Скрип… На Ждану словно ушат ледяной воды вылили, Млада тоже замерла. Уже готовый взвиться огненный вихрь погас, внутри шипели только угольки… Превратив в слух и тело, и душу, Ждана пыталась понять, откуда шёл звук. Кажется, это — дверь где-то по соседству. Кто мог не спать в такой час? Для чего ему понадобилось расхаживать по дому?

Время ползло по-пластунски, боясь поднять голову. Ждана сжалась в комочек и дрожала на плече Млады, а та успокоительно чмокала её в нос и наматывала пряди её волос себе на пальцы. Больше ничего не скрипело, но молчание в комнате висело ещё долго.

«Должно быть, кто-нибудь по нужде вышел, — шёпотом усмехнулась Млада. И проворчала: — Я б этому зассанцу одно место узлом завязала…»

Река наслаждения покрылась льдом, и Ждана, поёжившись, отвергла мысль о попытке войти в неё снова. Слова Млады о том, что отец мог выгнать её, запали девушке в душу. Она слишком долго ждала своего счастья, чтобы вот так легкомысленно спугнуть его.

«Не бойся, — словно заглянув в её думы, шепнула Млада. — Ничего мне твой отец не сделает, всё равно уж свадьба — дело решённое. А попытается — украду тебя, да и всё тут. Главное — сохранить твоё девство до обряда. Ничего, сейчас ты целенькая осталась».

В свою спаленку Ждана прокралась на цыпочках — с припухшими, зацелованными губами и ноющим от крепких объятий телом. Хоть она и не испытала «этого» сполна, но узнала достаточно, чтобы больше не страшиться близости и войти во вкус. Для сна оставалось мало времени…

Помолвка благополучно состоялась — с пиром горой, на широкую ногу: скромным празднеством обручение своей дочери глава города отметить просто не мог. Ждана с Младой сидели за отдельным столом, на высоких креслах-тронах — царицы праздника.

Помолвку отгуляли — настала пора Ждане покидать родной дом. По установленному обычаю, свадьбу играли осенью, после сбора урожая, а до этой поры невеста переселялась в Белые горы, к своей наречённой избраннице, чтобы привыкнуть к совместной жизни и освоиться в новой семье. А между тем отцу и матери Жданы предстояло познакомиться со своими будущими белогорскими родственниками — родителями Млады. Можно было отправиться в гости обычным, но долгим и утомительным способом — по дороге, однако женщина-кошка предложила другой, более быстрый путь — с помощью кольца. Оно предназначалось для Жданы, чтобы и та наравне со своей супругой могла мгновенно переноситься на большие расстояния. Эти кольца делались оружейницами, владевшими искусством вплетения волшебных чар в серебро, золото и сталь.

«Вещей с собой можно взять совсем немного, — предупредила Млада. — С тяжёлой поклажей — заблудимся».

Кольцо было только одно, потому перемещаться предстояло по очереди: сначала Ждана, потом её отец, а после — мать. Но вот незадача: как быть с огромным приданым? Десять больших тюков да четыре сундука — таких, что даже руками не обхватишь — как их перенести в Белые горы? Решили так: взять с собой на первое время только самое нужное, а остальное отправить повозкой.

И вот на палец Жданы скользнуло кольцо из чернёного серебра, с тончайшим филигранным узором и голубым камнем в виде кошачьего глаза — холодного, проницательного. Надев его невесте, Млада пару мгновений ласково грела руку девушки в своих ладонях, а потом крепко сжала её и перекинула себе за плечо мешок с вещами.

«Не отпускай мою руку, — сказала она. — И шагай следом».

Стены, колонны и расписные своды Парадного покоя колыхнулись — воздух пошёл круговыми волнами, как вода от брошенного камня. Ждану обдало жгучим холодком, словно она вошла в ещё не прогревшуюся весеннюю воду, но отступать было поздно: она шагнула вслед за Младой в средоточие этих волн — точку, откуда они расходились…

_______________________

16 хрусталь-смазень — старинное название дымчатого кварца (раухтопаза), камня коричневатого, коньячного цвета

17 снегогон — апрель

18 посадник — представитель княжеской власти, управляющий городом

19 летник — длинная верхняя женская одежда с широкими рукавами

20 очелье — налобная часть женского головного убора, служащая для украшения

21 цветень — здесь: май

22 обручье (также запястье) — браслет

— 5. Край поющих камней. Две песни и горький разговор

Мгновение назад Ждана была у себя дома, а сейчас оказалась перед суровым ликом гор. Самые дальние застыли в синей дымке, увенчанные белыми шапками и вросшие вершинами в облака, а ближние зеленели хвойными лесами. Под ногами у девушки курчавилась травка с жёлтыми цветочками, а обступали её со всех сторон суровые старые сосны с тёмными, замшелыми стволами. Росли они среди груды камней, светлых, как очищенные временем кости… В нескольких шагах, за соснами, уходила вверх грубо вытесанная прямо в горной породе лестница с широкими ступеньками.

