– А Лиза? – осторожно спросил Олег, сам пугаясь своего вопроса. – С Лизой что?

– Катька ее с вечера у моей бабушки оставила. Сказала, утром заберет. Бабушка ей пока не сказала ничего. На лестничную площадку вышла, чтобы мне позвонить. Ой, Олег, как же так? Что теперь будет, Олег?

Жалость к Насте прошлась по сердцу колкими мурашками, и он потянулся было обнять, прижать к себе, разделить с ней ее горе. Именно ее, Настино, горе. Катьку было жалко, конечно, но она была Катька, всего лишь Настина подруга, и жалость к ней присутствовала, конечно, но была как бы общая, человеческая. Так бывает жаль умершего, например, соседа по лестничной площадке. Встречаешься с ним в лифте, здороваешься отстраненно, ничего о его жизни не знаешь и знать не желаешь. А Настино горе – оно свое, родное. Пусть поплачет в его руках, пусть знает, что он с ней, рядом.

Только Настя в его объятия падать не стала. Вздохнув с яростным стоном, будто с трудом проглотив слезный порыв, соскочила с постели, начала лихорадочно натягивать на себя одежду. Наблюдая за ней, он произнес тоскливо:

– Кофе хоть выпей, Насть. Зря, что ли, я его сюда нес… И бутерброды…

Настя посмотрела на него так, будто он обнаружил себя перед ней непристойной бестактностью, потом произнесла сдавленно:

– Какой кофе, Олег… Ты что, не понял? Катька умерла. Катьки больше нет. Она мне как сестра была. Даже больше чем сестра…

Она снова уселась на постель, будто кто толкнул ее сильно в грудь, так и не успев натянуть до конца узенькие джинсы. Лицо исказилось в слезной лихорадке, ладошки взлетели к лицу и впились в него плотно, пытаясь остановить бесполезную, но такую для организма необходимую горестную истерику. Потом замерла на вдохе, потрясла головой, отчего нечесаные прядки волос рассыпались по плечам вялыми перышками.

– Настенька, девочка моя… – снова потянулся к ней Олег, но она увернулась из-под его рук, вскочила, стала нервно натягивать джинсы, вихляя маленькой попой.

– Ты едешь со мной или дома останешься?

– Еду, конечно.

– Тогда одевайся быстрее!

Ее слова прозвучали коротким раздраженным приказом, и Олег почувствовал себя не то чтобы неуютно, а как-то ни к селу ни к городу. Нет, он все понимал конечно же и против Настиного на свой счет раздражения и не возражал нисколько. Все люди реагируют на горе по-разному. Кому-то надо прижаться-прилепиться к близкому человеку, а кому-то, наоборот, побыть одному. Чтобы не делить свое горе ни с кем. Взять на себя полную ответственность – мое, мол, горе, и не мешайте мне его горевать. И все же было Олегу не по себе. Могла бы Настя и потактичнее себя вести, честное слово.

Они долго ловили частника на перекрестке, взмахивали дружно руками каждой вывернувшей из-за угла машине. Частников в этом забытом городском околотке, видимо, водилось мало, или время было такое, субботнее, сонное еще. Удалось остановить только случайно появившуюся в этих краях маршрутную «газель», и на том спасибо. До центра доехать можно, а там уже автомобильная жизнь попроворнее. Настя всю дорогу молчала, отвернувшись к окну и смахивая ладошкой слезы. Он протянул руку, обнял ее за плечи. Она не возразила, но и плечами не повела, соглашаясь. Будто и не заметила. Повернувшись к нему вполоборота, проговорила на всхлипе, некрасиво вытирая пальцами нос:

– Что… Что теперь с Лизой будет?

– А отец у Лизы есть? Ты же говорила, он есть… – охотно вступил в разговор Олег.

– Да. Есть. Ты уже спрашивал об этом. У него другая семья, и он Лизу своей дочерью не признал. Катька у него в любовницах ходила, понимаешь? Любила она его сильно. Потому и ребенка оставила. Знала, что он от жены никогда не уйдет, и все равно оставила. Скандал был большой, с его законной женой…

– Так ведь его отцовство можно на законном основании установить, Насть? Экспертизу генетическую провести, и все такое…

– А что это даст? После экспертизы он Лизу сразу полюбит? – усмехнулась она, нервно дернув плечиком под его рукой.

– Ну, не полюбит, так хотя бы алименты…

– Алименты – это да. Алименты – это конечно, – снова нехорошо усмехнулась Настя, глядя в окно. – Без алиментов Лизка ну просто никак не обойдется…

– Настюш, ну чего ты злишься? Ты же сама про эту проблему заговорила…

– Да я не злюсь. Я и правда не знаю, что теперь с Лизкой будет.

