Вообще, Марина к одежде относилась не то чтобы трогательно, как это бывает у других женщин, а несколько по-деловому, то есть расставляла приоритеты в пользу комфорта, стильным выпендрежем особенно не озадачиваясь. Выбирая себе в магазине, например, блузку, пыталась поначалу ощутить ее на себе, договориться таким образом с организмом о совместном на будущее с ней существовании. Если организм говорил свое «да», то можно и посмотреть на себя в зеркало повнимательнее, оценить получившийся экстерьер. Зато потом проблем не будет, то есть выбранная по принципу первичности комфорта блузка уже никогда не подведет, будет носиться как миленькая, долго и с удовольствием.

В это утро она и сама не поняла, как попала на погодный одежный крючок. Выкидывала из платяного шкафа вместе с плечиками летние брюки и юбки, пока не собралась на постели порядочная тряпичная кучка, потом, уперев кулаки в бока, уставилась на нее сердито – в самом деле, что надеть-то? Подойдя к окну, еще раз глянула на подозрительно чистое и будто промытое июньскими дождями небо. Да, день действительно будет теплым. А может, и жарким даже. Вздохнув и пожав плечами, она снова вернулась к разбросанным по постели одежкам, неуверенно потянула на себя легкий голубой льняной костюмчик. Вот, пожалуйста, хорошая же вещь! И гладить не надо. Стильная помятость – это вообще его основной фон, можно сказать, фишка. Хотя, наверное, в этом сезоне льняная помятость уже не в моде? А что в моде? Может, лучше черную майку и белые брюки надеть? Хотя нет… Нет! Это уж совсем пошло будет выглядеть. Так только рыночные торговки ходят.

Глянув торопливо на часы и отчаянно чертыхнувшись, она попыталась взять себя в руки, то есть остудить пыл внезапно напавшего на нее выпендрежа. И впрямь, что это с ней? Ну, понятно, день жаркий будет, надо одеться подобающе. Так и одевайся! Вон сколько всего кучей навалено. Откуда она взялась вообще, эта непонятная дамская капризность? Будто она не на работу собирается, а как минимум на свидание рассчитывает. Или… Или это все та же «чашечка кофе» дает о себе знать, лезет с приветом из глубины подсознательного? Да ну, чушь какая. Фу.

Рассердившись, она быстро протянула руку, вытянула из тряпичной кучи первое, что в эту руку попало, – бежевую прямую юбку-портфель и белую блузку со строгим воротничком и рукавом-фонариком. Нормально. То, что надо. Можно еще и белые туфли надеть. На шпильке. Строгость и достоинство среднего возраста с допустимыми элементами легкомыслия. И пора уже на работу бежать! Чашечки кофе не испив. И впрямь, лучше бы она ее в материальном виде употребила, эту пресловутую чашечку. Уж точно бы больше пользы было.

На улице ее встретило чудесное утро. Июнь торопливо наверстывал упущенное, будто извиняясь за календарное опоздание; казалось, и птицы чирикают звонче, чем обычно, и дымка над газоном парит не простым конденсатом как явлением чисто физическим, а нежнейшей эфирной зеленью. А главное – солнце! Солнце старалось вовсю. Бросилось прямо в глаза, ослепило, заставило улыбнуться и зажмуриться, обнажить бегущие по вискам возрастные гусиные лапки. Надо было темные очки надеть. Чтоб гусиные лапки не баловать. Хотя стоп! Опять она… Какое ей дело вообще до того, обнажатся гусиные лапки или спрячутся? Она ж на работу идет. Или есть дело? Или опять юная «чашечка кофе» тридцативосьмилетней голове покою не дает?

Первое, что бросилось ей в глаза, когда она распахнула дверь собственного кабинета, – цветы в неказистой, местного изготовления пластиковой вазе, бывшей в лучшие времена пустой литровой бутылкой из-под колы. Роскошные розовые и белые гвоздики горделиво покачивались на тонких, вытянутых дугой стеблях, словно оценивали, стоит ли она, хозяйка кабинета, вообще их яркой махровой красоты. Марина застыла на пороге, как обалдевшая от неожиданности героиня Алисы Фрейндлих из сто раз смотренной известной комедии, потом повела себя в точности как та несчастная мымра из кино, то есть заметалась по кабинету заполошно – сначала к зеркалу зачем-то рванула, потом к цветам, потом опять к зеркалу, потом плюхнулась на черный офисный стул и даже оттолкнулась ногами от пола, чтобы проехаться на нем от стола подальше и полюбоваться букетом с другого ракурса. Впрочем, он с любого ракурса был хорош. Потому что цветов было много. Гораздо больше, чем у киношной мымры. И что теперь ей со всем этим хозяйством делать? Может, для начала выяснить, кто сюда «приволок этот веник»?