«Ну, вот мы и дома, — весело сказала Млада, опуская вещи Жданы на плоский, как стол, камень. — Подожди тут, пока я твоих родителей перенесу».

Земля была наполнена литым гулом, точно в её недрах гудели огромные колокола. «Баммм… Биммм… Боммм», — приглушённо пели старые камни отголосками внутренних перезвонов.

«Что это? — прошептала Ждана, ёжась. — Земля гудит…»

«Тут кузня недалеко, — ответила Млада, кивая наверх — туда, куда вела каменная лестница, петлявшая среди сосен по горному склону. — Там моя родительница и старшая сестра Горана трудятся».

«А разве у тебя сестра не дева?» — удивилась Ждана.

«Дева — младшая, — улыбнулась женщина-кошка, с озорными синими искорками в глазах касаясь щеки девушки носом. — Трое нас. Горана — подмастерье, дело оружейное от родительницы в наследство примет, я границу стерегу, а Зорица — девица на выданье и рукодельница славная. Она в свою вышивку тепло и силу Лалады вплетает. Ну, я скоро. Моргнуть не успеешь, как вернусь!»

Чмокнув Ждану в щёку и сняв с её пальца кольцо, Млада нырнула в пустоту — только сосны колыхнулись и дрогнули перед глазами. Пара мгновений неуютного одиночества — и девушка, опустившись на колени, приложила ухо к холодному шершавому камню. «Боммм, биммм, бомм-тили-боммм», — тягуче, многоголосо разливалось в земле. Ждана подошла к краю площадки, обнесённому оградой из каменных глыб. От синих гор с белыми шапками веяло прохладой, простор между зелёными склонами пересекали дороги, отсюда казавшиеся тонкими тропинками, а по долине струилась блестящая лента реки. Вдалеке вдоль берега вытянулось селение, размерами не превосходившее большую деревню, но башни по четырём сторонам и каменная стена говорили о том, что это — городок-крепость.

Действительно, не успела Ждана толком осмотреться, как из воздуха снова возникла Млада, но не одна, а с отцом. Оказавшись в совершенно новом месте, он изумлённо огляделся.

«Ну и дивное колечко! — одобрительно проговорил он. — Удобно, ничего не скажешь! И никаких лошадей, никаких повозок не надо. Этак-то в сто крат лучше, чем трястись по дороге. Одно плохо — поклажи с собой много не возьмёшь… А так — красота!»

Таким же способом была переправлена и мать. Подойдя к каменным глыбам у края, Млада показала на городок у реки:

«Вон там — видите, дома и башни? Это город Военежин. А кузня нарочно так далеко устроена, потому что когда там работают вовсю, земля гудит. Ну, идёмте за мной».

Они начали подниматься по лестнице среди сосен, под колючим, взъерошенным пологом их ветвей. Ступеньки были усыпаны пожелтевшей старой хвоей, кое-где покрылись бархатной порослью мха и лишайника, а подземный гул и звон по мере подъёма слышался всё яснее. Вскоре вверху показалась площадка, обнесённая каменной стеной в три человеческих роста. Что находилось за нею, нельзя было разглядеть, а сверху поднималась лишь обыкновенная гора.

«Кузня прямо в горе вырублена, — пояснила Млада. — Отсюда ничего не увидеть».

Остановившись перед мощными деревянными воротами, она постучала в них кулаком. Ждане показалось, что стук был не слишком-то слышен за тяжёлым лязгом в утробе горы, но в воротах открылось окошко.

«Это я, — сказала Млада. — Доложите моей родительнице, что я со смотрин вернулась».

За воротами что-то буркнули, и окошко закрылось. Млада чуть улыбнулась гостям:

«Ждём. Внутрь вам нельзя: тайны оружейного дела мастерицы оберегают. Да и волшба, без которой оно не обходится, опасной может быть. Оружейницам-то ничего, а вот простой человек незаживающую рану получит».

Ждана и её родители с почтительным страхом взирали на широкие ворота, за которыми творилось таинство рождения чудесного оружия. И не только его: белогорские мастерицы изготавливали приспособления для горного дела, способные резать камень, как масло, а также вплетали нитки чар в украшения.

