. Значит, нужно верить, что они с Иоанном смогут пойти вперед.

Глава 39

Аббатство Фонтевро,

лето 1194 года


Чудесным утром в середине июня, когда в лицо дул теплый ветер и первая летняя пыль покрыла придорожную траву, Алиенора разглядела сквозь деревья аббатство Фонтевро и натянула поводья. Ее сердцу стало тесно в груди. Здания из бледного камня, казалось, только и ждали, чтобы обнять ее, как обнимали всегда. Теперь она идет сюда с радостью, по собственной воле.

– Я готова, – сказала она Уильяму Маршалу, который взял на себя обязанность проводить ее в аббатство. – В этом мире я прожила семьдесят лет, настала пора подвести итоги и подумать о душе.

– Дай вам Бог обрести желанный покой, – галантно ответил Уильям, поигрывая поводьями.

Его мощный жеребец тряхнул головой, отгоняя мух, и взмахнул тяжелым черным хвостом.

Она послала ему улыбку:

– Тем не менее я захочу знать о том, что делается в мире и как живут те, кто мне дорог.

Уильям рассмеялся:

– Я и не думал, что вы собираетесь совсем отвернуться от нас.

– Конечно нет. Полагаю, ты будешь навещать меня и рассказывать новости. – Она подразнила его притворной суровостью. – Пусть ты нынче граф Стригойл и крупный землевладелец, все равно ты мой рыцарь.

Он ответил ей той твердой улыбкой, от которой неизменно таяло ее сердце:

– Госпожа, вы не сможете избавиться от меня, даже если захотите.

На самом деле Алиенора не шутила, говоря, что Маршал – ее рыцарь. Его куртуазные манеры, чуткость и юмор облегчали ей бремя лет, с ним она опять чувствовала себя молодой и привлекательной.

Когда они приблизились к воротам аббатства, малиновка, сидящая на низкой стене, надула грудку и залилась голосистой песней.

– Ах! – воскликнула Алиенора в полном восторге. – Эта трель лучше любых фанфар, которыми меня когда-либо встречали!

Навстречу королеве и ее кортежу вышла группа во главе с аббатисой, чтобы поприветствовать ее и сопроводить в гостевой дом. Алиенора приготовилась слезть с кобылы. Поскольку ее ум был бодр, от своего тела она ожидала того же, но суставы и члены медленно реагировали на команды мозга. Вот так и вышло, что, когда Уильям помогал ей спешиться, она едва не упала. Только его скорость и сила удержали королеву на ногах.

Алиенора отмела минутную неловкость смехом:

– Надо бы мне помнить, что нынче это старое тело исполняет мои повеления лишь после долгих уговоров. Но сегодня я ни за что бы не поехала в повозке.

– Госпожа, вы слишком энергичны, чтобы мы поспевали за вами, – как всегда, вежливо ответил Уильям.

Однако во взгляде его сквозила озабоченность, ибо он осознал, сколь она хрупка, даже если сама отрицала это. При всей ее жизнерадостности и хорошем настроении Алиеноре требовался отдых. Она была как тонкая свеча, которой не хватает воска, чтобы поддерживать фитиль.

В тот вечер Алиенора ужинала с Уильямом в гостевом доме. Они говорили о прошлом. Чтобы доставить королеве удовольствие, Маршал играл роль молодого рыцаря, забыв на время о том, что он лорд и воин, обремененный множеством серьезных обязанностей. И королева флиртовала с ним и была веселой, обольстительной женщиной, совсем как в те времена в Пуатье, когда она купила ему лошадей, доспехи и дала видное положение в своей свите.

Алиенора попросила его спеть для нее, как он часто делал в прошлом, и Маршал послушался, встал во весь рост, расправил грудь, подобно малиновке, встречавшей их на стене аббатства. Его голос стал гуще и ниже, чем в юности, но сохранил чистоту тона, который так любила Алиенора. Но особенно ей нравилось, как он умеет импровизировать, добавлять что-то от себя, переставлять слова то тут, то там, и все экспромтом, под влиянием минуты.

На следующее утро Уильям уезжал и на прощание преподнес королеве пару вышитых перчаток и упряжь из красной кожи, к которой прилагался маленький плетеный хлыст и изящные дамские шпоры.

