– Что ты выдумываешь? – рассердилась Анна. – Какие полтора месяца?

– Полтора месяца прошло с тех пор, как ты вернулась из отпуска. Вот полтора месяца ты и убираешься. Выбрасываешь, ломаешь, рушишь, наполняешь мешки, носишься на свалки. Мама, я начинаю волноваться. Что с тобой приключилось?

– Во-первых, я все-таки работаю! Времени не так много. А во-вторых, – отвечала Анна, удовлетворенно оглядывая основательно опустевшую квартиру, – лишнее надо выбрасывать. Иначе задохнешься в прошлом!

– Звучит программно. – Наталья внимательно посмотрела на мать.

Анна из отпуска вернулась похорошевшей, еще более похудевшей и совершенно издерганной. Дочь это отметила сразу. Ее мать всегда была спокойной и выдержанной. Наталья даже иногда удивлялась этому умению держать себя в руках. Но сейчас случилось что-то, что нарушило внутреннее равновесие. «Вот тебе и прошлое, вот тебе и воспоминания, вот тебе, мамочка, обещанный ящик Пандоры», – мысленно приговаривала Наталья, но внешне оставалась невозмутимой. А иногда даже подхваливала:

– Мама, диван отличный ты купила, мы тоже такой хотим!

В квартире Анны вообще почти все теперь было новым – мебель, шторы, коврики, покрывала. Пес Перчик уныло бродил меж этой благоухающей мебельным магазином роскоши и тихо страдал. Грызть, царапать и слюнявить явно было нельзя. Во всяком случае, пока он не рисковал.

– Ну что, собака, твоя хозяйка сама загадка, – иногда говорила ему Наталья и гладила за ушком, – ничего, Москва свое возьмет. Потерпи. И мы потерпим.

Действительно, домашние терпели. Анна стала строга, сурова и требовательна.

– Мама, чем ты недовольна? У меня такое впечатление, что виновата ты, а сваливаешь на нас! – не выдержала однажды дочь.

И Анна вдруг испугалась. Испугалась, что потеряет ту гармонию, которая много лет царила в ее круге.

– Я всем довольна, – тут же поторопилась объяснить она, – ну только иногда раздражаюсь. Это возраст, сама понимаешь!

Дочь кивнула и тут же предложила:

– Сходи к врачу. Сейчас полно средств. Тебе пропишут таблеточки. И все пройдет. Чего себя мучить!

Анна облегченно вздохнула – «тот самый» возраст еще не наступил, но отговорка была очень удобная.

– Схожу, дочь, – заверила она, – только вы на меня не обращайте внимания!

– Постараемся! – пообещала и Наталья. – Мы вообще не будем обращать на тебя внимания.

– Ну уж вообще не надо, – с улыбкой остановила ее Анна, – по пустякам не стоит.

– Договорились! – кивнула Наталья и направилась к выходу. Ее, как обычно, ждали миллионы дел.

Дочь и мать расстались миролюбиво. Их мир, отношения оставались прежними.

Но как бы Анна ни возражала, как бы ни отнекивалась, дочь была права. Из отпуска мать вернулась другой. Вся суета с «генеральной уборкой, похожей на ремонт», была ширмой, дымовой завесой, чем-то, что отвлечет внимание окружающих. Основа перемен лежала глубже, в душе. Анна приехала освободившейся от гнета старых воспоминаний, старой вины и старых ошибок. Она помнила, как проплакала всю ночь в поезде. И впервые в жизни оценила эти слезы, поняла их значение. «Они очищают, они смывают муки совести и сожаления, они смягчают нас. Они помогают забыть навсегда или хотя бы примириться с тем, что изменить уже невозможно», – думала Анна и даже представить не могла, что когда-нибудь еще заплачет по прошлому. Все эти слезы она уже выплакала. И теперь ей осталось настоявшее и будущее. В настоящем она наводила порядок как привыкла – железной рукой. Так что весь хлам из дома был удален, все лишнее и старое выброшено, раздарено, отдано. И теперь Анна ждала Сергея.

Удивительно, но обстоятельства сложились так, что Сергей не смог встретить ее на вокзале. Он уехал в командировку, вернулся только через три недели и, нанеся Анне визит, объявил, что уезжает в новую командировку.

– А можно я у тебя останусь? – спросил он. – Мне же завтра опять в дорогу.

– Слушай, а что это за график у тебя такой, – озабоченно поинтересовалась Анна. На мгновение не хотелось рушить жизнь «как у людей» – есть с кем вечер провести, с кем погулять сходить и есть кому ранним утром завтрак приготовить.