Наконец в одной из створок ворот открылась калитка, и навстречу гостям вышла женщина-кошка такого огромного роста, что даже отец Жданы смотрел на неё снизу вверх. Мать же смущённо заморгала при виде блестящего от пота голого туловища, мускулистого и широкоплечего. Грудь прикрывал только длинный кожаный передник, а обута незнакомка была в грубые и тяжелые сапоги: по сравнению с ними ноги Жданы выглядели детскими. На длинной сильной шее гордо сидела голова, выбритая до зеркального сияния, и только с макушки женщины-кошки спускался на плечо пучок иссиня-чёрных волос, заплетённых в тугую шелковистую косу. Чертами незнакомка очень напоминала Младу, только более зрелую и суровую, а голубые глаза-льдинки, глубоко сидящие под тёмными бровями, даже не потеплели при взгляде на Ждану. Жёстко сложенные губы не тронула улыбка, а впечатление усугублял бугристый рубец на правой стороне лица, похожий на след от ожога. Хоть никто её не представлял, но оробевшая до холодка под коленями Ждана сразу догадалась: это и была знаменитая Твердяна Черносмола — та самая, чьи руки сделали меч, которым так гордился отец.

Но вышла она не одна: следом из калитки шагнула вторая женщина-кошка, почти двойник первой — такая же рослая, сильная, серьёзная и бритоголовая, только с более мягкими губами и гладким лицом без шрамов, слегка чумазым и лоснившимся от пота. На Ждану она посмотрела с любопытством, а та при взгляде на её губы, к своему смущению, вдруг вспомнила о поцелуях Млады. Если суровый рот старшей женщины-кошки казался не слишком привлекательным для этого, то в уголках губ младшей пряталось нечто такое, отчего Ждане ни с того ни с сего захотелось повторить ночь со своей избранницей.

Но её мысли пресёк насмешливый ледок взгляда Твердяны. Отец уже открыл было рот, чтоб обратиться к родительнице Млады с заготовленной приветственной речью, но та даже не глядела в его сторону и пока не собиралась слушать. Вместо этого она шагнула к Ждане и, взяв её за подбородок шершавыми пальцами, заглянула девушке в самую душу… У той земля поплыла из-под ног, а в ушах отчего-то зашелестели берёзы. Поляна, пляска солнечных зайчиков, девчушки, плетущие венки. А в кустах — знакомые голубые глаза, остающиеся для всех невидимыми…

«Видишь, не с пустыми руками я вернулась, — послышался голос Млады. — Это моя Ждана. Ох, и побегать пришлось за ней… Чуть не упустила её, но всё ж таки нашла свою судьбу!»

Угол губ Твердяны покривился, брови сдвинулись, а когда зазвучал её голос, глубокий, густо-железный и шероховатый, на девушку нежданно повеяло холодом бесприютности.

«Верно… Судьба твоя — у порога. И дом тот, и дорога та, и гостья, — проговорила родительница Млады. — Да вот то-то и оно, что только гостья».

«Что ты такое говоришь, матушка Твердяна?» — нахмурилась Млада.

Та блеснула льдинками глаз в задумчивом прищуре.

«А то и говорю, дитятко. Но это я не ко времени сказала, каюсь. — И, обращаясь к озадаченно застывшим родителям Жданы, промолвила: — Не слушайте меня, дорогие гости. Ступайте с Младой в дом, а мы с Гораной позже придём. Работу надо закончить, уж не серчайте».

Родительница и сестра Млады ушли, и калитка за ними закрылась. Ждана не знала, что и думать о странных словах Твердяны; её накрыло мрачным, тяжёлым и серым, как тучи, куполом тревоги и огорчения. Не так она представляла себе эту встречу… В надежде хоть что-то понять и успокоиться она посмотрела на Младу, но и та выглядела растерянной. Впрочем, тут же прогнав с лица тень, женщина-кошка улыбнулась и нежно сжала руку девушки.

«Не бери в голову, милая. Ярмола Гордятич, Томила Мировеевна, ни о чём не печальтесь, ступайте за мной. Идти тут недалеко — прогуляетесь, воздухом нашим подышите, окрест поглядите».

Путь к дому лежал через прекрасные места — по тропке вдоль зелёного склона, между величественно молчаливыми соснами. Выглянувшее солнце весело играло на траве, на густо и легкомысленно топорщащейся хвое молодых сосенок, ласково поглаживало видавшие виды стволы старых деревьев и пыталось обогреть серые бока холодных камней. Домашний скот жители Белых гор использовали в основном только в хозяйстве и для перевозки грузов, а передвигаться предпочитали или пешком, или «прокалывая» пространство. «Недалеко идти» на деле оказалось приличной прогулкой в несколько вёрст, да не по ровной и гладкой дороге, а по извилистой горной тропе, и под конец родители Жданы сдержанно покряхтывали. Наконец крутые подъёмы и спуски закончились, и открылась более или менее ровная местность, на которой располагалась деревушка в двадцать-тридцать дворов. Первое, что бросалось в глаза — это камень вместо более распространённого в родном городе Жданы дерева. Из него были сложены и дома — в основном, двужилые[23], с плоскими крышами, и заборы (а точнее, невысокие стены); каменная плитка выстилала дорожки — улицами это вряд ли можно было назвать, потому что дворы располагались беспорядочно.