– Это на тот случай, если вы захотите прокатиться верхом, госпожа. Однажды вы дали мне прекрасное снаряжение и сбрую, и мне хотелось отплатить тем же. А когда я вам понадоблюсь, просто пошлите мне эти перчатки, и я сразу приеду.

Алиенора смотрела, как он несется прочь, с некоторой грустью в сердце, но грусть эта была светлой, без скорби. И хотя глаза у нее увлажнились, она улыбалась.


Когда жизнь в Фонтевро наладилась, Алиенора вновь обрела былые силы и душевное равновесие. У нее опять ярко горели глаза, и каждое утро она просыпалась с радостным ожиданием нового.

Ее свиту и общество составляли светские дамы, проживавшие в аббатстве. Королева полюбила слушать их истории и делить с ними жизнь. К ней часто приезжали гонцы с новостями, ее навещали гости из внешнего мира, и ее изоляция была ровно такой, какую она сама для себя определяла. При желании Алиенора могла поехать на охоту со своим кречетом, а в хорошую погоду наслаждалась верховыми прогулками и с удовольствием проводила время в саду. Еще были ежедневные целительные и вдумчивые молитвы в церкви аббатства. Иногда Алиенора бросала взгляд на могилу Генриха без надгробия и задумывалась, не нанять ли резчика по камню. Шли дни, а идея так и не находила воплощения. Она поймет, когда настанет правильный момент, видимо, пока она еще не готова.


Алиенора прожила в Фонтевро около двух лет, когда однажды в пору золотой осени к воротам аббатства прискакал Ричард со всей своей свитой. Он выслал вперед гонцов, чтобы известить мать о своем визите, и та поджидала его во дворе гостевого дома. Король соскочил с буланого жеребца как-то скованно, и его лицо исказилось гримасой боли, едва он коснулся левой ногой земли.

– Ты ранен? – тут же забеспокоилась Алиенора.

– Ха, это досадная случайность, ничего страшного. Стрела арбалета уже на излете попала мне в ногу. – Он бросил это с нарочитой небрежностью.

У Алиеноры во рту разлилась горечь от страха.

– Ты показал рану своему лекарю?

– Конечно. – Сын пожал плечами. – Рана хорошо заживает. Она была неглубокой.

– Ты не должен подвергать себя опасности, пусть другие рискуют.

Он поцеловал ее в щеку:

– Со мной все в порядке, не переживай. Говорю же, ничего страшного.

Выглядел он таким энергичным, таким здоровым, что легко было поверить этим словам, хотя Алиенора знала, что все в руках Господа с Его неисповедимыми путями.

– Рада это слышать. Пойдем, для тебя уже накрыт стол.

Пока они ели и пили в ее покоях, он рассказал ей о ходе кампании против Филиппа Французского и своих успехах.

– А что делает Иоанн? – поинтересовалась королева. – Вы помогаете друг другу?

С тех пор как Алиенора поселилась в Фонтевро, она почти ничего не слышала о младшем сыне. Он прислал ей пару коротких писем, подарил на Пасху меховой плащ и масло для лампад, но ничего о себе не рассказал.

– Из него получился образцовый помощник. – Вопреки словам тон Ричарда был язвительный. – Пока что брат делал все, о чем я просил его, и, в общем-то, у меня нет к нему претензий. Если у него есть претензии ко мне, он о них не упоминал. Не думаю, что Иоанн изменился, просто припрятал свои милые привычки в дальний угол, и пока у меня ничто не вызывает тревоги. – Он откусил и прожевал кусок хлеба. – Я строю замок около Лез-Андели, – продолжил Ричард. – Он слегка умерит аппетиты Филиппа. Когда строительство завершат, замок станет неприступным и будет стоять на страже подходов к Нормандии, так что мимо него из Франции не проскочит и мышь. – Его лицо покраснело от возбуждения. – Мама, ты видела крепости в Святой земле. Те, огромные, которые годами простоят в осаде и не сдадутся. Мой замок Гайар будет таким же. Надеюсь, что один его вид заставит Филиппа поджать хвост и убраться восвояси. Он ведь как птица-падальщик: кружит вокруг, выжидая момент, но лицом к лицу никогда не встанет. Шато-Гайар будет предупреждением о том, что я слежу за ним.