– Да, теперь так часто будет, – не предполагая, о чем думает Анна, сообщил Сергей. – У меня приятные изменения на работе. Думаю, мы с тобой скоро в путешествие поедем. Долгое, интересное…

Анна вспомнила, что они как-то обсуждали это – вояж по европейским странам с остановками в маленьких незнакомых городах.

– Да ты что! И что же такое у вас на работе происходит? – начала было она расспросы, но Сергей прервал ее:

– Аня, потом, все потом! А сейчас давай спать ложиться!

Он обнял ее, поцеловал, прошептал: «Я ужасно соскучился» – и тут же заснул. Только под утро, набравшись сил, Сергей разбудил Анну поцелуями.

Он уехал, а Анна продолжила ремонт-уборку. Теперь, когда жизнь обрела новые интерьерные контуры, она вдруг поняла, что долгое отсутствие Сергея ее очень устраивает. Что исчезло подобие ревности, беспокойство, исчез даже суррогат привязанности – то чувство, которое держало ее рядом с этим человеком. Главное, появилась спокойная уверенность, что безысходность не лучшая замена чувству. И было намного проще так – одной, в чистоте, в упорядоченности, с работой, которая приносит и деньги, и удовлетворение. Хорошо жить вот так, когда только Перчик нетерпеливым лаем будит утром и радостно встречает после работы. «И что же делать?» – задала себе вопрос Анна, когда обнаружила, что вечно командированного Сергея она и не ждет вовсе.

* * *

Сергей теперь задерживался допоздна.

Он приехал почти в двенадцать ночи. Ввалился в прихожую, как геолог после десятков пройденных километров под снегом и дождем. У него даже лицо было такое – с печатью усталой значительности. Свой портфель он не поставил, как раньше, а почти бросил на пол. В жестах была некая развязность. Анна, подняв бровь, смотрела на это появление.

– Тяжелый день? – участливо спросила она.

– Безумно, – ответил Сергей и тут же занял большое новенькое кресло.

– Ужин готов. – Анна собралась было на кухню.

– Погоди, – остановил ее Сергей, – дай передохнуть. Налей-ка мне чашечку кофе. Я посижу тут минут сорок. Надо еще кучу бумаг просмотреть.

Анна молча кивнула и направилась к кофеварке.


…За ужином говорил только Сергей. Анна слушала его первые пять минут, потом потеряла нить повествования и, оставив на лице внимательную мину, стала думать о своем.

– …Поэтому ты не экономь. Я приеду, дам еще.

Анна очнулась, испугавшись, что пропустила нечто важное.

– Прости? – Она посмотрела на Сергея.

– Деньги возьми, – чуть громче произнес Сергей. – На покупки, на одежду. Аня, потрать как хочешь, главное, чтобы они тебе удовольствие доставили.

Анна поняла, что все – этот весь значительный вид, это усталая небрежность, отрывистое, подчеркнуто суровое обращение – это все преамбула. Все для того, чтобы сделать вот это – подвинуть в сторону Анны пухлый конверт с купюрами и произнести мужское коронное: «Трать, ни в чем себе не отказывай!» Анна представила, как он эти деньги откладывал, как готовился их вручить ей. Может быть, даже репетировал и эти жесты, и эти реплики. Анне стало жалко Сергея. Этот мужчина строил свою жизнь, оглядываясь на нее, Анну. Он старался понравиться, соответствовать. Но в голове Анны крутилось на первый взгляд дурацкое: «Не делай ошибок, не делай! Хватит! Отпусти человека!»

– Сережа, я не возьму деньги, – отрицательно покачала головой Анна.

– Ты же сделала ремонт, – с жаром воскликнул Сергей, – я же знаю, наверняка потратила сбережения. Вон, сколько мебели новой накупила!

– Да, конечно, но понимаешь, Сережа, давай поживем отдельно? Не долго?

Сергей отдвинулся от стола и спросил:

– Ты хочешь расстаться?

– Ну не получается у нас с тобой быть вместе! – всплеснула руками Анна. – И давай считать, что виновата я.

– Давай, если хочешь, – пожал плечами Сергей, понимая, чем окончится этот разговор, – но я был готов к тому, что ты такая приедешь…

– Какая? – Анне стало интересно, что именно Сергей понял про нее.

– Ну, видишь ли, – немного подумав, принялся объяснять он, – нельзя сказать, что у нас была такая любовь, что голова кругом. Так, познакомились, сошлись. Нравимся друг другу. А тебе большего надо. И в отпуске у тебя была возможность подумать об этом. И вообще обо всем. Взвесить. Ты ведь красива. И такая… Такая… У тебя всегда будут мужчины, – Сергей с тоской посмотрел на Анну. – Только если ты хоть иногда будешь с ними откровенна.