– А родственники у Кати есть какие-нибудь? Братья там, сестры…

– Нет. Нету у нее родственников. Есть сестра единокровная, в Павловске живет, но она с ней почти не общалась. Она от первого отцовского брака, там свои давние ревности, сам понимаешь. А когда Катькин отец умер, они и вовсе друг про друга забыли. Катька говорила, что эта ее сестра вообще странноватая особа. Всю жизнь одна живет, сама по себе.

– Ну, вот видишь! Раз одна живет, значит, сам Бог ей велел о Лизе позаботиться. Как там ни крути, а она ей тетка все-таки. Ты адрес знаешь? Надо вызвать ее на похороны…

Настя дернулась под его рукой, будто слово «похороны» прошлось по ней электрическим разрядом, закрыла лицо и то ли всхлипнула, то ли взвыла коротко под ладошками. Однако волю слезам не дала – маршрутка лихо выехала на центральную улицу города, и смуглый водитель обернулся к ним в ожидании команды.

У дома Настиной бабушки они были уже через пятнадцать минут. Поднимаясь за Настей по лестнице старого, сталинской постройки дома, он вдруг ощутил внутри себя некоторое юное волнение, сродни жениховскому – все-таки первое представление его Настиным родственникам… Но тут же этого волнения и устыдился. У людей горе, а он со своими нежными чувствами наперед лезет.

Дверь им открыла сухонькая женщина с аккуратной седой стрижкой, скользнула по его лицу горестным, но все же заинтересованным взглядом. Настя пулей промчалась мимо нее куда-то в пространство квартиры, а он замялся неловко на пороге, глядя на женщину исподлобья.

– К Лизе побежала… – тихо прокомментировала Настино невежливое по отношению к нему поведение женщина. – Она ее очень любит, Лизу-то. И Катюша была нам как родная.

– Да. Я знаю, – торопливо подтвердил Олег свою причастность к Настиной жизни. – Жалко девочку, совсем юная…

Он еще и вздохнул по-стариковски после этого «юная», будто нарочито отделил себя от прекрасного девчачьего возраста. Настина бабушка взглянула на него коротко – как ему показалось, насмешливо. Хотя точно, наверное, показалось. Просто у нее взгляд такой – умный, колкий, понимающий.

– Да вы проходите, чего же мы в прихожей… Хотите чаю или кофе? Вас ведь Олегом зовут, насколько я знаю?

– Да. Олегом. И от кофе я бы не отказался. А вас как зовут, простите?

– Екатерина Васильевна. Проходите на кухню, Олег. Обувь можете не снимать. У нас не снимают.

Ого! В этом доме претендуют на причастность к культурному слою общества, что ли? Раз гостей не заставляют вдрызг разношенные хозяйские тапочки напяливать? Остатки дворянской голубой крови демонстрируют, или это простой выпендреж перед претендентом на внучкину руку? Что ж, очень, очень интересно…

Зайдя на кухню, он обомлел от неожиданности и даже не понял ничего поначалу. Что это? Настина бабушка Екатерина Васильевна чудом раздвоилась и предстала перед ним в двух экземплярах? Тогда отчего эти экземпляры так странно по кухне распределились? Один из них сидел за столом, пил кофе из чашки и смотрел на него с любопытством, а другой стоял у стола, насыпал из коробочки кофе в турку. Он даже глаза закрыл и помотал смешно головой. Однако, пока мотал, тут же и сообразил, в чем тут дело. Бабки-то близнецы, оказывается. И Настя ему что-то такое про них рассказывала… Он забыл просто. Когда Настя говорила, он вообще редко вслушивался в ее слова. Он на нее смотрел. Он ею любовался. Млел, как тетерев. Или как глухарь на токовище. Хотя нет, он лучше! Эти птички, когда влюблены, ничего не видят и не слышат, а он, выходит, видит очень даже хорошо. И все примечает. Настя, к примеру, когда что-то рассказывает, мило и смешно дергает уголком рта, и бровки поднимает, и глаза щурит или, наоборот, распахивает их удивленно. А когда улыбается, сбоку у нее кривой зубик виден. И про бабушек-близнецов она точно говорила, он просто мимо ушей пропустил.

– Да вы не пугайтесь, мы с Катей близнецы… – хрипловатым голосом подтвердил его догадку второй экземпляр, тот, который пил за столом кофе. – Даже и к старости смешной одинаковости не утеряли. Меня Дарьей Василь евной зовут. Папаша наш Алексеем Толстым был увлечен, вот и назвал нас Катей да Дашей. Так и ходим всю жизнь по мукам, стало быть. Да, Катюш? – повернулась она к сестре, держа чашку на весу.

– Да ну тебя, Даша… Какие у нас с тобой муки особенные? Не пугай человека…

– А вы что, из пугливых? – снова развернулась Дарья Васильевна к Олегу.

– Да вроде нет… – пожал плечами Олег, присаживаясь напротив нее за стол.

– А с Настюшей у вас что? Любовь-морковь? Или она пала жертвой вашего возрастного сорокалетнего кризиса?

Олег обалдело уставился на шуструю бабку, не зная, что ей ответить. Схамить нельзя, не то у него здесь положение. И отшутиться нельзя. Вдруг обидится? А может, скорчить из себя сильно оскорбленного? А что? Человек первый раз в дом пришел, неловко себя чувствует…

Неожиданно пришла на помощь Екатерина Васильевна, обернулась от плиты сердито:

– Перестань, Дарья! Чего ты напала на человека? Ляпаешь первое, что в голову взбредет. Тоже нашла время…

– Так я что? Я против него ничего не имею… – мило улыбнулась Олегу Дарья Васильевна. – Сейчас вот Ирка примчится, онато уж точно устроит ему допрос с пристрастием. Вы еще с мамой Настиной, я полагаю, незнакомы, Олег?

– Нет. Незнаком.

– Ага. Понятно. Что ж, сейчас и познакомитесь.

Обхватив Лизу одной рукой за худенькую попку, а другой прижимая к себе, в кухню вошла Настя, села на стул у окна, глянула настороженно через Лизино плечико. Девчонка цепко впилась ей в шею руками, спрятала лицо в предплечье, будто хотела срастись с Настей единым организмом. Екатерина Васильевна, нахмурив брови, спросила едва слышно, почти одними губами:

– Насть, ты что… Ты ей сказала?

Настя, прикрыв глаза, едва мотнула головой – нет, мол. Потом, вымученно улыбнувшись, спросила:

– Ну, как вы тут? Познакомились? Не успели еще наехать на человека? А то знаю я вас…

– Нет. Не успели. Только собрались, а тут и ты вошла, – спокойно ответила Дарья Васильевна, одним глотком допивая свой кофе. – Давай мне Лизочку, я пойду с ней погуляю. А вы тут делами скорбными займитесь… Лизок, пойдем гулять? – ласково провела она рукой по спине девочки.

Лиза дернулась от ее руки, выгнулась тельцем, еще сильнее пытаясь вжаться в Настю, промычала что-то капризно. Настя склонила голову, принялась нашептывать ей что-то на ушко, слегка покачивая, и Лиза ослабила хватку, спросила робко:

– Правда?

– Ну конечно правда! – громко проговорила Настя, округлив глаза. – Можешь вот и у бабушки Даши спросить! Белочка в том скверике каждое утро появляется! В одно и то же время! Спускается с дерева и бежит через дорожку! Ведь так, бабушка Даша? – обратилась она за подтверждением своей выдумки к Дарье Васильевне.

– А то! – хрипло-уверенно подтвердила старуха. – И орешки грызет, и песни поет, и изумруд кучами мечет! Все в лучших традициях! Пойдем, Лизавета, посмотрим! Может, и нам с тобой чего из тех изумрудов перепадет… А не перепадет, так хоть песни послушаем.

– А какие она песни поет?

– Ну, я не знаю какие… Народные, наверное… Во саду ли, в огороде.

– Ой, а я такую песню не слышала, чтобы про огород… Ее кто поет? Дима Билан? Или группа «Фабрика»?

– О господи, бедное дитя… – тихо вздохнула Дарья Васильевна, покачав головой, – не дитя, а жертва многоканальной телевизионной антенны… Пойдем, я расскажу тебе про русское песенное народное творчество. Хочешь?

Может, оно тебе больше понравится, чем творчество Димы Билана? Хотя я сильно сомневаюсь, конечно.

– Только не увлекайся, Дарья. Держи себя в рамках, – то ли шутя, то ли серьезно произнесла Екатерина Васильевна. – И словцо какое смотри не пропусти ненароком! Тоже народное. Увлечешься и брякнешь сгоряча соленую частушку, я знаю, как ты это можешь!

– Не боись, Катерина! У меня все под контролем! Хотя я и впрямь воспитательница хренова… ой, простите, не очень хорошая я воспитательница, конечно, но в данном конкретном случае буду стараться. Пойдем, Лизавета?

Стащив с Настиных колен Лизу, она увела ее из кухни, и вскоре в прихожей снова послышался ее уверенный хриплый голос:

– Ну вот… А потом девушки ломали себе березовые ветки и становились с ними в хоровод. А еще они на голову венки надевали из луговых трав. И ходили так, знаешь, по кругу, медленно и с достоинством, и песни пели…

Вскоре дверь за ними захлопнулась. Настя вздрогнула, тут же задрожала слезно лицом, но сдержалась, мельком глянув на Олега.

– Настасья, ты кофе будешь? – ставя перед Олегом дымящуюся чашку, спросила Екатерина Васильевна.