Впрочем, оно и так было понятно кто. И без кокетливых выяснений. Только все равно – странновато. Зачем это юноше Илье, успешному и приятному во всех отношениях, понадобилось тащить цветы ей, бальзаковской тетке? Как бы сказала Машка – с чего это баня рухнула? А впрочем… Кто его теперь поймет, нынешнего молодого мужика, успевшего подрасти на американских фильмах про свободную демократическую любовь? Говорят, у них даже модно сейчас романы с тетками заводить… Но маленькое расследование в отношении букета все равно стоит затеять. Для того хотя бы, чтоб спасибо сказать. За доставленную даме приятность.

От легкого стука в дверь она вздрогнула, торопливо засеменила ногами по полу, пытаясь развернуться на стуле и доехать до своего законного места за столом. Едва успела. Дверь открылась, и юноша Илья смело ступил через порог и взглянул так же смело, будто окатил с головы до ног плотной здоровой радостью, идущей из ярких девчачьих глаз в толстых ресницах. Да еще солнце ему в глаза угодливо посветило. Красиво, черт! Что-то среднее между синим и зеленым в этих глазах вспыхнуло и заплясало мелким бесом, отталкиваясь от чистых и голубым светом сияющих, будто из дорогого фарфора вылепленных белков. Почему-то у молодых и здоровых всегда белки глаз нарядной чистотой сияют. Вот и у Машки, например, так же сияют. Глядеть бы и глядеть в эти глаза не отрываясь.

– Заходите, заходите, юноша… – вкрадчивым и одновременно менторским тоном проговорила Марина, лениво махнув ладошкой. – Расскажите мне, что все это значит…

– Что – значит? – аккуратно опустился на стул Илья, глянул на нее преувеличенно доверчиво.

– Вы тут придурковатое дитя передо мной не изображайте, юноша, – с трудом сдерживая рвущуюся с губ улыбку, продолжила она тем же тоном и, бережно зажав между пальцами тонкий стебель, повернула головку цветка в его сторону: – Вот это – видите? Что это значит, я вас спрашиваю?

– Да ничего особенного не значит… – снова улыбнулся он ей. – Подумаешь, цветы…

– Ага. Значит, ничего особенного. Что ж, так и запишем. Ничего особенного.

– Нет, не в том смысле! То есть оно значит, конечно… Да ну, Марина Никитична, совсем вы меня запутали! В общем, это я принес. Пусть стоят, жалко вам, что ли?

– Нет, не жалко. И впрямь, пусть стоят.

– Ага. А завтра я еще принесу. Вы какие цветы больше любите? Розы? Хризантемы? Орхидеи? Дельфиниумы? Папоротники?

– Нет, я не понимаю, Илья… Вы что, любитель цветов, что ли? Но при чем тут я?

«Кокетничаешь, мать, кокетничаешь… – отчетливо пропел ей на ухо внутренний голос. – Ишь, забила копытом, как списанная с арены старая цирковая лошадь…»

– Как – при чем, Марина Никитична? Неужели не понимаете? – пожал плечами парень и снова растянул губы в улыбке. – Тогда я вам прямо скажу. Можно?

– Да. Уж будьте так любезны.

– Я за вами так ухаживаю, Марина Никитична… – подавшись вперед корпусом, нарочито-серьезно произнес парень, притушив смешинку в глазах. – По всем правилам этикета ухаживаю. А кроме цветов я припас для вас коробку конфет к чаю, вымыл с утра шею и взял у бабушки несколько уроков, как правильно говорить комплименты…

– Ну? – откинулась на спинку стула Марина, усмехнувшись.

– Что – ну? – обалдело уставился он на нее.

– Давайте уж тогда, чешите свои комплименты! Не пропадать же бабушкиным урокам!

– А… Ну да. Конечно. Только не всё же сразу! Я на подольше этот процесс растяну. Комплименты завтра будут.

– А сегодня что?

– А сегодня я хочу пригласить вас в кафе. На ужин.

– Ого! Как все серьезно.

– А то! Так я не понял, пойдете со мной ужинать?

– Нет. Не пойду.

– Почему?

– А зачем жизнью рисковать, Илья? Вы ж не хотите, чтобы меня ваша Альбина из ревности в сливном бачке утопила?

«Боже, что я несу?! – ужаснулась она своему вконец распоясавшемуся кокетству. – Взрослая тетка, сороковник на носу, а поставила себя в один ряд с девчонкой…»

– Нет. Конечно же я этого не хочу, Марина Никитична, – вдруг совершенно серьезно произнес Илья, даже, как ей показалось, слегка обидевшись. – Я хочу, наверное, чтобы Валерий Ильич, мой непосредственный руководитель и по совместительству ваш поклонник, записал меня в свой черный список местных лузеров…

– А он что, и правда ваш руководитель?

– Ага. Он работу системных администраторов курирует.

– Ну, что я могу вам на это ответить… – притворно вздохнула она, разведя руками. – Плохи ваши дела, Илья…

– Так и я про то же. Поэтому поддержите меня морально.

– Это как?

– Пойдемте ужинать!

«А что, собственно, я теряю? – вдруг пронеслась в ее голове быстрая и грустная мысль. – Ничего и не теряю. Правда, и не нахожу ничего хорошего тоже, но это не страшно. По крайней мере, проведу вечер на людях, развеюсь…»

– Хорошо, Илья. Вечером будем ужинать. А сейчас идите, ладно? У меня работы невпроворот.

– Хорошо. Уже ушел. Я в конце дня зайду за вами. И не вздумайте сбежать, Марина Никитична. Вы к японской кухне как относитесь?

– Это суши-муши, рыба с рисом и зеленая горчица? Нормально отношусь. Можно и по-японски поужинать.

– Ну и отлично.

– Ну и пока. До вечера, Илья.

– А конфеты к чаю сейчас нести? Или попозже?

– Слушай, иди уже! – сердито проговорила она, сама не заметив, что неожиданно снова перешла на «ты». – Не надо мне никаких конфет! Я на диете!

– Ну и зря. У вас фигура и без диеты совершенно потрясающая.

– Это что, уже бабушкины комплименты начались?

– Ага. До завтра не дотерпел… – с улыбкой обернулся он к ней уже от двери и тут же исчез, выскользнул ловко в коридор, будто его и не было.

Она улыбнулась грустно, потом вздохнула, поглядела в окно, потянулась. Ничего, поживем еще. Потом посмотрела на свои руки, прищелкнула языком недовольно – надо будет в обеденный перерыв сбегать в ближайший салон, маникюр наладить.

Весь трудовой день таким образом пошел у нее насмарку. Умные мысли благополучно разлетались из головы, не успев трансформироваться в ровные строчки на мониторе, про совещание у директора забыла, с обеда вообще на сорок минут опоздала – маникюрша в салоне оказалась копушей, каких свет не видывал. Да и черт с ним, с трудовым днем. Все равно взгляд в деловых бумагах не задерживается, а так и норовит упереться в красно-белые махровые гвоздики, которым она определила место на подоконнике. Она даже большую хрустальную вазу у секретарши выпросила, чтоб их туда переселить. Говорят, гвоздики очень долго стоят и не вянут. Не то что розы. Олег всегда дарил ей розы. На день рождения и на Восьмое марта.

Три дежурных цветочка в хрустком целлофане. И никогда не приглашал в кафе. Да она и не обижалась. Жили себе и жили…

В кафе разговор у них поначалу не заладился. Юношу Илью вдруг парализовало скромностью, сидел маетный. То смотрел на нее внимательно, то глаза опускал, розовея лицом. А потом ничего, отошел немного. В общем, поболтали мило о том о сем. О погоде, о музыке, о превратностях судьбы сборной России по футболу на европейском чемпионате. А потом он вдруг неожиданно произнес:

– Можно я тоже на «ты» перейду? Мне как-то без «Никитичны» удобнее…

– Зачем? – пожала плечами Марина, нахально улыбнувшись. – Чем это тебе без отчества удобнее?

– У вас имя очень красивое. Вернее, у тебя…

– Не увлекайтесь, юноша!

– Да ладно. Это ты не очень-то увлекайся. Не такой уж у тебя и возраст солидный, чтобы изображать почтенную матрону.

– Ну ты и нахал! – удивленно вскинула она на него брови. Хотела даже обидеться всерь ез, а потом передумала. Потому что юноша, если уж честно признаться, в чем-то прав… Не надо выставлять возрастную снисходительность впереди себя защитным барьером. Раз в кафе потащилась.

– Нет, Марина. Я не нахал. Ты мне правда очень нравишься. И давай больше никогда не будем говорить про разницу в возрасте! Пожалуйста!

– Да я и не говорю… – пожала она плечами. – А тебя не смущает, например, то обстоятельство, что у меня муж есть?

– Нет. Не смущает. Тем более что никакого мужа у тебя на данный момент нет. Вы разбежались недавно. Потому ты в нашей конторе и появилась.

– А ты откуда знаешь?

– Да так, случайно. Шеф секретарше про тебя посплетничал, ну и понеслось…

С нехорошим звоном сложив на тарелку вилку с ножом, она хотела выпалить ему в ответ что-нибудь хлесткое – «не твое дело», например, – но тут же и осеклась, болезненно закашлявшись. Слишком резко воздух глотнула. Вместо слов, просто махнула рукой и отвернулась, и преувеличенно долго пыталась то ли отдышаться, то ли прийти в себя.