…Несмотря на такой разговор, в этот вечер Сергей остался у Анны.

– В свете всех объяснений – это не очень удачное решение, – криво усмехнулся он.

– Не выдумывай, – нахмурилась Анна. – Я постелю тебе в гостиной. Утром позавтракаем вместе.

– Мне иногда кажется, ты просто издеваешься, – напрягся Сергей.

– Нет, – попыталась успокоить его Анна, – просто я успела обо всем подумать. Понимаешь, я уже приняла решение, свыклась с мыслью, я успела понять, что ничего в этой ситуации нет ужасного. Мы ведь можем дружить. А ты… Ты просто еще не понял, что я предлагаю не самый плохой вариант. Поэтому и злишься.

– То есть ты даже представить не можешь, что человеку нравишься, что тебя могут любить? Что для тебя просто мысль, к которой надо привыкнуть, для другого разрушение жизни, – с пафосом воскликнул Сергей.

– Не преувеличивай, прошу!

– Хорошо, разрушение уклада. Разрушение чего-то привычного, устоявшегося и приятного. Понимаешь? – Сергей пристально посмотрел в глаза Анне. – Ничего нет ужасного в этом сочетании – «привычное и приятное».

– Но звучит так, словно речь идет о тапочках, а не о чувствах, – усмехнулась она.

– А тебе не приходило в голову, что очень хорошо, когда отношения словно тапочки? В которых комфортно. Мне казалось, у нас с тобой так – тепло, хорошо, удобно.

– Так, но мне этого мало. И я хочу сделать лучше, чтобы ты потом, когда пройдет время, меньше переживал. – Анна почувствовала, что начинает злиться.

– Verschlimmbessen.

– Что это значит? – с раздражением спросила Анна.

– Ухудшить, стараясь улучшить, – тоже с некоторым раздражением объяснил Сергей. – Из немецкого. Очень точно передается оттенок происходящего. И у меня такое впечатление, что ты занимаешься именно этим! Давай спать. Я устал. Завтра сложный день. Ты не представляешь, как я старался, чтобы…

– Не надо, – остановила Сергея Анна. – Ничего не говори.

Тот схватил ее за руку:

– Перед тем как ты пойдешь спать, ответь, ты всю жизнь так поступала?

– Как – так? – не поняла Анна.

– Принимая решительность за правоту?

– Спокойной ночи. – Анна вышла из комнаты и прикрыла дверь.

* * *

– Вы очень изменились после отпуска! – Такие слова она слышала на работе еще очень долго. Уже и загар успел сойти, а вокруг все удивлялись ее энергии, блеску глаз и помолодевшему лицу.

– Наверное, ничего не делали? Только на пляже валялись? – спрашивали сотрудники ветеринарной клиники.

– И на пляже тоже. И плавала много. И в волейбол играла. И танцевала, – Анна с удовольствием перечисляла свои занятия. Она бы с удовольствием рассказала бы о людях, с которыми познакомилась, о разговорах, которые они вели, о мелких конфликтах. Сейчас, в Москве, Анне казалось, что ей необычайно повезло – ей было интересно там, на берегу любимого моря. Но на работе она была скупа на слова. И не от скрытности, а из-за боязни, что будет плохим рассказчиком и окружающим окажется неинтересным ее повествование.

– Ма, да тебе повезло! Могла ведь оказаться в компании тоскливых, молчаливых соседей. Которые только и знают «по пивку». А у вас жизнь кипела, я смотрю. – Дочь Наташа тоже слушала мать с удовольствием.

– Хорошие люди, разные, но хорошие. – Анна чувствовала необходимость вслух вспоминать отпускной июль. – Вот только эта Зося… Мне жаль ее. Она, конечно, столько сделала для этого своего Марка, но ведь нельзя рассчитывать на вечную благодарность. – Анна поведала дочери и историю спасения Марка Зосей, умолчав, естественно, о некоторых деталях.

– Она рассчитывает на вечную благодарность мужа, – высказала свое мнение Наташа. – И только на собственные силы. Собирается стоять на страже семьи. Будет бдить.

– Но это же невозможно, – вздохнула Анна. – Как невозможно уберечь от измены.

Наташа кивнула, усмехнувшись:

– Невозможно «покопаться» в голове другого человека и заставить его поступать так, как тебе хочется. Ну, если только лоботомию не сделать.

– Остается рассчитывать на порядочность мужчины? – предположила Анна.

– Ма, мне ли тебе рассказывать, насколько это разумно? – иронично и грустно прищурилась Наташа. – Ты же старше. Ты должна знать, что это тоже невозможно.

– И что в сухом остатке?

Дочь потянулась на диване, ухватила пирожок с тарелки и с набитым ртом произнесла: